Военкор (СИ) - Дорин Михаил - Страница 36

Дальше ели молча. Периодически раздавался стук ложек по металлу и слабый гул вентиляции из зарешеченных отверстий.

— К нам не хочешь пойти, Лёш? — в лоб спросил Римаков.

Предложение заманчивое, но бросать ту работу я не собирался. Однако ответить не успел, в кабинет без стука вошёл Казанов. Но ему можно.

— Максим Евгеньевич, посмотрите в окно.

Римаков всё понял. Отставил тарелку и поднялся на ноги.

— Пошли, Карелин.

Мы подошли к окну, и Максим Евгеньевич отодвинул штору. Казанов встал рядом со мной.

Перед воротами стояли шестеро человек. Заросшие, обессиленные и в потрёпанной одежде. К ним уже спешили наши работники и врачи.

Те самые заложники, похищенные организацией «Свободный Левант», о расположении которых Хезболле якобы не было известно.

Они были живы. Измождённые, осунувшиеся, но живые.

— Думаю, на столе кое-чего не хватает, — сказал Максим Евгеньевич и подошёл к своему портфелю.

Тут же на столе появилась бутылка «Азербайджанского».

Римаков вытер тыльной стороной ладони потный лоб, вгляделся в ночное небо Бейрута и гулко выдохнул.

— К столу, товарищи. Где твои бойцы, Виталик? — спросил Максим Евгеньевич.

— Отдыхают.

— Ладно. С ними ещё потом разок выпью, — разлил по рюмкам коньяк Римаков.

Молча выпили за успешное окончание операции. И также тихо коньяк был убран обратно в портфель.

— И да, Карелин, что думаете написать в своей статье? — закусил Римаков хлебом с килькой.

— Опубликуем интервью с лидером Хезболлы, в котором он называет нас друзьями. Опишу подвиги патриотов Ливана. Всё по схеме. Вообще-то, могли бы и не говорить, — сказал я.

— А насчёт моего предложения, оно остаётся в силе. Нам нужны такие ребята, как ты. Которые не только руками делают, но и головой думают. Если сомневаешься и не можешь дать ответ сейчас… у тебя есть время.

— У меня есть просьба.

— Можно и просьбу. Слушаю.

— Я хочу попасть в Сирию. На самую передовую.

Римаков сощурился и слегка улыбнулся.

— Виталик, а у него есть чуйка. Что думаешь?

— Нет. Ему там не место.

— Виталий Иванович, а не пошли бы вы сами в то самое место, — ответил я.

Казанов напрягся, но Римаков его похлопал по плечу.

— Сами решите, Карелин. Доедаем и выезжаем. Самолёты скоро приземлятся.

Следующим вечером я оказался на базе Эт Тияс в сирийской провинции Хомс. По-другому её также называют Тифор.

Авиабаза встретила нас гулом и пыльным горизонтом. Туда-сюда мелькали люди, ездила техника. Стоянка была заставлена Ил-76 и Ан-22. Шла выгрузка имущества и выгрузка личного состава.

Со всех сторон слышалась русская и арабская речь. Всё это было похоже на ввод войск в страну, но уж слишком мало было наших солдат здесь.

Я стоял в центре этого авиационного муравейника и внутренне радовался за себя. Это то самое место, где я должен быть. В центре всех действий. На самой передовой, чтобы запечатлеть самые важные моменты.

Казанов следовал всё время рядом со мной и контролировал, чтобы я снимал только сирийских коммандос.

В это время из Ил-76 вышла группа советских бойцов. В разгрузках и с ранцами РД-54. На каждом разная форма — кто в костюмах КЗС, а кто в «прыжковке». Гадать нет смысла — передо мной были бойцы отдельных отрядов специального назначения.

— Виталий Иваныч, как жизнь? — подошёл к нам один из бойцов.

Он поздоровался с Казановым и повернулся ко мне. Судя по возрасту и шрамам на лице, это был непростой рядовой или сержант.

— Подполковник Сопин Игорь Геннадьевич. Командир бригады, — представился он уже мне.

— Алексей Карелин, корреспондент газеты «Правда», — сказал я, и мы пожали друг другу руки.

— Во как! Никакой секретности от прессы? — посмотрел Сопин на Казанова, выгнув бровь.

— Ему можно. Он наш… внештатный корреспондент, — махнул рукой Виталик.

— О как! Не думал, что у вас в Комитете есть средства массовой информации. Что-то хотели узнать, Алексей? — спросил у меня Сопин.

