Акцентор - Десмонд Вероника - Страница 3

Я замираю, когда дьявол резко поднимает руку и направляет дуло пистолета прямо на меня.

Моя грудная клетка разрывается от ударов сердца. Удар. Удар. Удар.

Мне хочется закрыть глаза, но вместо этого я продолжаю смотреть в лицо своей смерти.

Его взгляд сталкивается с моим, а затем на его губах расцветает садистская усмешка.

Но проходит одна секунда.

Две.

Три.

И когда я думаю, что ничего не произойдет, он незаметно отводит пистолет и нажимает на затвор. Холодный пот выступает на моей коже и стекает по спине.

Выстрел.

Это был выстрел. Прямо возле моего уха. Встревоженные птицы начинают кружить в ночном небе, превращая момент в гротескную сцену из фильма ужасов. Нет, это и есть фильм ужасов. Это чертов триллер.

Вся аура этого человека пронизана абсолютной пустотой, безумием, свойственным психопатам, убивающим людей ради развлечения. У него впечатляющее тело, очертания его пугающе широких плеч легко просматриваются сквозь черное пальто.

Но самое ужасное в его внешности – глаза.

Они настолько мертвы и настолько темны под покровом ночи, что прожигают душу, заставляя дрожать от страха.

Я делаю как можно более глубокий вдох и срываюсь с места, пытаясь втиснуться в проход, но не успеваю я пройти и пяти футов, как меня резко поднимают на руки. Сначала он швыряет меня лицом в грязный, мокрый от дождя пол, а затем беспощадно переворачивает и садится прямо мне на талию, прижимая к земле своим огромным весом.

Я вырываюсь, бью, впиваюсь в него ногтями, но он невероятно сильный, невероятно тяжелый, и невозможно бороться с той энергией, с которой он подчиняет себе мое тело.

Темные глаза сверкают сквозь прорези маски, широкая ухмылка растягивает его губы.

А потом я замираю от парализующего страха, когда мой больной разум впервые распознает его слова:

– Маленький ангел спустился для меня с гребаных небес…

Примечание:

Протест как психологический феномен – это паттерн поведения, направленный против реальной или воображаемой угрозы безопасности, потери благ, нарушения личностных границ, а также ограничения свободы, самореализации и масштаба личности. Протест может быть ситуативной реакцией и устойчивой личностной характеристикой (протестность) и сопровождаться субъективным переживанием несправедливости, унижения, угрозы потери благ, свободы, достоинства и ценностей. (А. Ш. Гусейнов).

Глава 2

Стимул

Кингстон, Шотландия.

Тень.

Ледяной ветер пронзает кожу, но я не чувствую холода.

Несмотря на то, что сильная дрожь пробирает меня до костей, я чувствую жар.

Волна ужаса, поднимающаяся изнутри, желает, чтобы я оцепенела, но я заставляю себя цепляться за те малые части разума, которые все еще функционируют.

– Отпусти меня. Ты больной ублю… – я вздрагиваю, когда дуло его пистолета оказывается возле моих губ.

– Следи за своим языком. В конце концов, я могу забрать его и скормить бездомным животным.

Я чувствую пульсирующую боль в коленях и царапины на ногах. Из-за слез зрение становится размытым, но каким-то образом я вижу это ясно.

Он хочет поиграть со мной, прежде чем убить. Моя смерть не будет милосердной.

Я могу сказать это по блеску в его глазах и улыбке, которая касается его губ, когда я облизываю свои.

Я открываю рот и захлопываю его.

Черт побери. Я не знаю, как выбраться из этой ситуации.

– Весьма захватывающе, не находишь? То, что ты ни разу не закричала. Так почему ты не закричала? – он направляет оружие мне в лицо, размазывая по нему слезы.

Мой подбородок дрожит:

– Ты хочешь убить меня? Мой отец очень влиятельный, он может предложить тебе все что угодно.

– Ты выбираешь быть подстреленной или все-таки ответишь на мой вопрос?

Я стискиваю зубы, горло сжимается.

– Что это вообще значит? Ты хочешь поговорить?

– Я не буду спрашивать дважды.

Давление дула пистолета заставляет меня приоткрыть рот.

Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо.

– Я не закричала, потому что мне страшно. Обычно я… цепенею.

– Да, тебе страшно. Вот почему это весело. Руки вверх и за голову.

Ему весело.

Ублюдок.

Я задыхаюсь, медленно делая то, что он просит. Невыносимый ужас сдавливает мое горло, я никогда не чувствовала настолько сильный страх. Никогда.

Его длинные пальцы, облаченные темной кожей перчаток, тянут за молнию моей куртки-бомбера, и мгновение спустя он касается моей вздымающейся груди. Внутренности скручиваются, и я снова немею, но мои глаза не отрываются от его губ.

– Как ты здесь оказалась?

Меня воспитали в чопорной английской семье, с бешеной стойкостью и выдержкой, достойной королевы, но все это не помогает мне сосредоточиться на чем-либо, кроме его медлительных движений, из-за которых мои нервы трепещут.

– Отпусти меня, – выдыхаю я злым голосом.

Мой живот сжимается, когда он обводит пальцами некрасивый шрам чуть выше пупка.

– Ты не очень вежлива со мной. Разве ты не должна умолять?

– Ты… ты сумасшедший.

– Да, – говорит он с пугающей легкостью. – А ты моя добыча. Только посмотрите-ка, твои соски напряжены. Ты хочешь, чтобы я одарил их вниманием?

Что?..

Мои щеки, шею и грудь обжигает, я хочу закричать, что все это из-за холода, но слова застревают в горле, когда он, пробравшись под топ, больно щипает меня за сосок.

Моя спина выгибается дугой, и я вскрикиваю.

– Нет!.. Хватит!

Он делает это еще раз. И еще. Заставляя меня извиваться и рыдать под ним, пока он наслаждается каждым росчерком мучения на моем лице.

Проклятье, он улыбается. Ему это нравится.

– Хватит… пожалуйста… хватит…

Черт. Это так больно.

– Будь хорошей девочкой и умоляй. Тогда я подумаю.

Он не прекращает. Ни на секунду. Моя грудь болит и пульсирует, отдавая иной пульсацией внизу живота.

Я сжимаю зубы.

Пошел он к черту.

Я не дам ему то, что он хочет.

– Я бы мог мучить эти соски до тех пор, пока твое лицо не будет залито слезами. Умоляй.

– Умолять о чем?

Я до боли прикусываю губу, когда он останавливается и пожимает плечами.

– Меня устроит любой вариант. Например, умоляй меня позволить тебе встать на колени и взять мой член в рот. Или сделай минет моему оружию. Твоя милая борьба меня чертовски возбуждает.

Мои губы дрожат.

Я – Элеонор Смит, никто и никогда не разговаривал со мной в подобном тоне, хотя бы по той причине, что мой отец – одна из главных фигур в Верховном суде Соединенного Королевства, а мама – герцогиня.

Температура моего тела повышается до чистой ярости, и тем не менее нервный голос выдаёт меня с головой:

– Я могу умолять отпустить меня?

Уголок его губ снова приподнимается, а пистолет прижимается к бьющейся жилке на моей шее. Чертов псих.

– Разве это весело?

Все кружится. Я думаю, что сначала меня стошнит из-за адреналиновых американских горок, а потом я потеряю сознание.