Исаев-Штирлиц. Книга 9. Приказано выжить - Семенов Юлиан - Страница 7

– Конечно.

– Теперь вот что… Пограничная стража сообщила, что вы пересекали границу не один, но с дамой. Это верно?

– Нет. Неверно. Я перевез через границу не только фрау Кирштайн, но и двух ее детей.

– Кто она?

– Беженка. Ее муж работал у нас на заводах Круппа, специалист по часовой технике, швейцарец… Погиб… Она стояла на дороге, только что кончился налет варваров…

– Каков возраст детей?

– Грудные… Я, увы, плохо разбираюсь в их возрасте… Они очень пищали…

– Где она вышла в Швейцарии?

– В Берне.

– Возле отеля?

– Да.

– Название?

– «Золотая корона»…

Мюллер пожал плечами:

– Почему республиканская Швейцария так любит королевские названия, связанные с атрибутами тиранической власти?

– Я думаю, у нас вскорости названия всех отелей станут, наоборот, избыточно республиканскими… Каждый с обостренным интересом относится к тому, чего лишен сам.

– Хм, вероятно. В Берлине наверняка появятся отели «Русский двор», «Калинка» и «Самовар»…

– А в Мюнхене «Уолдорф Астория» и «Пансильвания», – добавил Штирлиц.

Мюллер кивнул, потянулся устало, спросил:

– А кого вы искали в пансионате «Вирджиния»?

– Вы следили за мной в Швейцарии?

– Я прикрывал вас.

– В таком случае отвечаю: в «Вирджинии» я искал профессора, который контактировал с пастором.

– Почему пастор сам не пошел в «Вирджинию»?

– Потому что я инструктировал его о мерах безопасности. Профессор… я запамятовал его имя… не пришел к пастору на встречу… Весьма информированный человек, представлял какую-то группу в рейхе, глубоко законспирированную… Отчего-то покончил с собой…

Мюллер достал из кармана френча – ленивым, медленным жестом – маленький листочек, положил на стол перед Штирлицем:

– Именно он притащил на нашу конспиративную квартиру эту шифровку. Помните, я показывал ее вам, когда мне пришлось посадить вас в камеру? Любопытно, не правда ли? Шифр точно такой же, как у радистки, очаровательной молодой мамы…

«Если он заставит меня писать левой рукой, будет плохо, – подумал Штирлиц, разглядывая свою шифровку. – Надо заранее подготовить себя к этому. Провал? Случай? Или он ведет игру? Но Борман вряд ли стал бы говорить со мной так, как говорил, сообщи ему Мюллер о своих подозрениях».

– Вы подозреваете меня, группенфюрер?

– В определенной мере.

– И какова эта мера?

– Я подозреваю вас в том, что вы начали свою игру. Эдакая, знаете ли, «минивольфиада»… А почему бы и нет? По-человечески я могу вас понять – в нашем государстве «национальной общности» каждый сейчас думает только о себе.

– А если я действительно веду такую игру? – медленно спросил Штирлиц. – Если я скажу вам, что я играю свою партию, не очень-то полагаясь даже на вас, хотя ваш план уйти в тот миг, когда здесь будет грохотать канонада союзников, представляется мне оптимальным. Ведь вы до сих пор не сказали мне: с кем мы станем уходить? Куда именно? Каким образом? Вы хотите быть хозяином предприятия, но я в ваше предприятие вкладываю не деньги, а жизнь. Поэтому я так трепетно и аккуратно вел себя с пастором.

– И так лихо упрятали куда-то его сестру с ублюдками, что бедный Айсман чуть не повесился? Где она?

– В Швеции.

– Не лгите.

– Тогда не спрашивайте.

– Но если я найду ее, пастор примет меня в вашу компанию?

– Он примет вас в компанию, если вы санкционируете мою с ним работу. Продолжение работы, так точнее.

– В чем она будет заключаться?

– В том, чтобы он, Шлаг, сделался фигурой, представляющей реальные силы в рейхе. Он, а не Шелленберг.

– Вы полагаете, что Даллес решится менять шило на мыло? Думаете, мое имя для него более заманчиво, чем имя Вольфа? Меня никто не вводил в комбинацию, как Вольфа, – ни Гиммлер, ни генеральный штаб, ни дипломаты… Я – фигура устрашения, дураку ясно.

– Но вы в силах организовать такие материалы на людей в штабе армии, что выломаете им руки и понудите их согласиться войти в наше дело… А с ними Даллес сядет за стол, невзирая на досадную неудачу с Вольфом.

