Лекарка поневоле и 25 плохих примет (СИ) - Муратова Ульяна - Страница 5

— Хорошо, — сдалась я.

Какая разница, в которой из чужих постелей спать? Что в избе, что здесь я была одинаково далеко от родного ортопедического матраса. А так — заодно осмотрю Мигну утром, чтобы убедиться, что с ней всё хорошо.

В коридоре появился третий силуэт, на полголовы выше рослого Грега. Дрогим тоже пошатывался — то ли от волнения, то ли от недосыпа, то ли от усталости. Этой ночью спать не пришлось никому: хоть дом и погрузился в ночной мрак, звуки ясно давали понять, что его обитатели на ногах.

— Дрог, поухаживай за Ланой, — нарочито громко и медленно проговорил староста. — Она — твоя будущая невеста. Будь с ней ласков.

Эти слова мне не понравились, как не понравилось и невнятное мычание Дрогима в ответ. Он что, пьян? Хотя запаха перегара нет…

Дрогим подхватил меня под локоть и поволок за собой. Пока что лаской не пахло, но я не стала упираться, слишком ошарашенная и уставшая от всего произошедшего за сегодня. По телу разливалось странное онемение — то ли результат магического переутомления, то ли просто запоздалого шока. Даже нервическая икота наконец унялась, и я вздохнула спокойнее.

— Сюда, — пробурчал амбал, втягивая меня в тёмную комнату.

Единственное окно плотно закрыто ставнями, а источник света в коридоре он загородил собой, встав в дверном проёме, плечами касаясь обоих косяков. Его лицо находилось в тени, так что я толком и разглядеть его не могла.

В комнате была лишь одна полутораспальная кровать, даже в темноте выглядевшая не особо опрятно и навевавшая мысль о постельных клопах и энурезе. Зря я не настояла на том, чтобы меня домой отвезли…

— Раздевайся, — вдруг потребовал амбал, отчего по телу прокатилась волна то ли страха, то ли неприязни. Унявшаяся было икота снова вернулась.

— Пожалуйста, ик, закройте дверь. С той стороны, ик, — как можно твёрже попросила я.

Амбал дверь закрыл, только не с той, а с этой стороны.

Стало очень темно, очень тихо и очень страшно. Особенно когда он нетвёрдо шагнул ко мне и снова потребовал:

— Раздевайся!

Пахнуло чем-то неуловимо знакомым. Для Ланы, не для меня. Для меня пахнуло угрозой изнасилования.

— Это что ты тут вздумал учинить? — воскликнула я, вскипев от возмущения. — Я твою сестру только что спасла, неблагодарный ты говнюк! А ну пошёл отсюда вон, и чтоб я тебя больше никогда не видела!

Из коридора раздался отчётливый кашель, и я вдруг поняла, что всё это подстроено. Староста изначально всё спланировал так, чтобы оставить меня со своим сынком один на один. На всю ночь. Дрогим, видимо, был в курсе, поэтому шагнул ко мне с рёвом:

— Ты моя невеста!

— Ни черта подобного! — выпалила я и отскочила в сторону.

В небольшой комнате играть в кошки-мышки было с руки только ему — он-то как раз граблями своими почти из любого угла до меня мог дотянуться. Я изловчилась и толкнулась плечом в дверь, но её подпёрли с той стороны.

Вот суки!

— А ну раздевайся! — в третий раз потребовал амбал, на этот раз с нотками обиды в голосе.

Если бы умела, я б его прокляла. Вместо этого решила огреть его полной зелий корзиной, но внезапно наткнулась на что-то под ногами и швырнула находку в Дрогима. Зазвенела крышка, что-то жидко плеснуло и булькнуло. И без того не особо уютная комната вдруг превратилась в газовую камеру — так завоняло нечистотами, что я закашлялась.

Облитый помоями Дрогим вдруг взревел, осел на пол и разрыдался.

От шока я заикала даже чаще — каждый раз болезненно вздрагивая всем телом.

Дверь в коридор распахнулась, и в желтоватом дрожащем свете предстал староста. Он осмотрел поле битвы с ночным горшком и вперил в меня дикий от злости взгляд:

— Дрянь неблагодарная!

— Это я неблагодарная?! — взвилась я, наступая на него. — А ничего, что я только что дочь вашу с того света вытянула? Чем вы меня отблагодарили? Пьяному переростку своему отдали?

— Он не пьяный! — тут же взвился староста, бешено топнув ногой.

— Тогда обдолбанный! — в запале бросила я, и в ту же секунду всё встало на свои места.

