Горькое дыхание джунглей (СИ) - "Ортензия" - Страница 48

А ведь по идее, скульптура должна символизировать именно того самого духа великого воина. Однако он это или она, по половому признаку невозможно было определить, потому как от шеи и до бёдер висела накидка. И явно не шкура животного. Что-то напоминающее тунику. Кто и как сваял этот шедевр, даже трудно представить. И уж точно изготавливали её не теми инструментами, которые имелись в племени. Данила — мастер? Молотком и зубилом?

Я подошёл ближе, с немым восхищением разглядывая монумент, и в этот момент, колобок, стоящий справа от статуи, стянул с головы шкуру. Так и есть, старая бабка, изображающая оракула. Сколько же ей лет, такого количества морщин на лице не было даже у старухи Убырлы.

Решив, по всей видимости, что святилище произвело на меня должное впечатление, она громогласно потребовала, чтобы я встал на колени перед Божеством и приложился губами к стопам. Пожалуй, будь я из XVII века, именно так и поступил, и, скорее всего, без всякого напоминания. Вошёл в пещеру и встал на четвереньки, как порядочный абориген. Наверняка, все мужчины, оказывающиеся в этом храме, мгновенно падали на пол. Вот только мне совершенно не улыбалось брякнуться ниц и целовать холодные камни.

На лице старушки появилось изумление. Я явно не вёл себя так, как она рассчитывала. И чтобы добить её окончательно, я, сделав подобающий голос, громко проговорил:

— Великий принц не будет стоять на коленях перед чужим духом.

Но, надо отдать должное бабке. Практически мгновенно пришла в себя, и среди морщин появилось нечто, что я принял за лёгкую насмешку. А потом произнесла длинное слово, которое я никак не перевёл. И переспрашивать не стал, решив, что потом уточню у Чики.

А представление продолжилось. Из дальнего помещения появилась ещё одна мумия, замотанная шкурами, и быстро двинулась в нашу сторону, держа на вытянутых руках какой-то сосуд. Подойдя ближе, она подала его старушке и поклонилась. Жрица или рабыня. Более углублённо об этом не успел подумать, так как женщина, изображающая оракула, взяв сосуд из рук неизвестного пока существа и, протянув его в мою сторону, прокаркала:

— Кушай, — и, мне показалось, что её морщинистое лицо разрезалось пополам, улыбнулась, что ли? Или попыталась это сделать, однако, похоже это было на звериный оскал.

Из-за статуи послышалось какое-то пение, которое писатели XIX века, вероятно, назвали бы подобострастным, для меня же это было просто жуткое подвывание, разносившееся по всей пещере.

Что ещё надумала злая ведьма?

Потом появилась хористка. Молодая женщина с лысой головой, в серой набедренной повязке. Она пританцовывала, слегка подпрыгивая, отчего её полные груди хаотично разлетались в разные стороны. Женщина безумно закатывала глаза, крутила бёдрами и мотала головой. Руки, поднятые верх, дёргались совершенно неестественно, и потому фигура напоминала не человека, а скорее одну из марионеток из Аугсбурга.

Я пару раз хватался за пистолет, чувствуя, как волосы шевелятся на голове. Вспомнил Ирину Витальевну и её негромкий бархатистый голос: «В нашем банке мы объединили все обширные знания по акустике в одном разделе, чтобы облегчить вам обучение и рассказать, как звук, так или иначе, влияет на людей».

Уверен, ей и в голову не могло прийти, что в пещере можно создать не просто эхо, безумно скачущее среди шершавых стен в поисках выхода, а нечто, когда выделяются даже отдельные элементы трека. Ну нет же здесь динамического диапазона и акустических панелей, а в стенах, наоборот, полно изъянов и трещин. И как такое возможно?

Даже представить сложно, какой страх старуха могла навести таким музыкальным строем на вождей племён. Про простых аборигенов и говорить не стоит.

Я ещё пребывал в замешательстве, когда всё стихло так же внезапно, как и началось. Хористка заголосила и повалилась на пол. Как куль, наполовину наполненный луком. Вот только неправильно она упала. Как человек, которому в спину попала пуля. И только тогда я увидел, что старуха успела переместиться и стояла почти вплотную, пытаясь вставить мне в руки чашу и при этом негромко что-то нашёптывая. Масса незнакомых слов, но если следовать логике, перевёл примерно следующее: «Я, принц, посланный каким-то Божеством в пещеру великого геса, рождённого от Макаручи, должен следовать, то ли обычаям, то ли ритуалам и испить до дна древний напиток из чаши, тоже какого-то Бога. Ну и, конечно, упасть ниц, и целовать ступни великой Элеггуа (всё-таки женщина) и пройти обряд посвящения. Поклясться в верности каким-то Богам, гесу и оракулу холмов и пещер».

