Земля: Начало (СИ) - Ран Михаил - Страница 43

— Чёртова приватность… — прошептала сквозь зубы девушка. — Раньше хоть превью сообщений были… А теперь — загадка за замком, которую и открыть страшно.

Но больше тянуть было нельзя, рано или поздно, но проверить содержимое придется.

Стоило Рите открыть вкладку диалога с братом, как глаза зацепились за две аудиозаписи, а третье, и последнее сообщение, было каким-то текстовым файлом. Пальцы дрожали, когда она потянулась к наушникам в кармане куртки. Кейс почти выскользнул из раскрытой ладони. Один наушник упал на пол. С проклятием и резким вздохом Рита потянулась вниз, схватила его, чуть не задев ногой сумку проводницы, стоящую рядом и чем-то задорно звякающую.

Когда наушники наконец оказались в ушах, она на секунду задержала дыхание. И включила первую запись.

— Рита, привет. Ты, скорее всего, слушаешь это на пути домой со своего маленького отдыха… Что ты думаешь насчёт того, чтобы встретиться и хорошенько оттянуться? Как приедешь — сходим куда-нибудь, может, в бар? Хотел ещё Сашке предложить, мы с ним как раз через сорок минут должны увидеться. Хочу показать ему странный файл, который пришел нам на рабочую почту… Ну всё, целую. Потом расскажем, что и как.

Запись оборвалась резко, как будто этот жизнерадостный голос чем-то обрубили. Рита моргнула. Её сердце сжалось. Она посмотрела на экран: четыре дня назад. Без десяти двенадцать. День, когда она уехала. День, когда всё пошло не в ту степь. Но… Алекс не говорил, что встречался с Сережей…

Пальцы сами нажали на вторую запись. Рита почти не отдавала себе отчёта в движениях — будто тело работало отдельно от сознания. В груди сдавило так, что вдох стал прерывистым, а глаза застекленели, словно в ожидании того, чего не хочешь слышать. А наушники — предательски послушны — впустили голос Сережи. Сломанный. Уставший. Почти незнакомый, сильно контрастирующий на фоне первой записи.

— Рита… уфф… будь осторожна. Саша сдал нас, мы… условились встретиться…

Резкий вой — поезд, пролетающий мимо на фоне, с его тревожным свистом, как крик в тоннеле. Слова потонули в металле, шуме рельсов, в раскатах подземки. Но Рита вслушивалась, как будто могла расцепить звуки и вытащить правду из грохота.

— Я даже не успел дойти, как за мной началась погоня… вроде бы… экономическая безопасность…

Голос дрожал, он обрывался, будто у Сережи не хватало воздуха. Он говорил с хрипом, глухо. Его дыхание било в микрофон — тяжёлое, рваное. И всё усугублялось звуками на фоне, которые то и дело перебивали ослабевшего автора.

— Сейчас я выезжаю к тебе… дозвониться не получилось… Надеюсь, ты включишь телефон раньше, чем через пару дней… будь осторожна с Сашей…

И — тишина.

Запись оборвалась так резко, как будто её перерезали ножом.

А вместе с ней внутри Риты что-то оборвалось. Как будто мгновенно распустилась нить, которая еще держала её разум в узде. Пульс застучал в висках, сердце в горле, грудь сдавило, словно невидимая рука сжимала изнутри. Комок подступил к горлу — теплый, липкий, предательский.

— Нет… нет… нет… — еле слышно вырвалось у неё сквозь стиснутые зубы.

В груди заклокотал крик, но голос предал — он остался внутри, сорванный. Глаза начали мокнуть, хотя слёз ещё не было. Только дрожащий зрачок, бешено мечущийся от окна к полу, от потолка к экрану телефона.

Рита схватилась за голову, пальцы бешено вцепились в корни волос. В наушниках больно заскрежетало, один вывалился, второй тоже готовился упасть. Мир покачнулся. Или это вагон поезда? Мы снова тронулись с очередной остановки, гудок разорвал реальность, колёса начали натужный разбег по старым рельсам.

Свет в купе мигнул.

Саша сдал нас.

Фраза резала по памяти, как стекло по коже. Она слышала голос брата — надломленный, настоящий. Не было в нём ни притворства, ни паники, только страх и решимость. А значит… кому верить?

А она?

Она сомневалась. В нём. В том, кто был рядом всю жизнь. В своём брате.

