Отчаяние. Том 1 (СИ) - "Say Latto" - Страница 48

- МОЧИ ЕЁ! - заорала Юнона и открыла огонь.

Очередь. Я поддержал. Пули входили, но почти не замедляли. Она двигалась быстро, с рёвом. Плоть на ней жила своей жизнью. Пули рикошетили от реберных пластин. Один снаряд пробил стену и вышел в коридор. Второй вошёл ей в глаз, но та, вместо того чтобы упасть, зарычала яростнее.

Она прыгнула. Юнона увернулась, перекатилась вбок. Я сделал шаг вперёд, подрезая линию отхода, но поздно. Существо сбило меня плечом, протащив по полу. Боль взорвалась в боку. Я упал, сбитый с дыхания.

Юнона вцепилась ей в крыло, нож в другой руке. Она полоснула по горлу, но не достала — кожа у тварей не поддаётся обычной стали. Я поднялся. Хромая. Выхватил томагавк. При выдачи сказали зачарованный. Плоть низших демонов режет как масло. Ну вот сейчас и посмотрим.

- На себя возьми! - крикнула Юнона. - Я разверну!

Я прыгнул. Врезал. Один раз. Второй. Кровь — густая, чёрная, пахнет гнилью и серой. Когти твари вцепились мне в плечо. Ткань формы трещит. Боль резкая, как ток. Я закричал, но не отступил. Ещё удар. Томагавк вошёл в шею.

Крылья бьются, комната взрывается шумом, свет мигает. Удар лапой - я отлетаю, ударяюсь о шкаф, грохочет дерево, сыплется стекло.

- ДОБИВАЙ! - вопит Юнона в полете на другую сторону комнаты.

Я хватаю второй топор. Прыгаю. В полёте — вращение. С разворота — в основание черепа. Хруст. Тело вздрагивает. Падает. Ещё живо. Ползу к нему. Руки трясутся. Томагавк — в грудь. Второй — в голову.

Тишина.

Я стою. Колени дрожат. Кровь — на лице, в глазах. Вкус — металл и серость. Вижу только размытые силуэты. Юнона подходит. Закуривает. Смотрит на меня.

- Добро пожаловать в Тень, парень, - говорит она.

В один лишь миг, весь мой хрупкий мирок посыпался как карточный домик.

***

Сознание возвращалось тяжело. Не резко. Как будто кто-то медленно тянет тебя за волосы из болота. Сначала пришёл звук — отдалённый, рваный. Как сквозь воду. Потом — свет. Мутный, белый, обжигающий. Я попытался вдохнуть. Получилось. Грудь сжалась и отпустила.

Открыл глаза.

Потолок. Белый. Плавное освещение. Неестественно ровное. Ни вибрации, ни дыма, ни гари. Только тишина и капельница справа. Повернул голову. Скрежет в шее, как будто песок пересыпали в трубке. Лицо — в маске подачи кислорода.

Рядом — девушка. Медсестра. Молодая, в чистой форме, тёмные волосы собраны в пучок. Смотрела на монитор.

Я зашевелил пальцами. Она заметила.

– Он очнулся! – почти вскрикнула она и вылетела из палаты.

Через секунду я снова остался один. Тело — тяжёлое, словно под бетонной плитой.

Дверь распахнулась.

Зашли сразу четверо. Трое — в медицинских халатах, один — военный. Форма чёрная, пластины, эмблема нового образца. Видел такие у командования зачистки. Старший, судя по всему.

– Пациент в сознании, - сказал один из врачей.– Как самочувствие? – второй уже наклонялся, светя в глаза фонариком.– Будто меня разобрали и собрали обратно, - хрипло выдавил я.– Это неудивительно, - ответил третий. – Мы такого никогда не видели. Даже с учётом нового мира. Даже после пробуждений и инвазий. Когда вас нашли... у вас было шестьдесят семь переломов. Разрывы почти всех внутренних органов. Лёгкие. Печень. Три сердечные остановки зафиксированы биомонитором.

Военный молчал, смотрел внимательно.

– Мы думали, вы не выживете. Подключили стабилизаторы, готовили экстренную хирургию. Но пока доехали, ваше состояние начало... улучшаться. Само. Без вмешательств. На момент доставки в больницу вы уже были... стабильны. А через полтора часа, когда была подготовлена операционная, началась фаза регенерации. Мы просто наблюдали. И ничего не делали.

Он замолчал. Второй врач добавил:

– Мы проверили сто раз. Это не медкапсулы. Не регентерапия. Не внешняя стимуляция. Это было изнутри. Как будто тело... само приняло решение выжить.

