Военкор (СИ) - Дорин Михаил - Страница 22

Нас проводили в просторную гостиную с мягкими диванами и коврами ручной работы. Аббас предложил нам чай или бедуинский кофе. Мы выбрали кофе, поданный в маленьких фарфоровых чашках.

— Наш лидер скоро присоединится к вам. Он ценит возможность обсудить важные вопросы с представителями прессы вашего государства, — сообщил Аббас.

Я кивнул, стараясь сохранять спокойствие, хотя внутри чувствовал нарастающее напряжение.

Сева сидел рядом, внимательно наблюдая за обстановкой. Время тянулось медленно, пока мы ждали встречи. В отличие от Севы я понимал, где нахожусь, и оттого ощущал одновременно дискомфорт и воодушевление.

Примерно через полчаса Аббас, наконец, подошёл и пригласил нас следовать за ним. Я знал, что затягивание ожидания — классический ближневосточный дипломатический приём. Тонкий способ подчеркнуть, что ты в гостях, и темп задаёшь не ты, а хозяева. Ровно как не ты устанавливаешь здесь правила.

Мы прошли по прохладному коридору с выложенным мозаикой полом и оказались в просторной приёмной, заставленной книжными шкафами и низкими диванами вдоль стен.

В центре сидел Мухаммад Хусейн Фадлалла, один из наиболее влиятельных шиитских богословов региона, духовный наставник и идеолог движения Хезболла. Я поймал себя на мысли, что этот человек одним своим словом мог влиять на судьбы целых поколений.

Он был невысок, с широкой грудью и плечами. Белая борода мягко обрамляла лицо. Чёрный тюрбан служил знаком его происхождения из семьи, ведущей родословную от самого пророка Мухаммеда. В шиитской традиции такой тюрбан носили сеиды, потомки пророка по линии его дочери Фатимы и внука Хусейна. Это факт придавал их проповедям особую духовную легитимность.

Фадлалла поднялся, коротко кивнул в знак приветствия. Его голос оказался негромким, но уверенным, такой бывает у людей, привыкших говорить мало. Но так, чтобы к каждому сказанному слову прислушивались особо.

— Ахлан ва сахлан, — произнёс он по-арабски, а дальше перешёл на английский. — Рад видеть вас.

Следуя ближневосточной традиции адаб, он первым поинтересовался здоровьем моих родителей, спросил, легко ли далась нам дорога, и даже отметил переменчивую погоду в долине Бекаа.

— Благодарю, они здоровы. Передают вам своё уважение. Погода, конечно, жаркая, но мы уже привыкаем, — ответил я.

Ложь — необходимая деталь дипломатии. Родителей я не видел и даже не знал, живы ли они. Но таков был местный ритуал. Вежливость здесь была выше всего.

Когда круг формальностей был соблюдён, Фадлалла перешёл к делу. Сообщил то, что хотел донести через меня советскому народу.

— Мы создаём не просто политическую партию. Это движение за справедливость и право быть свободными на своей земле. Мы несём ответственность перед бедными, перед вдовами и сиротами, которых оставила война. Мы хотим порядка и хотим наводить его на нашей земле.

— И как вы видите роль Советского Союза в этом процессе? — спросил я, держа блокнот на коленях.

Фадлалла несколько секунд внимательно смотрел на меня, прежде чем сказать.

— СССР не просто государство. Это символ сопротивления империализму. Мы уважаем, что вы не отворачиваетесь от нас, как другие. Понимаем и вашу сдержанность. Но даже одно слово поддержки в такое время — весомый вклад в наше правое дело.

Я опустил взгляд, делая пометку в блокноте. Одновременно собрался с мыслями. Потом посмотрел на Фадлаллу.

— Я могу задать прямой вопрос?

Он кивнул.

— Как вы относитесь к тому, чтобы отстаивать своё право… не совсем в рамках правового поля? Все ли средства допустимы, если цель — освобождение и защита народа?

Я почувствовал, как напрягся Сева. Вопрос был действительно на грани, и такие вопросы точно были запрещены.

Фадлалла на секунду замолчал. Его взгляд стал внимательным, но не враждебным. Ответил Фадлалла спокойно, даже мягко.

