Блин и клад Наполеона - Некрасов Евгений Львович - Страница 23

Глава XV

Побег из-под конвоя.

Обычно налоговый полицейский не похож на полицейского. Это вежливый человек в гражданском костюме. Он как сыщик занимается розыском, только не на улицах и не в бандитских притонах, а в денежных документах. Какой-нибудь бизнесмен прячет от налогов свои доходы и вредит стране, как диверсант! Из-за жадности таких, как он, стоят оборонные заводы, не летают космические корабли, ветшают мосты, дороги, школы и больницы. Но налоговый полицейский проводит свое тихое расследование, и бизнесмену приходится заплатить и налоги, и еще штраф, а может, и отправиться за решетку.

За решетку не хочется. У бизнесмена миллионы долларов и сотни способов помешать правосудию, от подкупа до убийства. Он пытается запугать полицейского или просто спрятать от него документы. Тогда – вежливость в сторону. Появляется группа физической защиты, которой командует полковник Иван Сергеевич Кузин, Иркин папа.

Рост у Ивана Сергеевича – метр девяносто два. Вес – сто двадцать килограммов, и, будьте уверены, на его мускулах нет ни грамма лишнего жира.

Форма у Ивана Сергеевича – камуфляж «ночка» с дубинкой и пистолетом на ремне.

Задача Ивана Сергеевича – произвести самое неблагоприятное впечатление. Часто ничего больше не требуется. Нужные документы находятся, руки преступника тянутся к полицейским «браслетам», и он мечтает об уютной камере, где нет этого ужасного полковника.

На самом деле Иван Сергеевич не ужасный и не прекрасный, а для кого как. Преступники его боятся, Ирка обожает, Митек относится с уважением. Но производить впечатление он умеет и пользуется этим не только для того, чтобы бизнесменов гонять.

На станции полковник заглянул в отделение транспортной милиции. Дежурный вскочил, увидев черно-белый камуфляж, такой же, как у милицейского СОБРа и ОМОНа.

– Товарищ младший лейтенант, – глядя сверху вниз, пробасил Иван Сергеевич, – у меня к вам личная просьба. Ваши люди все равно патрулируют электрички. Нельзя ли, чтобы они заодно приглядели за моими детьми?

Дежурный обрадовался, что у Ивана Сергеевича личная просьба, а не служебный нагоняй.

– Конечно, можно! – горячо воскликнул он, вставая на цыпочки и пытаясь разглядеть погоны Иркиного папы. Иван Сергеевич был выше него на целую голову. – Для вас, товарищ генерал, можно все!

– Полковник, – поправил Иван Сергеевич.

– Виноват, товарищ генерал-полковник! – испугался дежурный.

На этот раз Иван Сергеевич не стал возражать, решив, что детей генерал-полковника проводят еще надежнее.

– Значит, я на вас надеюсь, – со строгим лицом сказал он. – Посадите ребят на московскую электричку и скажите патрульным, чтобы приглядели.

Дежурный нахлобучил шапку и отдал честь:

– Есть посадить ребят на московскую электричку!

– А вы – чтоб вели себя как подобает! – подпустил строгости Иван Сергеевич.

Блинков-младший с Иркой тоже гаркнули «Есть!». Когда к тебе обращаются из-под потолка командным басом, трудно ответить по-другому.

Иван Сергеевич откозырял и вышел. Дежурный утер пот со лба.

– Строгий? – спросил он, пытаясь что-нибудь узнать о свалившемся как снег на голову «генерал-полковнике».

– Зверюга! – ответила Ирка.

– Лупит?

– Нет, на совесть давит.

– На совесть – это ничего, – решил младший лейтенант. – Меня папаша ремнем прикладывал.

Он посмотрел на часы и крикнул:

– Иванов, Фарафонов, на выход!

Отворилась боковая дверь, и оттуда вышли двое милиционеров в тулупах и валенках, на ходу подпоясываясь ремнями. У Иванова (или Фарафонова) в руке был недоеденных хвостик воблы. А Фарафонов (или Иванов) тер щеку с красным отпечатком бантика – видно, спал, подложив под голову шапку.

– Через пять минут московская. Посадите ребят и проводите до конца. Приказ генерал-полковника, – веско сказал им дежурный.

– Конвоировать или как? – терзая зубами хвостик, спросил Иванов-или-Фарафонов.

– Охранять от преступных посягательств.