Неуловимо знакомый запах — листья лоу́зы. Сильнейшее обезболивающее, даже в малых дозах вызывающее у больных эйфорию и быстрое привыкание. Почти не используется магами из-за рисков — лучше потратить силы, чем пристрастить пациента к лоузе.

Преодолевая брезгливость, я подошла к Дрогиму и заглянула в лицо. Из перекошенного рта доносились всхлипывающие рыдания, а ещё виднелись даже не жёлтые, а словно ржавые зубы. Верный признак того, что парень жевал листья лоузы давно и регулярно.

— Можно подумать, тебя кто-то ещё в жёны возьмёт! — взвился староста. — Дрогим парень хороший, только больной. А ты — целительница. Вылечи и будет тебе хороший муж! Чего нос воротишь, он и высокий, и плотник справный, и силой не обделён. И денег я вам дам, — уже мягче проговорил Рустек. — Забрала бы его к себе и вылечила. А если бы кто в деревне после этого слово о тебе плохое сказал, я бы их всех заткнул. Ты только вылечи его!

Рыдающий у стенки Дрогим вдруг завопил:

— Отстаньте от меня! Не хочу! Ничего не хочу! Чего вы пристали?!

Он вскочил с места и ринулся прочь, расталкивая в стороны родственников. В коридоре оказалось неожиданно людно, но путь себе Дрогим расчистил с лёгкостью — с его-то габаритами. Я молча двинулась следом, лихорадочно обдумывая сложившуюся ситуацию. Оставаться в доме старосты хотя бы лишнюю секунду я не хотела, поэтому шла за несостоявшимся женихом с высоко поднятой головой. Ноги моей в этом гадюшнике больше не будет.

Зато теперь стало понятнее — за странной ненавистью селян стоял староста. Он хотел сбагрить мне своего наркомана-сынка, подталкивая к браку давлением со всех сторон и безденежьем. Наверняка после свадьбы со мной рассчиталась бы вся деревня, а денежки удобным образом вдруг стали бы не моими, а общими. Семейными.

Для Рустека расклад неплохой — и целительница в родне, и сынок глаза больше не мозолит. Он же так и сказал: «забрала бы к себе». По местным традициям мужчина сначала строит или покупает дом, а потом приводит в него жену, а тут — забрала бы. Пусть бы непутёвый сынок жил на отшибе, подальше от родительских глаз.

На выходе из дома меня никто не остановил. Я спокойно подошла к распахнутым Дрогимом воротам. На дороге его уже не было. Деревня казалась вымершей — ставни плотно закрыты, а со дворов не доносится ни звука.

— Куда она? — встревоженно спросила жена старосты. — В ночь ходить в лес — к несчастью!

— Это в вашем доме оставаться к несчастью, — саркастично ответила я, повернувшись. — А в лесу дикие звери всё порядочнее вас. По крайней мере, насиловать не будут.

Злость во мне кипела такая, что я посильнее вцепилась в ручку корзины и шагнула в сторону замершего в свете луны леса.

Рустек процедил сквозь стиснутые челюсти:

— Можно подумать, от тебя бы убыло. Сама радёхонька под любого лечь, чем Дрогим хуже Грега?

— Вы правы, ничем. Оба — те ещё уроды, — хмыкнула я и припустила в сторону дома, не слушая, что именно говорили мне вслед.

Помогая людям, не забывай уворачиваться от благодарности, а то пришибёт так, что долго будешь охать.

Ну что же, как они ко мне, так и я к ним. Теперь никаких выездов на дом, только амбулаторный приём, причём во дворе и с оплатой вперёд! Побуду эгоисткой!

Расстояние до избы — хорошо если километра два. Быстрым шагом идти — всего ничего.

Суеверные полуденники боялись ночного леса до дрожи, но я в него ходила не раз — а как иначе добыть травы и цветы, распускающиеся только в свете лун? У страхов есть основание, для неодарённых тёмная чаща действительно смертельно опасна. Но я-то хорошо с ней знакома. Жаль только, магию всю израсходовала...

Грунтовая дорога охотно ложилась под бодрые шаги, несколько раз в особенно тёмных участках я переходила на тревожную рысь и уже на подходе к избе услышала плач.

Тонкий, жалостливый, детский.

Дрогим?

Нет, его басовитые рыдания звучали иначе. Я замерла посреди дороги, хорошо освещённой светом лун. Лучи Гесты ласково обволакивали и впитывались в кожу, оседая где-то в груди магической энергией. До полного восстановления ресурса ещё далеко, но лучше немного, чем нисколько.