Другая жизнь. Назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 8

— Я не понял! Это ты меня сейчас что? Уронил без страховки? — возмутился Колька.

— Да, подожди ты! — отмахнулся Валерка. — Пусть снова покажет. Давай, хватай его.

Колька попытался схватить меня, но тело снова отшагнуло-подшагнуло, скрутило его через два рычага на противоходе и Колька снова сложился у моих ног, но уже заботливо придержанный за рукав куртки, который я вовремя перехватил.

— Вот это классный приём! — сказал, кивая головой Валерка, — но он пройдёт только один раз. Береги его Миха. Сам придумал, что ли?

Я пожал плечами.

— Ладно, продолжим, — сказал Колька и схватил меня правой рукой за отворот у шеи.

Я, машинально сделал круговое движение левой рукой, зажав кулак между плечом и шеей, с одновременным поворотом вправо корпуса, и опустил руку вниз.

— Ай, — сказал Колька и привстал на «носочки», которые я подбил вверх своей левой ногой снгаружи вовнутрь.

Колька вскинул ноги и приземлился на лопатки, чуть поддерживаемый мной за рукав куртки. Однако бумс был громкий.

— Твою мать! — выругался он снизу слегка морщась. Вечная его улыбка пропала. — Ты чего объелся, Шелест?

— Вот это он тебя приложил! — покрутил удивлённо головой Валерка. — Это что-то из боевого-прикладного. Где-то ты это всё-таки углядел, Шелест. Признавайся.

— Да, само как-то, — скривился и я, помогая ему подняться, вытягивая его руку на себя. — Давай, Коль, просто приёмы поотрабатываем?

— Ну, давай-давай, — с опаской проговорил Николай. — Поотрабатываем.

Больше я никаких фокусов себе не позволял и к концу тренировки мои фокусы вроде, как бы забылись и мы, помывшись под душем, отправились по домам. Кстати, благополучно доехав на двадцать седьмом автобусе. Я — до Энерготехникума, Городецкие — до кольца Верхней Сахалинской.

— Привет мам-пап, поздоровался я с родителями, посмотрев на них тоже совсем по другому, нежели, как вчера. И тут же, почувствовав запах жареной картошки, подумал, что мог бы и на родителей нажарить дранников. Или оставить хотя бы два им на вечер. По себе знаю, как здорово, придя домой, что-то сразу положить в рот, а не варить-жарить или греть.

— Как дела в школе? — спросил папа, не отрывая взгляд от «Красного знамени»[1]. — Справляешься с английским. Ай эм сори в коридоре…

— Понемногу. Грызу…

— Скоро и мы с мамой английский выучим, хе-хе, с помощью твоих карточек.

— А что, хорошая идея. Мне нравится. И менять можно. У тебя их уже несколько коробок.

— Это по темам.

— Правильно, Мишута. Во всём должен быть порядок и методика. Завтра, смотрю, английский? Хочешь мне рассказать?

Мама часто помогала мне с английским.

— Не сегодня, мам. Устал я очень. В Ташкент в апреле едем на соревнования.

— Едите? — удивился отец. — И тебя берут?

— И меня.

— Хм! Тренер недавно звонил мне на работу. Жаловался на тебя.

— Тебе звонил? Ты же сварщик. Куда он тебе мог звонить?

— Как куда? В сварочную! Я ему кое-какие железки варил, вот он и звонил. Заодно и о тебе поговорили.

Он посмотрел на меня.

— Ты, сын, если не можешь, то лучше сразу откажись и не позорься на таких соревнованиях. А если согласился ехать, так тренируйся. Готовься!

— Да, готовлюсь я, пап.

— И музыку громко не включай! Соседи жалуются. Да и мать тоже отдохнуть имеет право. А ты в субботу…

— Ну-у-у, пап. Я всё понял, осознал и больше не буду.

Я вдруг точно понял, что больше не буду слушать музыку. Э-э-э… Так слушать музыку, как раньше. Музыку я всегда любил и даже сам играл на гитаре…

— Я играю на гитаре? — спросил я сам себя и понял, что, да «когда-то давно» играл. — Хе-хе… Давно.

Картошку явно готовил отец. Рук был слегка пережарен. Он добавлял его почти сразу с картошкой и он у него сгорал. Я снова подумал о сегодняшнем факте, как о чём-то далёком. Та-а-а-к… Не сорваться бы в штопор и не растеряться в прошлом, настоящем и будущем.