— Можно пару слов? Не про политику, — моментально достал я блокнот.

— Если не про политику, то запишите: «Ждём, пока командование догадается, что война уже началась», — буркнул Сопин.

— Так и запишем, — улыбнулся я.

Сопин отошёл в сторону, чтобы дать указания своим офицерам. Казанов посмотрел на меня и достал пачку сигарет.

— Не буду скрывать — утром будет высадка тактического десанта на аэродром Рош-Пинна. Сирийские коммандос, советский спецназ, сотня вертолётов и почти столько же самолётов, — произнёс Казанов.

— Крупная операция.

Ощущение дежавю буквально сверлило мне виски. Насколько же история циклична. Однако, этой операции никогда не было.

И я не могу пропустить её.

— Вы никуда не полетите, Карелин. За вас там отвечать никто не будет, — сказал Казанов.

— Виталий Иванович, мне не хотелось бы с вами ссориться. Не мешайте выполнять мою работу.

— И не собираюсь. Поймите, там будет очень «жарко», можно пострадать. Вы ценный кадр. Как журналист вы можете бывать в тех местах, где мне нужно и общаться с определёнными людьми. Можно сказать, что вы мои глаза и уши. Так что вам не стоит принимать участие в захвате аэродрома.

— В том то и дело, что я не ваш мальчик на побегушках. Одно дело оказывать вам помощь, а другое выполнять приказы. С чего вдруг? Никаких документов о сотрудничестве я с вами не подписывал. С сестрой вопрос закрыт, заметьте, это вы мне сказали сами, — улыбнулся я.

В это же мгновение к нам вернулся Сопин. Увидев нашу перепалку, он сразу решил понять суть нашего спора.

— Иваныч, а чего ты боишься? Он крепкий, спортивный. Не пропадёт. Зато материал какой будет. Надо вам, отредактируйте на этапе выкладки.

— Геннадич, не лезь, а? — возмутился Казанов.

Но Сопина это задело.

— Короче, я командир группы и не возражаю.

— Спасибо. А уж с лётчиками я договорюсь, — добавил я.

Казанов покачал головой и махнул рукой.

Через несколько минут на посадку зашли и Ми-28 с базы в Эс-Сувейде. Когда лётчики вылезли из кабин, их встретил Казанов и Сопин.

Приятно было в очередной раз увидеть в добром здравии Александра Клюковкина.

Суматоха на аэродроме начинала стихать, и мне предложили поселиться в здании высотного снаряжения вместе с Гирей, Грифом и Севой. Когда я уходил вместе с ними, обратил внимание на романтическую сцену.

Прямо на аэродроме, посреди всей суеты и при свете ночных фонарей, мило беседовали двое. Саня Клюковкин о чём-то разговаривал с девушкой в военной форме. Я заметил, что эти двое друг другу подходят как нельзя кстати.

— Лёха, чего застыл? — спросил у меня Сева.

— Кадр хороший. Жаль, что ночь, — ответил я.

Но мне вспомнилось, что этих двоих я уже запечатлел когда-то на рынке в Дамаске.

Разместившись в комнате со скрипучими кроватями, я приготовился к проверке своего оборудования.

Фотоаппарат, видеокамера, кассеты, плёнка и аккумуляторы — всё на месте и заряжено. В поле негде будет заряжать.

— Лёха, ты как? Морально готов? — спросил у меня Сева.

— Да. Не впервой. В смысле, в бой идти, — улыбнулся я.

— Не знаю, зачем это тебе. Но интересно будет потом хронику посмотреть, — посмеялся Гиря, прикладывающийся на кровать.

— Если выживем. А не выживем — забудут нас, — произнёс Гриф.

И в этих словах была некая констатация факта — выжить будет сложно.

— Слова живут дольше, чем выстрелы. Так что никто о нас не забудет, — ответил я.

Утром собирались все не спеша. Ещё перед сном нам принесли камуфляж сирийского коммандос и разгрузки западного образца.

— Неудобная. Я привык к нашему «лифчику», — снял с себя амуницию Гиря и надел обычную, сшитую своими руками.

— Лишний автомат есть? — спросил я.

Все трое переглянулись и пожали плечами.

— Найдём сейчас. Ты пока экипируйся, — протянул Гриф мне разгрузку и медикаменты.

Закладывая перевязочные пакеты и аптечку, невольно вспоминаю прошлую жизнь. Вроде и сейчас в форме и с оружием, но это нечто иное.