Другая жизнь. Назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 46

В прошлом году я рисовал три рубля и рубль, за что вызывали в школу родителей… Да… Копировал я хорошо тогда, а сейчас мои способности значительно улучшились. Теперь я мог нарисовать окружность сплошной линией, не отрывая ручку от листа бумаги. Я не только видел контуры линий и рисунков, но и мои занятия нейромоторикой позволили лучше контролировать импульсы. Голова стала жёстче и четче управлять мышцами. А может и не голова, а, как сказал «внутренний голос», моя ментальная матрица. Хотя, что такое «ментис», как не разум? Или разум — он не в мозге? Когда человек стал разумным, что с ним произошло? Был мозг и вдруг… Что случилось? Усложнились нейронные связи?

Сначала и существ появились хорды, потом нервные узлы органов, потом на базе центра обработки вкусовой, зрительной и звуковой информации, развился мозг. Центр принятия решений в нём конечно, но, иногда, кажется, что подсказки приходят извне. А «предок» сказал, что он сам вообще находится не в мозгу, а вокруг тела. Вот и думай, что главнее ум, разум или «заразум»? Хе-хе…

Куратор выглядел лет на двадцать пять. Прикинув сроки выслуги лет, я назвал его: «товарищ старший лейтенант» и понял, что «попал в точку». Он сначала «завис», как говорил мой «внутренний голос», а отвиснув, очень серьёзно сказал:

— Не называй меня так больше. Даже в шутку.

Потом, подумав немного, произнёс:

— Ты не по возрасту разумен, а потому буду разговаривать откровенно. Твоё выздоровление и восстановление после долгой комы, настолько сильно выходит за рамки статистики, что за тобой решили присмотреть. Ты и раньше выделялся нестандартным поведением и способностями, как видно из твоей характеристики, а теперь и подавно. И не понятно, то ли у вас тут аномальная зона, то ли что-то ещё… Ты дружил с Дряхловым. Тот тоже талантливая личность. Ты талантлив по-своему, он — по-своему… Но ведь талантлив же! Такого не выдерживает никакая статистика. Два гения на одном квадратном метре? Такого не бывает.

Я молчал и слушал. Молчал и удивлялся. Удивлялся услышанному и удивлялся тому, что «предок» внимание ко мне системы государственной безопасности предвидел и предсказал. Умный, зараза!

— Что скажешь? — спросил куратор, глядя мне в лицо.

— Я? — удивился я. — А что я должен сказать? По поводу гениальности? Чьей? Своей или Женькиной? Про Женькину, я не знаю. У него и брат, и отец, говорят, тоже были умными. Я за ним раньше гениальности не замечал. Его словно током стукнуло. Как утонул, так и началось. Как кто в него вселился… А про свою гениальность… Не мне судить. Я и раньше рисовал. Вы же сами говорите, что я — не стандартный уже раньше был. А мне кажется, — все люди нестандартные.

— Как ты научился так рисовать?

— Э-э-э… Понимаете, я рисовал так себе. А когда восстанавливал подвижность рук, стал тыкать карандашом, чтобы развивать моторику. Ну и получился рисунок. А со штриховкой у меня всегда было слабо. А тут… В общем, нашёл свой стиль, как сказал папа.

— А с запоминанием? Ты ведь в отличники выбиваешься.

— Никуда я не выбиваюсь. Память лучше стала. Папа говорит, что «всю дурь из головы выбило», но он не прав.

Я засмеялся.

— Почему не прав?

— Ха-ха… Да, потому, что дури там ещё много. Просто у меня там, в голове, и вправду, словно легло всё ровно.

Я выдавал версии, ранее подготовленные «предком», видел, как они «проходили» и снова удивлялся его уму. Или разуму?

— А со стендом… Просто захотелось реализоваться. Мне нравится Херлуф Битструп. У нас четыре его книги с рисунками. И там есть именно политические карикатуры. Вот и мне захотелось поподражать. Раньше я срисовывал его картинки, а теперь рисую свои. Не плохо ведь получается?

— Неплохо. Очень неплохо. По мне, так просто замечательно!

— Ну, ладно… С этим всё понятно. А вот скажи ка мне Мишка, ты Павла Судоплатова знаешь?

