Промышленный НЭП (СИ) - Тыналин Алим - Страница 13

Автомобиль остановился у здания обкома партии, массивного трехэтажного строения в стиле конструктивизма, с огромными окнами и строгими линиями. Внутренние помещения отличались спартанской простотой. Крашеные стены, деревянные полы, портреты Ленина и Сталина в простых рамах.

В большом конференц-зале на втором этаже собрались руководители предприятий региона, около тридцати человек. Директора заводов, главные инженеры, секретари заводских парткомов, представители профсоюзов.

Все с любопытством и некоторой настороженностью смотрели на меня и моих помощников.

Кабаков открыл совещание, представив меня как «специального уполномоченного Совета Труда и Обороны с особыми полномочиями». Затем передал мне слово.

— Товарищи, — начал я, обводя взглядом зал, — перед советской промышленностью стоят задачи невиданного масштаба. Первая пятилетка требует колоссального напряжения всех сил и ресурсов.

Я сделал паузу, оценивая реакцию аудитории.

— Но мы видим, что при нынешней системе управления возникают серьезные проблемы: низкая производительность труда, высокая себестоимость продукции, недостаточное качество, нерациональное использование ресурсов. Товарищ Сталин поручил нам разработать и испытать новые методы управления промышленностью, которые позволят решить эти проблемы.

Затем я подробно изложил концепцию «промышленного НЭПа», акцентируя внимание на сохранении государственной собственности и контроля партии.

— Ключевые элементы новой системы: хозрасчет и самофинансирование предприятий; право директоров самостоятельно распоряжаться частью прибыли; материальное стимулирование работников в зависимости от результатов труда; возможность прямых договоров между предприятиями внутри объединения.

В зале повисла напряженная тишина. Я чувствовал, как директора мысленно подсчитывают возможные выгоды и риски от новой системы.

— Разрешите вопрос, товарищ Краснов, — поднялся грузный мужчина в потертом пиджаке. — Яковлев, директор Челябинского завода имени Колющенко. Как ваша система согласуется с плановым характером нашей экономики? Не приведет ли это к анархии производства?

— Отличный вопрос, товарищ Яковлев, — я кивнул. — План остается основой. Но вместо микрорегламентации каждого шага, каждой операции, мы устанавливаем ключевые показатели по объему, номенклатуре, себестоимости. Как их достичь, решает директор. Это не анархия, а оперативная самостоятельность в рамках плана.

— А не противоречит ли материальное стимулирование принципам социалистического распределения? — спросил представитель профсоюза, невысокий человек с окладистой бородой.

— Ленин учил: от каждого по способностям, каждому по труду, — ответил я. — Мы просто делаем эту формулу реальной, устанавливая четкую связь между результатами труда и вознаграждением. Это не капиталистическая эксплуатация, а социалистическое соревнование с материальным поощрением победителей.

Вопросы сыпались один за другим, и постепенно я чувствовал, как меняется атмосфера в зале, от настороженности к заинтересованности. Большинство директоров видели в новой системе шанс избавиться от мелочной опеки и продемонстрировать свои управленческие таланты.

— Товарищи, — подвел я итог, — приказом Совета Труда и Обороны №487 создается особая экономическая зона в Урало-Сибирском регионе. В нее войдут Нижнетагильский металлургический комбинат, Уралмаш, Челябинский тракторный, Магнитогорский комбинат и еще восемь предприятий согласно списку. На каждом предприятии будет назначен уполномоченный по внедрению новой системы. Общая координация возлагается на специальный совет под моим руководством.

После совещания Кабаков пригласил меня и ключевых директоров на обед в столовую обкома. За длинным столом, накрытым белой скатертью, разговор продолжился в более неформальной обстановке.

— Леонид Иванович, — обратился ко мне Зубов, директор Нижнетагильского комбината, высокий сухопарый мужчина с глубокими залысинами, — мы уже с вами работаем давно и плолртворно. Вы нас прекрасно знаете. На вашем месте я начал бы с нашего комбината. У нас хорошая техническая база, квалифицированные рабочие и, что немаловажно, понимающий парторг.

