Промышленный НЭП (СИ) - Тыналин Алим - Страница 17

После перерыва мы разделились на секции по отраслям. Металлурги работали с металлургами, машиностроители с машиностроителями, нефтяники с нефтяниками. В каждой группе обсуждались специфические вопросы внедрения новой системы с учетом отраслевых особенностей.

К вечеру у каждого предприятия имелся четкий план действий на ближайшие месяцы. Директора, вначале настороженные и скептичные, теперь проявляли заинтересованность и инициативу. Предложенная система открывала для них новые возможности, хотя и требовала перестройки мышления.

— Леонид Иванович, — подошел ко мне Зубов, когда совещание закончилось, — должен признать, система выглядит продуманной. Если все пойдет по плану, мы сможем значительно повысить эффективность.

— В том и дело, Василий Петрович, — ответил я, — что планов у нас теперь два: государственный и внутренний, хозрасчетный. И для вас как директора задача именно в том, чтобы найти оптимальный баланс между ними.

— Буду стараться, — серьезно ответил директор. — Но вы уж обеспечьте политическое прикрытие. Не хотелось бы в период эксперимента оказаться обвиненным в правом уклоне или, еще хуже, в саботаже пятилетки.

— Все необходимые документы у вас на руках, — заверил я его. — Эксперимент санкционирован на самом высоком уровне. Просто делайте свое дело, остальное моя забота.

Когда последние участники разошлись, мы с Вознесенским и Котовым остались в зале, подводя итоги дня.

— Начальный скептицизм сменился заинтересованностью, — заметил Вознесенский, просматривая записи. — Это хороший знак. Директора увидели в новой системе не только риски, но и возможности.

— Главное теперь практические результаты, — сказал я. — Вскоре нам предстоит предъявить первые итоги эксперимента. И они должны быть впечатляющими.

— Будут, Леонид Иванович, — уверенно ответил Котов. — Судя по опыту Горьковского автозавода, где мы уже частично внедрили эти методы, производительность вырастет минимум на тридцать процентов, а себестоимость снизится на пятнадцать-двадцать.

— Если только нам не начнут активно мешать, — задумчиво произнес я, вспоминая предупреждение Куйбышева.

Старый особняк на Пречистенке сохранял атмосферу дореволюционной Москвы. Лепные потолки, высокие окна с тяжелыми портьерами, паркетные полы, потемневшие от времени. В таких домах когда-то жили профессора и врачи, коммерсанты средней руки и чиновники не самого высокого ранга. Теперь здесь располагался один из многочисленных клубов научных работников, где интеллигенция могла собираться для обсуждения профессиональных вопросов.

Я поднялся по массивной каменной лестнице, прислушиваясь к звукам, доносившимся из глубины здания. Приглушенные голоса, иногда взрывы смеха, скрип половиц под ногами.

Время после начала эксперимента выдалось напряженным. Мышкин доложил, что в определенных кругах партийного руководства зреет недовольство нашими экономическими новациями. Потребовалась неофициальная встреча с представителями «ортодоксального» крыла.

В небольшой гостиной меня уже ждали. Осипов, член президиума ВСНХ, грузный мужчина с тяжелым взглядом из-под кустистых бровей. Кандинский, старый большевик, работавший еще с Лениным, высокий, сухопарый, с козлиной бородкой и въедливым умом теоретика. Дорохов, начальник одного из отделов Госплана, представитель нового поколения партийных управленцев, энергичный и амбициозный.

— Добрый вечер, товарищи, — поздоровался я, входя в комнату.

Они кивнули в ответ, без особой теплоты. Разговор предстоял непростой.

— Благодарю, что согласились встретиться в неформальной обстановке, — сказал я, присаживаясь в кресло. — Думаю, открытый разговор поможет прояснить некоторые вопросы.

— Вопросов действительно накопилось немало, товарищ Краснов, — начал Осипов, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. — Ваш так называемый «промышленный НЭП» вызывает серьезное беспокойство у многих ответственных работников. Некоторые даже считают его шагом назад, к капиталистическим отношениям.