— Когда у народа отняли право жить на своей земле… когда вдова теряет кормильца, а мать — сына… — он задумался, потом продолжил. — Законы пишут не юристы. Их пишет сама жизнь. Мы не выбирали этот путь, нам его навязали, и если к нам не хотят прислушаться, то мы донесём свою позицию всеми доступными средствами.

— А как вы относитесь к тому, что многие считают ваши методы… скажем так, чрезмерными?

— Всякий решает быть ему жертвой или охотником. Нас поставили перед выбором: жить или умереть. Запад называет нас террористами, но закрывает глаза на то, как поступали с нами. Разве они не взрывали в Бейруте? Разве их спецслужбы не убивали без суда и следствия? Где были права человека, когда сжигали наши деревни? Так отчего они удивляются сейчас?

Он смотрел мне прямо в глаза.

— Справедливость — понятие не всегда удобное. Но мы её не просим. Мы её устанавливаем на своей земле.

— Позволите ещё один вопрос. Не в рамках интервью, — сказал я и демонстративно убрал блокнот.

Фадлалла посмотрел на одного из своих помощников и глубоко вздохнул.

— Только лишь из уважения в великому народу Советов.

— Советский Союз вас поддерживает. Придёте ли вы ему на помощь, когда это потребуется?

— Мы друзей не предавали и не предаём. Сейчас в нашем регионе обстановка и для Советского Союза непростая. Я прав?

— Есть некие… вопросы, требующие решение.

Фадлалла слегка нагнулся в мою сторону, чтобы не все слышали его ответ.

— Если Советам что-нибудь нужно, они всегда могут у нас это… попросить.

На последнем слове руководитель Хезболлы сделал акцент. Думаю, что мы поняли друг друга. Есть у меня ощущение, что Фадлалла знает о заложниках то, чего не знает КГБ.

— Закончим, — сказал Мухаммад.

На этом он замолчал. Я больше не спрашивал, ответ был действительно исчерпывающий.

Фадлалла поднялся и жестом пригласил нас встать.

— Вас проводит мой близкий друг, — произнёс он, и в тот же миг в комнату вошёл мужчина.

На нём была тёмная куртка и серая тюбетейка. Я чуть вздрогнул, понимая, кто передо мной.

— Имад Радван, — представился он.

Глава 9

Мы узнали друг друга сразу. Как же не узнать меня — человека, который пробил голову фотоаппаратом. Но и мне было что вспомнить. Приставленное остриё ножа в разрушенном доме из памяти не стереть.

— Имад вас проводит до машины. Если нужно будет и отвезёт, куда вы скажете, — произнёс Фадлалла.

При этих словах Радвана чуть не перекосило. Он приложил руку к голове и провёл пальцами поверх тюбетейки, как раз в том месте, куда я приложился фотоаппаратом «Зенит».

— Таким гостям и нужна помощь, — задрал Имад нос вверх.

Мы не пожали друг другу рук. В воздухе повисло звенящее напряжение. Моя реакция тоже была соответствующая моменту.

— Чтобы мы не заблудились. Здесь хоть и высокие потолки, но от красоты кружит… голову. Может случиться удар, — произнёс я, чем разозлил Радвана не на шутку.

Его даже слегка затрясло. Правый угол рта несколько раз дёрнулся. Рука Имада будто инстинктивно потянулась к кобуре на поясе. Глаза сузились, а губы на долю секунды сжались тонкой нитью.

— Рад, что вам понравился мой дом. Представитель Советов, всегда будет принят здесь со всем уважением, — ответил Фадлалла, наблюдая за тем, как Имад начинает закипать.

По его щеке потекла капля пота. Пальцы слегка подрагивали рядом с кобурой. Напоминает поединок стрелков на Диком Западе. Вот только у него есть его Кольт М1911, а у меня нет.

Я стиснул зубы. В груди вспыхнула злость, схожая с той, что я чувствовал в Бейруте при первой нашей встрече.

— Спасибо, господин Фадлалла, — ответил я, разжимая кулаки.

Нельзя позволить себе в открытую конфликтовать с Имадом на глазах у Фадлаллы. Ещё и в его доме. Здесь не место и не время выяснять отношения.

Да и если начать, то я подставлю Севу. Ну а Радван проявит неуважение к своему духовному лидеру, чего он не рискнёт делать.

В общем, в другой обстановке наша встреча прошла бы иначе, и моя реакция тоже была бы другой.