Отвергнутая жена дракона, или Хозяйка магического приюта (СИ) - Васина Илана - Страница 2

Вслух киваю и говорю не без иронии:

— Спасибо за исчерпывающий ответ.

Он убирает руку с двери, открывает ее, и я быстро выскальзываю наружу. Моему взгляду открывается широкий светлый коридор, такой же шикарный, как кабинет хозяина. Полы выложены мрамором, украшены скульптурами, а стены — картинами. Под высокими потолками, точно крохотные солнышки горят лампы. Кажется, прикоснись здесь к любой вещи, и она заскрипит от чистоты.

Обстановка роскошная, вот только…

Куда идти? Я здесь впервые!

К счастью, муженек шагает впереди меня и нетерпеливо оглядывается. Явно хочет поскорее проводить меня на выход. Торопливо бросаюсь следом по широкой каменной лестнице, мысленно перебирая новые для себя имена.

Эйден и Фила. Не забыть бы.

Одно мужское, одно женское. Что за тайна за ними скрывается?

— Лорд Эртирос! — вдруг раздается звонкий, женский голос за моей спиной.

Обернувшись, замечаю высокую брюнетку, быстро шагающую к нам по каменистой дорожке со стороны парадного входа с плотно набитым саквояжем. Волосы аккуратно зализаны в пучок. На поясе сапфирово-синего платья висит связка ключей. Бровки домиком, губки бантиком. Кожа бледная, будто она привыкла от ультрафиолета прятаться под крышей.

Приблизившись, она почтительно склоняет голову перед мужем.

— Как вы пожелали, мой лорд, я собрала для Даяны вещи в дорогу.

— Спасибо, Виттория.

За сдержанным ответом повисает неловкая пауза.

Брюнетка опускает глаза. Под дрожащими ресницами она будто прячет смущение. Словно Браггар ей только что признался в любви. Затем, вздрогнув, протягивает саквояж кучеру и торжественно поворачивается ко мне.

— Надеюсь, в благостном уединении ты осознаешь, что натворила, и раскаешься перед Великим. Да пойдет это время тебе на переосмысление содеянного!

И все?

Хоть бы намекнула на содеянное!

Девица поджимает губы и, смиренно сложив ручки на подоле, встает за лордом, оставляя меня гадать, что я натворила, и кто она такая, эта кошка, влюбленная в мужа?

Как во сне сажусь в большую, черную карету, запряженную двумя гнедыми лошадьми. Напоследок лорд меряет меня холодным взглядом, словно записывая на подкорку жалкий вид той, которую так ненавидит.

Чеканит:

— Прощай, Даяна. Надеюсь, больше не увидимся!

Под мой кивок он захлопывает дверцу, и карета трогается.

Уж как я надеюсь вас больше не видеть, лорд Дикарь!

С таким хамом, как вы, ни одна женщина не захочет иметь дело!

С досадой откидываюсь на спинку сиденья. Кулачком ударяю по его кожаной поверхности.

Отдохнула, называется, на курорте!

Пришла в себя после развода, ага!

За что мне вот это все?

Новый мир, муж, который меня ненавидит, ссылка в глухомань, развод по новому кругу?

Под невеселые мысли меня начинает укачивать на ухабистой дороге. Становится душно, ведь вентиляции здесь нет, а на улице жарко. Хочется хоть глоточек свежего воздуха. Дергаю карету за ручку, но она не открывается.

Отдергиваю занавеску в карете и от нечего делать смотрю на проплывающие мимо серые дома из камня. Мы уже с полчаса трясемся по городской брусчатке под мерный цокот копыт, как вдруг раздаются мужские крики.

— Ловцы! Ловцы дорогу перекрыли… Кого-то учуяли.

— Проклятье, это…

— Он самый! Ох ты, срань собачья!

— Держитесь!

Карета останавливается, и я осторожно отдергиваю занавеску. Вижу сквозь стекло темно-серый, громко гудящий смерч. Настоящий, в два человеческих роста, и совсем рядом. Он грозно танцует по брусчатке, все ближе и ближе подбираясь к карете. Если он продолжит свою траекторию, то нам несдобровать!

Мне же не мерещится? Ущипнув себя за запястье, понимаю, что все происходит взаправду!

Стучу по дверце.

— Эй! Кто-нибудь! Выпустите меня отсюда, пока...

Но договорить не успеваю. Смерч врезается в карету, заставляя ее содрогнуться и накрениться на бок. Лошади ржут, топают копытами. Раздаются громкие, мужские крики. Ругань.