Я молчал. Пытался понять — сколько прошло. Сколько я спал. Тело всё ещё болело. Сильно. Но... по-другому. Как будто всё уже зажило, но всё равно ломит. Как фантомная боль. Как будто кости ещё помнят, что были сломаны.

– И вот ещё что, - добавил третий. – Процесс остановился. Регенерация прекратилась вчера. Вы стабильны. Но... в очень плохом состоянии. Вы не знаете, что это было? Что это за эффект регенерации?

Я моргнул. Повернул голову в сторону окна. За стеклом — серый свет. Утро. Или вечер. Неважно. Там — другой мир. Здесь — я.

– Ща исправим. - Сказал я, запуская целительный став.

По всему телу прошла щекотка и всё одновременно зачесалось. Стало легче.

Врачи замерли. Один неловко отпрянул, будто ждал, что со мной что-то произойдёт. Военный остался стоять, просто наблюдая.

– Что вы сейчас сделали? – осторожно спросил один из медиков.

– Облегчил себе жизнь, – ответил я, хрипло. – Став на восстановление. Ничего необычного.

Они переглянулись. Кто-то за спиной тихо чертыхнулся.

– Мы... не знаем, как это понимать, – сказал второй врач. – Вы не подключены ни к капсулам, ни к аппаратам. А показатели пошли вверх. Это... выходит за пределы того, с чем мы работаем. Это обычная клиника. Мы не готовы к таким пациентам.

– Не парьтесь, – я моргнул. – Я и сам не особо в курсе, что со мной. Просто работает – и ладно.

– Это связано с системой? – вмешался военный. Голос у него был ровный, выученный. Слишком спокойный для обычного человека.

– Скорее всего, – ответил я. – Но она мне не докладывает. Просто делает своё.

Он кивнул. Потом заговорил уже официально:

– Миссия по зачистке выполнена. Сектор взят под контроль. Выживших – нет. Враждебные обьекты – уничтожены. Подтверждение есть. Вам передана благодарность от оперативного командования и резерв выделения.

– Как щедро, – буркнул я. – Может, теперь медкарточку золотую дадут?

Военный не отреагировал. Врачи продолжали что-то щёлкать, проверяли давление, рефлексы, пульс.

– Вам надо отдыхать, – наконец сказал главный. – Вы хоть и держитесь на ногах… условно… но вы по-прежнему в тяжёлом состоянии. Организм истощён. Если то, что мы видели – регенерация, то она сожгла к чёрту все внутренние резервы. Вам сейчас нельзя перегружаться.

– Принято, – ответил я. – Буду валяться и шипеть, как змей в банке.

Военный подошёл к койке ближе, пристально взглянул.

– Если вас снова попросят о подобной миссии – вы справитесь?

Я посмотрел ему в глаза.

– Смотря кого туда занесёт вместе со мной.

Он кивнул.

– Тогда выздоравливайте. Приказов больше нет.

Он развернулся и ушёл, не прощаясь. Врачи потянулись следом.

Я остался один.

Боль снова возвращалась, но уже привычно. Я прикрыл глаза. Где-то глубоко внутри вспыхнул слабый пульс – не системы. Моего собственного стержня. Он ещё держал.

И это значило – я всё ещё в игре.

Я остался один.

Пару минут просто лежал, слушая, как гудит в висках. В ушах то звенело, то затихало. Сердце било ровно. Без рывков. Щупальца под кожей спали. В теле — пусто, как после ожога. Но уже не болело. Просто ныло.

Пошевелился. Сел. Тело отозвалось с протестом, но подчинилось. Пальцы соскользнули с края койки. Голые ступни коснулись холодного пола. Взял халат с вешалки, накинул. Ткани будто не было — всё тело горело, как после долгого пара. Но уже не ломило.

Пошёл медленно, в обход капельницы. За дверью — тусклый коридор. Душевая была рядом. Простая. Облицованная плиткой. Белый кафель. Металлический кран. Пластиковое зеркало. Всё как в любой херово финансируемой больнице.

Открыл воду. Ждал, пока прогреется. Потом сбросил халат и встал под струю.

Горячее обожгло плечи, скатилось по позвоночнику, животу, бёдрам. Пот стекал с лица вместе с остатками крови и пыли. Я смотрел в стену. Долго. Просто дышал. Очищал голову.

Потом обернулся к зеркалу.

На меня смотрел незнакомый человек.

Кожа — не загар, не синева, а равномерно пепельная. Шрамы – не просто следы, а карта выживания. Сотни. Разной глубины. Рубцы вдоль рёбер, как следы от взрывов. Кольцевые в районе суставов — следы от регенерации, где кость разрывалась наружу. Один — рваный, с краю шеи, как будто меня пытались перерезать насквозь. Не получилось.