Я ел картошку в «своей» комнате, где у меня стояли учебный стол, диван в нише и два шифоньера. Родители спали в зале. Там же стоял телевизор, ещё один диван, пара кресел, журнальный столик и стенка производства Приморской 'Дальнереченской мебельной фабрики. В общем, всё, как у всех.

Замочив в тазу куртку-самбовку, решив, что постираю завтра, я прочитал ещё раз английский текст про «Ленинский Комсомол», а не Клиффорда Саймака, вспомнил английские слова и завалился на диван. Вернее, это я сначала завалился на диван, а потом почитал текст по комсомол и пролистал карточки со словами, лежащие в учебнике. Перевод слов в учебнике решил не подписывать карандашом, как было ещё недавно. Да-а-а… Вздохнул я…

Щёлкнув выключателем, что висел на шнуре и погасив настенное бра, я погрузился в темноту. Уже будучи раздетым до трусов я лишь натянул на себя откинутое в сторону одеяло и, положив его край между ног — детская привычка — постарался заснуть. Сон, однако не шёл. Тело ломило от тренировки и мысли то и дело возвращались к тому, как и что я делал в спортзале.

Странно, но мысли о девочке Свете отошли куда-то даже не на второй, а на третий план. На первом была сегодняшняя тренировака, на втором — мысли о завтрашнем школьном дне, уроках и разговоре со Светланой Яковлевной, а на третьем месте — она с её золотыми волосами. Не-е-е… Скорее — пшеничными. Таким, какими становились мои волосы летом, выгорая на солнце.

Сейчас в моде были длинные причёски у ребят и у меня тоже была причёска «ветерок». Это когда чуб расчесывается на две стороны и поднимается вверх. Но у меня получался не ветерок, а просто пробор посередине. Волосы были слишком мягкие. Но волосы слегка вьющиеся, и это многим девушкам нравилось. Кхе-кхе… Будет нравится. Вот блин! Так запутаешься! Что было? Что будет?

И что вообще со мной стряслось? Вот какая мысль вылезла на первый план. Вчера я, почему-то, уснул быстро. Наверное, перевозбудился. Сейчас я осторожно «полез» открывать те засовы, что навесил на память того пришельца, что проник в мою голову и принёс мне мою память. Но точно мою память? А может быть чужую? Но девочка Света и её «история» со мной, это моя история, моя память. А значит и остальное тоже. Хотя… Не факт, не факт. Там так много какого-то сложного и не соответствующего современной действительности, что я срочно придавил дверь в чужое прошлое. Или чужое будущее? Нафиг оно мне нужно? Даже если оно моё, в чём я лично, глубоко сомневаюсь.

— Света-Света-Света, скушай два билета, — глупо срифмовал я. — Красивая девочка Света на стрит Сахалинской жила. У мамы взяла два билета, ко мне с предложеньем пришла. Пошли ка в кино мальчик Мишка, на семь сорок восемь вчера. Тебе там и будет и крышка, и пышка, и тратарара…

Я спал и всю ночь сочинял стихи про девочку Свету, но проснувшись помнил только эти первые строчки. И то… скорее всего, неверные.

Английский язык был первым уроком и я его вроде как не завалил, получив твёрдую четвёрку, как сказала Людмила Фёдоровна. И даже похвалила… А я был собой недоволен. Я-то был уверен, что английский я знаю, а тут даже некоторые слова, что вчера учил — забыл. Но читал я неплохо и даже смог кое-как пересказать. За что англичанка сказала, что поставила карандашом пятёрку на следующей клетке журнала. То есть, если я не завалю следующий урок, пятёрка у меня в кармане.

Просто она после того, как мы разобрали текст спросила, кто способен пересказать это, довольно таки большой текст. Подняла руку Новикова Ирина и я. Англичанка сильно удивилась и позволила мне пофантазировать на тему Ленинского комсомола. Получилось у меня не очень, мне не понравилось, но кое-кто из учеников был в восторге. Как и англичанка, которая лишь пару раз поменяла форму глагола в моём повествовании.

На других уроках меня не спрашивали, а вот Людмила Давыдовна Пляс, учитель математики, вызвала меня к доске и мучила по этим, чёртовым производным битых пол урока. Я едва не рыдал у доски, зато класс веселился. Пока Людмила Давыдовна не метнула в Лисицына мелом и не попала ему прямо в лоб.