Громче меча 2 (СИ) - Ибрагим Нариман Ерболулы "RedDetonator" - Страница 25

— Это дело известное, — усмехнулся я.

— Чаю? — спросил Ливей.

— Давай, — согласился я и сел на циновку перед столиком.

Когда вернусь домой, вернее, если вернусь, наверное, будет трудно снова привыкать к стульям, креслам и диванам…

— К-хм… — кашлянул я, отведав зелёного чая из чашки.

Ливей, похоже, где-то сидел, потому что он умудряется варить забористый чифирь даже из зелёного чая.

— Это ведь должен был быть зелёный чай, — произнёс я, глядя в чашку, на мерзкого оттенка напиток. — А на вкус как испорченный чёрный. Ты ведь неслучайно его таким сделал?

— Именно, — кивнул Ливей с довольной улыбкой. — Чёрный для народа. Зелёный — для тех, кто хочет страдать по-настоящему.

— Глубоко, — оценил я.

— Подготовка полевых лекарей идёт медленно, — произнёс Ливей, наливая себе ещё одну чашку «зелёного чифиря». — Ученики тупы, ленивы и почему-то считают, что занимаются каким-то подлым делом. У меня есть методы для вразумления нерадивых учеников, но нужно твоё разрешение.

— Считай, что ты его уже получил, — улыбнулся я.

— Превосходно, — кивнул лекарь. — Это очень умно — организовать такую службу для спасения раненых. Это плохо, потому что множит страдания, но для провинции это выгодно.

Философию Поднебесной я понимаю и даже принимаю этот момент насчёт «умножения страданий». Чем дольше живёшь, тем больше страдаешь — так считают буддийские мудрецы. Это как-то проникло в даосизм, поэтому в современной философии есть два течения.

Одно утверждает, что быть на Пути — страдать, но это нужно сделать, а другое утверждает, что если уж помер на Пути, то, значит, преуменьшил свои страдания и на следующий круг перерождения пойдёшь чуть более чистым, если, конечно, не «сократил свои страдания» своими руками…

Есть в этом что-то наше, отечественное. Жизнь — боль, всё плохо, но мы идём по своему пути, встречая на нём горе, несчастье, тоску и наблюдая редкие, а от того очень ценные, всполохи радости…

Но у нас это всё приняли, признали, что такова жизнь, а в Поднебесной это вызвало внутренний протест. Мы страдаем, мучаемся и умираем, стараясь прожить эту жизнь достойно, а местные стремятся к бессмертию. Это не значит, что тут сплошь трусливые мудаки, но очень многие занимаются, по мере возможности, практиками, оттягивающими час встречи со Смертью.

Наш метод — прожить жизнь с честью, гореть ярко, а в конце потухнуть, как догоревшая свеча. Смерть — это не враг, это лишь конец, ведущий к вечному покою.

Местный метод — пройти Путь до конца, достойно, красиво, но обязательно до конца. Смерть — это враг, но не потому что страшно умирать, а потому что служит помехой к завершению Пути.

Вкрапления буддизма приблизили даосизм к нашей, отечественной философии, но лишь слегка.

Всё-таки, это два совершенно разных мира, разделённых государственной границей — Россия и Китай…

— Это выгодно всем нам, — покачал я головой. — Единственное, что удерживает орду жадных кровососов от глоток мирных жителей — это армия вана. И она должна, в кратчайшие сроки, стать эффективной, иначе нас сметут. Те из вас, кто останется в живых, будут завидовать мёртвым.

— Те из вас, кто останется в живых, будут завидовать мёртвым — хорошая фраза, — кивнул лекарь Ливей.

— Её не я придумал, — вздохнул я. — Это был Джон Сильвер.

— Никогда не слышал о нём, — признался лекарь.

— Немудрено, — усмехнулся я. — Он из другого мира, а ещё и вымышленный персонаж из романа «Остров сокровищ».

— М-хм… — задумчиво хмыкнул Ливей.

— Мы успеваем? — спросил я.

— Да, мы успеваем, — кивнул лекарь. — Ещё две-три недели и у армии достопочтенного вана будет достаточно «шанида».

«Шанида» — это то, как слышат местные слово «санитар». Точнее, это я подобрал иероглифы по смыслу, чтобы и звучало похоже и было понятно, что всё это значит. «Шань» — врач или милосердный, «И» — исцелять или лечить, «Да» — распространять или доносить. Получается что-то вроде лечащего врача. И всем всё понятно.