— Именно так и планирую, Василий Петрович, — кивнул я. — Завтра утром выезжаем к вам. Хочу лично проинспектировать производство с точки зрения нашего проекта и обсудить детали внедрения.

— Тагильские домны не подведут, — с гордостью заявил Зубов. — Мы готовы стать флагманом вашего эксперимента.

Кабаков, внимательно слушавший наш разговор, заметил:

— Только не забудьте, товарищи, что эксперимент должен проходить под строгим партийным контролем. Никакой самодеятельности.

— Конечно, Иван Дмитриевич, — заверил я его. — Партийное руководство не только сохраняется, но и выходит на новый уровень. Вместо мелочной опеки будет стратегическое управление, контроль над ключевыми решениями.

После обеда я встретился с каждым директором индивидуально, обсуждая специфику внедрения новой системы на конкретных предприятиях. К вечеру программа посещений и график внедрения уральской части эксперимента получили завершенный вид.

— Головачев, — обратился я к секретарю, когда мы остались одни в выделенном мне кабинете, — подготовьте телеграмму в Москву. Орджоникидзе должен знать, что первый этап прошел успешно. Уральское руководство поддерживает эксперимент.

— Есть, Леонид Иванович, — кивнул Головачев, раскрывая блокнот. — А что насчет оппозиции?

— Пока не появилась, — ответил я, глядя в окно на вечерний Свердловск, где зажигались редкие электрические огни. — Но это не значит, что ее нет. Судя по ситуации в Ленинграде, противники реформ активизировались. Нужно опередить их здесь.

Утро встретило нас промозглым холодом и низкими свинцовыми тучами. Дорога от Свердловска до Нижнего Тагила, заняла больше четырех часов.

Полуторка, трясущаяся на выбоинах разбитого тракта, с трудом преодолевала крутые подъемы. Через грязные окна открывались суровые уральские пейзажи: темно-зеленые хвойные леса, скалистые уступы, мрачные низины с болотистыми участками.

— Богатейший край, — заметил я, когда мы остановились на короткий привал у придорожного источника. — Лес, руда, уголь… Все, что нужно для индустриальной державы.

— Но инфраструктура ужасная, — угрюмо отозвался Зубов, разминая затекшие ноги. — Дороги как при царе Горохе, мосты разваливаются, железнодорожные ветки перегружены. А нам план давай…

— Именно это мы и хотим изменить, Василий Петрович, — ответил я. — Дать предприятиям возможность самим решать насущные проблемы, не дожидаясь, пока московские планировщики соизволят обратить внимание.

Нижний Тагил встретил нас заводскими гудками и клубами дыма из множества труб. Город буквально вырос вокруг металлургических заводов, основанных еще при Демидовых в XVIII веке. Приземистые рабочие дома, вытянувшиеся вдоль главной улицы, резко контрастировали с циклопическими размерами заводских корпусов.

Нижнетагильский металлургический комбинат поражал своими масштабами даже на фоне других промышленных гигантов первой пятилетки. Тем более, учитывая, сколько сил и энергии я вложил в это предприятие. Зубов пришел в прошлом году, когда прежний директор ушел на повышение и я уже успел с ним сработаться.

Огромные доменные печи, мартеновские цеха, прокатные станы, раскинувшиеся на территории в несколько квадратных километров. Черный дым из труб, раскаленные потоки металла, грохот оборудования, спешащие рабочие в промасленных спецовках, все создавало впечатление адской кузницы, где ковалась материальная база социализма.

У проходной нас встретил главный инженер комбината Пирогов, невысокий, но крепко сбитый мужчина с внимательными глазами за очками в стальной оправе, тоже недавний назначенец, кандидатуру которого я согласовал.

— Семен Аркадьевич Пирогов, — представился он, крепко пожимая мою руку. — Наконец-то рад приветствовать вас на комбинате, товарищ Краснов. Василий Петрович уже рассказал о вашей инициативе. Коллектив инженеров с нетерпением ждет подробностей.