Что-то я всё же прослушал, разглядывая сосуд с бурой жидкостью, который уже переместился в мои руки и, вероятно, выпил бы, но у старой бабки дыхания не хватило на всю речь. Она шумно, с присвистом, втянула в себя воздух, и я, словно вынырнув из пелены сна, увидел, что чаша, находящаяся в моих руках, не что иное, как выбеленный человеческий череп. И мгновенно догадался, что бурая жидкость, кровь девственницы. Но если не было жертвоприношения, то откуда кровь? Или эта бабка приготовила какой-то одуряющий напиток, чтобы я полностью оказался в её власти? И зачем ей это нужно?

Снова глянул на череп и, вспомнив принца Гамлета, усмехнулся:

— Бедный Йорик.

Сказал почти шёпотом, но всё равно слова понеслись по пещере. Старая карга, услышав мой голос, вздрогнула и сбившись, продолжила уже не елейным мурлыканьем, которым вещала до сих пор, а громким заунывным голосом потребовав, чтобы я сожрал всю бурду, которую она намешала, залпом. Потому что выпить напиток из головы святого (не разобрал ни одной буквы), сделанный жрицей оракула и поданный самим оракулом — это огромная честь для принца. И подтвердить, что исполню желание духа великого воина У-ю и возьму себе женщин из племени: Нию, Акоко и она пошла перечислять. Вышло даже больше, чем было у Абубакара. С чего бы это? И главное — Акоко. Она не дочка вождя. А Таонга? Её не добавили в этот список, потому как я мог её зачислить в невесты духа? Или её уже зачислили и списали. И вот что-то подсказывало, без Лазаревой здесь не обошлось.

Я перевёл взгляд на морщинистое лицо, впервые увидев глаза старухи. Правый смотрел прямо на меня, а вот левый, мало того, что хрусталик в нём был мутным, он жил своей жизнью. Выпирал из глазницы, мотался в разные стороны, словно пытаясь увидеть одновременно всё вокруг, и внезапно прятался, превращаясь во что-то белёсое. Во взгляде и в самом облике оракула было какое-то безумие. То ли от эффекта ленивого глаза, то ли на самом деле старуха спятила на старости, этого я определить, вот так с ходу, не смог.

Единственное, на что сподобился, задал себе риторический вопрос: «как это действие описать цензурно?» Старуха явно обладала гипнозом, хоть и слабеньким. Возможно, в молодости этим пользовалась беспощадно, но сейчас её взгляд безумно блуждал по пещере, словно выискивая кого-то.

Мне уже доводилось раньше обращать внимание на безумство людей. И вот насколько опыт этого безумия разнообразен и многолик, а попытки его теоретизировать, ограничить, настолько многочисленны и противоречивы, что в конце остаётся лишь чувство уныния и смятения. Тем более что, даже если не принимать во внимание предвзятости и предубеждения, панорамное и потому поверхностное видение возможных подходов к безумию, неизбежно окажется неудовлетворительным и неполным.

Безумие, на самом деле, не столько фатальность или проклятие, сколько спутник, который укажет предел свободы. Нет, с одной стороны здоровых разумных людей, избавленных от сомнений, тоски, моральных страданий, а с другой — едва видимые, словно в тумане силуэты, опрокидываемые ветром на каждом перекрёстке и преследуемые вечным кошмаром. Я не уверен, существует ли бесконечное разнообразие человеческих ситуаций, в которых, каждый однажды может испытать это ощущение тревожной странности, внутреннего изгнания, лишения себя, психического крушения или внутреннего расчленения, сопровождаемое собственным разрушение.

Да и не специалист я по психическим расстройствам. Так, поверхностно что-то прочитал, где-то услышал или у Курпатова подглядел, или у Гусмана. С ходу и не вспомнишь. Но, вероятно, события последних недель довели меня до этого. Не хотелось думать, что я всегда был психопатом и требовалось маленькой искры, чтобы во мне разгорелась одержимость убийцы.