— Не буду скрывать, Леонид Иванович, — добавил Кандинский, поглаживая козлиную бородку, — в Центральном Комитете звучат слова о «правом уклоне» в связи с вашим экспериментом. Поговаривают даже о ревизии марксизма-ленинизма.

— Принципиальный вопрос, — вступил в разговор Дорохов, самый молодой из троицы, — совместим ли ваш «внутренний рынок» с плановым характером советской экономики? Не подрываете ли вы сами основы социализма?

Я выдержал паузу, собираясь с мыслями. Оппоненты выбрали классическую тактику, сразу обозначить идеологические расхождения, перевести дискуссию в плоскость теоретических принципов.

— Товарищи, — спокойно ответил я, — давайте вспомним, как Ленин определял новую экономическую политику. «Государственный капитализм при диктатуре пролетариата», вот его формулировка. Владимир Ильич прекрасно понимал необходимость использования экономических механизмов для построения социализма.

— Но НЭП был вынужденным отступлением! — возразил Кандинский. — Временной тактической мерой в условиях разрухи. Сейчас же мы строим социализм по плану, идем в наступление по всему фронту.

— Совершенно верно, — согласился я. — Именно поэтому мы и говорим о «промышленном НЭПе», а не о возврате к двадцатым годам. Мы сохраняем государственную собственность на средства производства, централизованное планирование, партийное руководство. Но добавляем экономические стимулы для повышения эффективности.

— Стимулы? — скептически хмыкнул Осипов. — Вы имеете в виду материальную заинтересованность? Это прямой путь к мелкобуржуазному перерождению рабочего класса!

— Позвольте не согласиться, товарищ Осипов, — я подался вперед, говоря твердо и уверенно. — Ленин писал: «От каждого по способностям, каждому по труду». Мы лишь создаем механизм, обеспечивающий справедливое вознаграждение за качественный труд. Разве это противоречит марксизму?

— В теории, может, и не противоречит, — вмешался Дорохов. — Но на практике ваш «внутренний рынок» разрушает единую систему планирования. Предприятия начнут ориентироваться на собственную выгоду, а не на общегосударственные интересы.

— Именно поэтому мы сохраняем двухуровневую систему показателей, — парировал я. — Обязательные плановые задания остаются незыблемыми. Никаких отклонений, никаких компромиссов. Но в рамках этих заданий предприятия получают оперативную самостоятельность.

Кандинский задумчиво потер переносицу.

— Тогда возникает другой вопрос. Если ваш эксперимент окажется успешным, не поставит ли это под сомнение всю централизованную модель управления? Не приведет ли к требованиям большей автономии от директоров, не создаст ли почву для антипартийных настроений?

Вопрос был острым, задевал самую суть противоречий между экономической целесообразностью и политическим контролем.

— Напротив, товарищ Кандинский, — ответил я, выбирая каждое слово с предельной осторожностью. — Успех эксперимента лишь укрепит партийное руководство, подняв его на качественно новый уровень. Вместо мелочной опеки и административного нажима стратегическое управление экономикой. Разве это не более достойная роль для партии?

— Звучит красиво, — проворчал Осипов, — но я все равно вижу в вашей концепции шаг назад, к рыночной стихии. А ведь мы столько сил потратили, чтобы преодолеть эту стихию, создать плановую экономику!

— Товарищ Осипов, — я посмотрел ему прямо в глаза, — давайте взглянем на реальное положение дел. На многих предприятиях низкая производительность труда, высокая себестоимость, плохое качество продукции. Рабочие не заинтересованы в результатах своего труда, директора озабочены лишь валовыми показателями. Разве это нормально? Разве так должен работать социализм?

Мои слова заставили собеседников задуматься. Осипов нахмурился, но промолчал. Кандинский покачал головой, признавая справедливость замечания. Дорохов что-то записал в блокнот.

— Цель нашего эксперимента, — продолжил я, — не подорвать плановую экономику, а сделать ее более эффективной, более гибкой, более способной реализовать преимущества социализма. Мы не меняем базис, государственную собственность на средства производства, но совершенствуем надстройку, методы управления и стимулирования.