– А-а… Я к тому, что, может, надеть на них наручники? Или так не сбегут?

– Ну какие наручники?! – простонал дежурный. – Тебе говорят: генерал просил присмотреть за его детьми, чтобы не случилось чего.

– Раз не сбегут, так ничего и не случится, – ответил Иванов-или-Фарафонов и протянул нашим по маленькой соленой рыбке. – Угощайтесь, сам ловил.

Ирка поблагодарила и сунула рыбку в карман. А Блинков-младший сразу окрутил своей голову, оторвал спинку и вместе с чешуей сунул в рот. Он же с утра не ел.

– Знаешь, лейтенант, я бы все-таки надел на него наручники, – сказал Иванов-или-Фарафонов. – По аппетиту он беглый преступник, а не генеральский сынок.

– Все шутишь, Фарафонов, – неодобрительно заметил дежурный. – Ребята, не обращайте внимания, у него юмор такой.

– Да, такой уж незатейливый у меня юмор, – подтвердил Фарафонов. – Так как насчет наручников?

– Фарафонов!!! – взревел дежурный.

– Ладно-ладно, пусть у меня язык отсохнет, если я еще раз пошучу. Пусть меня переедет электрическим составом. Пусть мне никто не одолжит сотню до получки! – И, подталкивая Блинкова-младшего с Иркой, патрульный выскочил на перрон. Митек еле успел схватить рюкзак и лыжи. Заспанный Иванов молча взял Иркин чемодан и вышел за ними.

Было темно и холодно. Из зала ожидания, поднимая воротники, выходили редкие пассажиры. Блинков-младший поискал глазами название станции, не нашел и подумал, что теперь это не важно. Его не ждут в историческом Боровке.

– Мы не генеральские дети, – признался он патрульным.

Фарафонов подумал и решил:

– Это меняет дело. Выплевывай мою воблу.

– А вы не пробовали для разнообразия не шутить? – поинтересовалась Ирка.

– Пробовал. Все равно говорят: «Опять твои шуточки, Фарафон!». А когда шучу, наоборот, думают, что я серьезно.

– Как с сиденьями, – подсказал Иванов. Фарафонов заулыбался. Было заметно, что он гордится этой историей.

– Расскажите, – попросила Ирка.

– Это был обычный подвиг, каких немало в нашей опасной, но нелегкой службе… – издалека начал Фарафонов.

Рявкнула подъезжающая электричка, и Блинков-младший спохватился:

– Мы же билеты не взяли!

– Ничего, с нами не пропадете, – утешил его Фарафонов. – Оштрафуем вас и высадим на следующей станции.

Электричка тормозила, скрипя, как резинкой по стеклу. Сорванный с платформы снег крутился маленькими злыми вихрями.

– Садимся, – сказал Иванов. – Не слушайте его, ребята.

Все вошли в полупустой вагон и уселись у дверей. Не успела электричка тронуться, как неугомонный Фарафонов вскочил:

– Схожу попатрулирую на предмет хулиганских проявлений. Саша, развлекай подконвойных. – Он протянул Блинкову-младшему еще одну рыбку. – Питайся, подконвойный. Будешь сорить на пол – в застенок брошу.

И Фарафонов удалился, а Иванов стал примащиваться у окна, сдвинув на ухо шапку и подложив под нее руку.

– Так что за случай был с сиденьями? – спросила Ирка.

Иванов зевнул.

– Да задержали мы двоих вандалов…

– Из древней истории, которые Рим разграбили?

– Нет, которые сиденья в электричках режут. Полвагона исполосовали, да еще один полез на меня с ножиком. Само собой, мы их повязали. Фарафон и говорит: «Ну как, будем сажать или поступим по приказу от первого четвертого?». То есть от первого апреля. Такого приказа у нас нет. А эти уже поняли, что влипли. Стали спрашивать, что за приказ – может, говорят, мы вам заплатим, и дело с концом. «Мы взяток не берем, – отвечает Фарафон, – а приказ такой: сиденья порезали, теперь свою одежду режьте. Чтобы так же, точь-в-точь». – Иванов замолчал. Он клевал носом.

– Порезали? – спросила Ирка.

– На ленточки, и счастливы были! Им же срок грозил за вооруженное сопротивление. Сами посчитали, сколько разрезов на сиденьях, сами себя обработали. По-моему, справедливо. А Фарафона потом по начальству мотали, чуть не выгнали со службы, – сонно пробормотал Иванов.