Пальцы дрожали, как в лихорадке. Телефон в руке стал тяжелым как кирпич. В груди что-то дергалось — живое, испуганное. Обиды, вина, тревога и гнев перемешались в коктейль, который давил изнутри.

— Чёрт… ЧТО происходит?!

Она прижалась лбом к стенке вагона, холодной и чуждой. Пейзаж за окном остался прежним: сонные деревья, редкие станции, умирающие деревни, запущенные поля пшеницы. И никто не знал, что внутри неё всё рушится. Пассажиры спали, служивые курили в тамбуре, а проводницы пытались их разогнать. Как будто ночь не собиралась ни заканчивать, ни начинаться.

— Саша… — прошептала Рита. — Кто ты теперь?..

Она медленно убрала телефон в карман и закрыла глаза, так и не заметив момент, как погрузилась в беспокойный, но такой нужный, сон.

Автобус вздрогнул, подпрыгнув на очередном лежачем полицейском. Рита почти ударилась лбом о стекло и резко моргнула, выныривая из вязкой пелены тревог и воспоминаний. Сердце всё ещё стучало в горле, а пальцы судорожно сжимали телефон. На табло над лобовым стеклом вспыхнуло текущее время. Без пяти минут восемь утра.

Универмаг — следующая. Её остановка.

За окном уже было светло. Город уже проснулся: блеклое утро, сырые тротуары, частые прохожие, запах выхлопных газов и хлеба из ближайшей пекарни. Рита перевела взгляд на салон автобуса — всё спокойно. Люди сменились. Вместо того пожилого мужчины, что дремал на углу сиденья, теперь сидел взрослый мужчина, мягким голосом что-то шепчущий в телефон. Он улыбался. И эта улыбка… вдруг вернула её назад. Домой.

Туда, где пахло выпечкой, ванилью и чуть-чуть — маминым шампунем.

В памяти вспыхнул яркий осколок.

Молодая женщина с длинными, густыми волосами, цветом напоминающими черное дерево, напевала что-то нежное под нос. Она двигалась по кухне, словно танцевала — от плиты к столу, от кастрюли к тесту, разложенному ровными кругами на полотне. Свет утреннего солнца пробивался через занавеску, расплескиваясь по полу.

Двое детей сидели за столом, взахлёб смеясь. Мальчик — чуть старше, с таким же озорным прищуром, как у его отца. И девочка — немного младше, с двумя заплетенными косичками и вишневым вареньем на носу, усыпанным веснушками. Она так увлеченно ела пирожок, и кивала на все рассказы мальчика, что не замечала, как капля сока скатывалась у нее по подбородку.

Из-за угла крался мужчина — их отец. Высокий, черноволосый, уверенный в себе, с несколько грубыми руками и загорелым лицом. Он подкрался к жене и вдруг — резко обнял её за талию.

— Толя, дурак! — всхлипнула женщина, едва не выронив ложку. — Напугал! Ещё бы ошпарила кого-нибудь кипятком… или вообще маслом.

Она провела рукой по его предплечью, и улыбка растеклась по её лицу, как утренний свет. Он в ответ поцеловал её в шею, не скрывая бушующей страсти.

— Не мог удержаться. Ты самая прекрасная женщина в мире. Как тут устоять?

— Дети же, Толя… — прошептала она, краснея.

— Пусть знают, как выглядит настоящая любовь. Пусть видят. Пусть учатся.

Он обернулся к детям:

— Правда ведь?

— Да! — хором, с разной интонацией, но одинаковой радостью, ответили оба.

И смех, чистый, домашний, наполнил кухню как музыка.

— Остановка “Универмаг”, — продекламировал ровный, безэмоциональный голос диктора.

Рита вздрогнула, выныривая из водоворота детских воспоминаний. На секунду ей даже показалось, что она снова маленькая — сидит с родителями за столом, и всё тогда было намного проще.

Но автобус уже остановился, двери с шипением разъехались в стороны, впуская запах мокрого асфальта, свежести после утреннего дождя и легкую горечь разогретого мотора.

Она вышла на улицу и замерла, вдыхая полной грудью. Влажный воздух, знакомые до боли дома, узкие тротуары, где когда-то гоняли на велосипедах с друзьями… Всё это почему-то вызывало улыбку.

Рита огляделась и направилась к дому родителей.