– Когда у вас назначена встреча с Шелленбергом?

– Вы уже знаете…

– Его аппарат нами пока что не прослушивается.

– В девятнадцать тридцать.

– Найдите возможность задать ему вопрос: «От кого Сталин мог узнать о переговорах в Берне?»

– А у вас есть такого рода данные?

– Штирлиц, я попросил вас задать Шелленбергу вопрос и выслушать его ответ. Это все…

– Вы убеждены, что я выйду живым из его кабинета?

– Убежден. Я не убежден в том, что вы проснетесь завтра утром в вашем Бабельсберге, вот в чем я по-настоящему не убежден. Именно поэтому я прикрепляю к вам моего шофера… Да, да, шофера, у вас болит кисть правой руки, вам трудно водить машину, скажете об этом Шелленбергу… – Мюллер нажал на одну из кнопок в панели, в дверях тут же появился Шольц. – Где Ганс?

– Ждет.

– Пожалуйста, пригласите его.

Вошел шофер.

– Ганс, с сегодняшнего дня ты станешь нянькой у этого человека, – сказал Мюллер. – Его жизни грозит опасность. Ты будешь ночевать в его доме, на первом этаже, ты никому не откроешь дверь, ни одной живой душе; мой знакомец не имеет права рисковать собою, ты должен быть неразлучен с ним и служить ему так, как служил мне и моему несчастному мальчику. Тебе ясно все?

– Мне ясно, группенфюрер.

Информация к размышлению – I (ОДЕССа[3])

Идея создания этой тайной организации принадлежала Мюллеру. Он понимал, что спасение эсэсовских кадров после краха рейха будет трудным, практически невозможным делом, если уже сейчас, в марте сорок пятого, не конституциировать предприятие. Лишь если идею утвердят, можно будет финансировать создание надежных путей отхода эсэсовцев в Латинскую Америку, Испанию, Португалию и монархические арабские страны пронацистской ориентации. Покупать через подставных лиц особняки, автомобили, яхты, маленькие отели на побережье Средиземного моря, для того чтобы там стали опорные базы СС; вербовать иностранцев, которые будут работать на организацию; готовить надежную агентуру на границах, в полицейских аппаратах, в железнодорожных, авиационных и океанских компаниях мира.

Мюллер имел осведомителей, тесно связанных с Ватиканом, и знал, что сын Бормана двадцатилетний Алоиз был накануне принятия сана священника, что противоречило духу нацистской морали. Однако он не отступничал, а получил санкцию Гитлера на такого рода шаг; Мюллер предполагал, что рейхсляйтеру удалось мягко убедить фюрера в том, что мальчик «жертвует светской карьерой» для того, чтобы внедриться в круги клерикалов, близких к папе, во имя идеи национал-социализма, но никак не вопреки ей.

И лишь в начале марта до Мюллера дошла информация, которая окончательно убедила его в том, что Борман готовит тайные каналы для перемещения по миру особо верных ему членов НСДАП, полагая, что для этого он сможет использовать связи с некоторыми священниками Ватикана из тамошнего ведомства иностранных дел, которые контактировали с Берлином начиная с тридцать третьего года, когда Гитлер еще только пришел к власти.

Мюллер пытался выяснить, как Борман строит свои потаенные каналы перемещения, но рейхсляйтер умел хранить тайну. Тем не менее Мюллеру удалось получить данные, что ряд функционеров НСДАП, аккредитованных при посольствах в нейтральных странах, ведут активную работу, связанную с возможностью нелегальных перемещений по миру всех тех, кто мог быть объявлен военным преступником.

И тогда он дал понять Борману, что знает много больше.

– Ну и что? – спросил рейхсляйтер, не поднимая на Мюллера глаза. – Допустим, мои люди действительно ведут подобного рода работу. Вы подозреваете кого-то из них в нечестном поведении? В своекорыстии? Они утаивают от меня факты? Лгут?

«Когда же он начнет говорить со мною откровенно? – подумал Мюллер. – Он постоянно недоговаривает, постоянно опасается чего-то, никому не верит… Тогда зачем он пригласил меня быть с ним во всех его начинаниях? Зачем он – после встречи со Штирлицем – говорил о необходимости постоянного сотрудничества, чтобы координировать общие действия? Когда он поймет, что нельзя не верить друг другу? Когда он начнет говорить правду?»