Изо всех сил цепляюсь за спинку сиденья. Как раз вовремя.

Толчок невиданной силы отшвыривает меня к противоположной стене. С болью в плече опять цепляюсь за сиденье — единственную опору в салоне.

Снова толчок. Чуть слабее.

Что за чертовщина происходит?

Все прекращается неожиданно, враз.

Карета перестает трястись. Свист ветра стихает, зато раздаются всхлипы, а потом умоляющие детские крики. Мальчишка лет десяти где-то совсем рядом хныкает и жалобно скулит:

— Не надо, дяденьки, пустите! Я не хочу в интернат! Отпустите! Я больше не буду! Вы меня не увидите, зуб даю! Я случайно!

Что происходит? Кто-то обижает ребенка? Дергаю ручку, но дверца, будто приварена намертво. Не открывается!

— Что происходит? — кричу, тарабаня по стенкам кареты, обитым черным шелком. — Эй, вы! Отпустите ребенка!

На мои стуки и крики никто не реагирует, а через минуту экипаж кареты трогается с места, как ни в чем ни бывало. Снова мерный цокот копыт и проплывающие мимо дома.

Боже, куда я попала?!

Откидываюсь на высокую спинку сиденье. Щекой прижимаюсь к кожаной обивке. Сердце колотится, как бешеное. Дышу часто, собачкой.

Я не знаю, что здесь творится, но уверена, что здесь, в этом мире прилюдно обижают детей. Как так можно? Руки мелко трясутся от возмущения. Ощущаю себя щепкой, которую носят океанские волны, ничуть не интересуясь ее мнением. Еще долго все внутри клокочет, пока не прихожу к четкому решению.

Я им не щепка. Не безвольная кукла. Пусть сейчас на меня не обращают внимания, но со временем я заставлю себя услышать!

Постепенно успокаиваюсь, наблюдая через стекло за скучным лесным пейзажем. Время еще долго тянется бесконечной резиной. Кончиком пальца принимаюсь выводить узоры на сиденье. Мне уже начинает казаться, что я быстрее протру пальцем дырку в сиденье, чем мы приедем, когда мы, наконец, останавливаемся.

Уставшей, измученной, мне хочется самых простых вещей. Свежего воздуха, твердой земли, чашку мятного чая, а, самое главное, ответов на свои вопросы!

Толкаю дверцу кареты. Та неожиданно легко поддается. Спрыгиваю на землю.

Я оказываюсь перед высоким, светло-серым трехэтажным зданием с остроконечными башенками. Наверно, когда-то здесь было шикарное место, но те времена давно прошли.

Облезшая кое-где краска, заколоченные двери, заросшие мхом ступени на крыльце оставляют впечатление запущенности. Даже пахнет, — втягиваю ноздрями воздух — одиночеством. Ни запаха еды, ни костра — ничего, присущего человеческому жилью. Здесь вообще хоть кто-то живет?

Статный, крепко сбитый кучер с круглым, загорелым лицом скидывает к моим ногам набитую вещами сумку. Кривится с неприязнью. Встречает мой взгляд и кивает на дом.

— Дальше сами, уж извиняйте. У меня дела поважнее имеются. Так-то вот.

Судя по его вызывающе вздернутом подбородку, здесь принято, чтобы кучер доносил вещи перевозимой дамы до дома, а он решил показать мне свое «фи». Только мне без разницы. Ну, донесет он мне сумку — и что? Меня это спасёт? Сейчас я о другом волнуюсь.

— Скажите, уважаемый, что случилось по дороге сюда?

— Так это… Вы про того мальчонку что ли? Поймали его. Не опасен он боле, потому как в интернате теперь.

— Он сбежал из интерната?

— Та кто же оттуда сбежит? Знамо дело, дикий он. Небось жил на улице.

— Дикий ребенок? Это вообще как? — в прострации качаю головой. — Разве дети могут быть дикими?

— Ну, как, как... Не понимаю я вас, — мужчина озадаченно трет лоб. — Так ведь оно завсегда так было. Вы уж извиняйте. Пойду-ка я лучше.

Из его путанных объяснений ничего не ясно. Стало лишь тревожнее на душе. «Ребенок опасен», «дикий», «жил на улице» — эти фразы просто за гранью моего понимания. Никак мне их не принять.

Задумчиво наблюдаю, как кучер устраивается на козлах. По правую и левую сторону от экипажа — двое всадников в черной одежде. Похоже, это обещанный мужем конвой, который уезжает вслед за каретой. Меня сюда, как преступницу везли. А за что — не понятно.