— Правда, они будут способны просто не дать раненому умереть, — вздохнул Ливей с сожалением.

— Ты всё никак не поймёшь? — поморщился я. — В этом весь смысл! На поле боя и так не окажешь достойную помощь, поэтому нужно, чтобы раненых кто-то уносил в тыл, где будет развёрнут полевой госпиталь, в котором и будет оказана достойная помощь.

— Недоучивать ученика — навлекать позор на голову учителя, — покачал головой лекарь.

Классическая проблема местных — всё нужно доводить до совершенства. Взялся учить ученика — учи его до полного охуевания. Взялся готовить блюда — готовь так, чтобы все охуевали. Взялся заваривать дошик — заваривай до конца. Достал нож — режь и всё такое…

— Считай, как хочешь, но наказ вана исполняй, — махнул я рукой. — Как дела с эликсирами, кстати?

— К сроку будет нужное количество, — ответил Ливей. — Достопочтенный ван назначил ответственным меня, поэтому не забивай свою голову ненужными думами. Это моя забота.

— Да-да, конечно, — кивнул я. — Ладно, тогда не задерживаю — покедова, Ливей.

*46 день юся, провинция Тея, региональная столица Наньхэ, мастерская «Чёрный молот»*

— … вот такая вот хуйня, Бобик, — закончил я историю.

Пёс, сидящий у порога кузницы, жалобно проскулил. Он обычный, беспородный, дворняга, которой жить до первой длительной осады города.

— Да не унывай! — ободряюще улыбнулся я ему. — Карма потом достала этого мудака — у его тачки прогнило дно и он вернулся в мою мастерскую, а там мы уже посчитались.

— Зачем ты разговариваешь с этой шавкой? — показалась в двери Лу.

— Давай-ка поуважительнее к господину Бобику, — потребовал я. — Это для тебя он шавка, а для других собак он, может быть, кое-где и кое-кем уважаемый пёс!

— Ты так шутишь? — нахмурилась селянка.

— Вот для тебя он шавка, а для кого-то — ты, — произнёс я. — Всё зависит от социального положения.

— Соц… что? — не поняла меня Лу.

— А вот Бобик меня прекрасно понимает и тупых вопросов не задаёт, — улыбнулся я и вытащил из кармана вяленое мясо, завёрнутое в тряпицу. — Держи, Бобик!

Пёс поймал брошенный кусок на лету и сразу же отбежал подальше, чтобы не отняли.

— Ты очень странный, — констатировала Лу.

— Никогда не отрицал, — пожал я плечами. — Мой отец вообще говорил, что я уродился долбоёбом и толку от меня не будет. До сих пор не знаю, прав он оказался или нет…

Отец редко ошибался в людях, так что…

— Чего пришла? — спросил я, возвращаясь к верстаку.

У меня амбициозная цель — вручную смастерить три десятка казёнников для 66,6-миллиметровых полевых пушек. Ни один местный мастер не способен на такое, поэтому надежда только на меня.

Я, когда приступал к работе, слабо представлял себе, что делаю, но мне потребовалось трое суток, чтобы всё осмыслить и осознать.

Опыта кузнечной работы у меня дохуя и больше, руки будто сами всё делают — самым сложным было придумать концепцию казённика.

И я придумал нечто оригинальное, запирающееся винтом. Сам казённик оборудован двумя петлями, поэтому полностью выкручивать запирающий винт необязательно, но я ожидаю проблемы с герметизацией — впрочем, мне на это похуй. Пусть сифонит адским пламенем, лишь бы один бой отстреляло.

По моим предварительным расчётам, эталонное время перезарядки орудия должно сократиться с более чем минуты до тридцати секунд, ведь количество телодвижений сильно сокращается.

Я пиздец как рискую, ведь это инновации, поэтому Путь может дать мне тяжелейших пиздюлей, но я готов стойко принять их.

Всё-таки, как ни крути, а мой Путь — это борьба с чудовищами. И я борюсь с ними своими методами. Скорострельные полевые пушки-картечницы — это мой метод!

Будь что будет — мне просто похуй…

Нужно сделать лишь тридцать штук, конструкция простейшая, можно сказать, рабоче-крестьянская, поэтому я знаю, что справлюсь.

Следующая штука, которую я должен выковать — четырёхствольное ружьё, тяжёлое, как моя судьба, но убойное, как удар серпом по яйцам. Это будет моё личное оружие, для более близкого знакомства с внутренним миром противника.