Я удивился названной фамилии. Я её сам не знал, но в памяти «предка» она значилась. Уважаемая им фамилия. Но называть её я не мог. Павел Анатольевич в пятьдесят восьмом году был репрессирован и только в шестьдесят восьмом вышел по отбытию срока. Сейчас он занимался литературной деятельностью, но этого я, как «нормальны» школьник не мог знать. Поэтому я и сказал:

— Не знаю.

— Хм! А он, похоже, тебя знает.

[1] ДВПИ — Дальневосточный политехнический институт.

[2] Тихоокеанский филиал Всероссийского научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии (ТИНРО) — крупный научно-исследовательский центр на Дальнем Востоке России.

[3] ДЭСР — Дальэнергоспецремонт — Организация, обслуживающая энергетиков региона.

[4] 42-й отдельный морской разведывательный пункт специального назначения (сокращённо 42 ОМРПСпН, в/ч 59190) — разведывательно-диверсионное подразделение Тихоокеанского флота ВМФ СССР и ВМФ России, существующее с 1955 года. Относится к подводным диверсионным силам и средствам — подразделениям водолазов-разведчиков советского и российского флота. Штаб находится в бухте Холуай острова Русский, поэтому этот разведпункт иногда упоминается в СМИ как подразделение спецназа «Холуай».

Глава 24

— А кто это?

— Да, ладно. Человек один. Не знаешь и не знаешь.

— Ну, так не честно, — заныл я, изображая подростка.

— Придёт время — скажу, а пока ты мне скажи, зачем тебе скалолазание?

— Как, это зачем⁈ — удивился я. — Для тренировки тела. Чем-то мне заниматься надо! Не камни же ворочать? Как некоторые чудаки на том же «Диване».

— Что за чудаки?

— Да, кто их знает? — дёрнул плечами я. — Есть там непонятная группа молодых людей, которые камни переносят с места на место. Так, камни округлые, волнами затёртые, но есть большие, такие, «окатыши». Килограмм по двадцать.

— Прямо — окатыши? — удивился куратор. — Это у вас там такие волны бывают, что такие камни катают?

— Бывают, — вздохнул я. — Сядешь наверху на полочке и смотришь, как море под ногами кипит, и грохот такой стоит от перекатывающихся валунов, что страшно становится. Мы в том году летом ночевали на скале в гамаках, а ночью шторм поднялся. Вот я и насмотрелся. Шторм два дня не прекращался. Внизу под скалой всё так кипело от волн, что спуститься было невозможно. А до скалы от моря, между прочим, тридцать метров и перепад метра два. Такие водовороты крутило, мама дорогая! Выходили через хребет на боковую тропу. У-у-х! Жуть!

— И зачем это тебе? — даже как-то жалобно спросил куратор.

— Красиво, — пожал плечами я. — Мне нравится, когда за окном циклон, ветер, ливень хлещет, а ты дома в тепле. Кайф!

— Какое там тепло в шторм на скале в гамаке? — удивился «инструктор крайкома». — Где кайф⁈

— Так в гамаке же? А он надёжно принайтован к скале. В этом и кайф.

— Бр-р-р… Так, э-э-э, всё равно же мокро, холодно…

— Зато, когда придёшь домой, заберёшься под душ…

— А-а-а… Вот он, где кайф?

— Ага… Как в анекдоте про зайца, лапу и молоток… Как, говорит, промажу, так и кайф…

— А-а-а? Ну да… Только там не лапа, хе-хе… Понятно с тобой всё. Так и запишем, склонен к мазохизму. Хе-хе-хе…

— Пиши-пиши… Контора…

Я засмеялся, он засмеялся…

— Нормально поговорили, — сказал «предок». — Но это его первый подход. Жди второго. Он будет более неожиданным. Заметил, как он вовремя использовал твою шутку про старшего лейтенанта? Ловкий малый, не стушевался. Да иных там не держат. Там все ребята-волчата. Редко кадровики ошибаются. По три года кандидаты ходят. Девяносто процентов отсеивается. Это тебя уже качают на профпригодность.

— Да, на хера мне эти качели⁈ — спросил я. — Качают они! Не хочу я ни в какую разведку. Нас и тут неплохо кормят. С моими способностями помнить всё, меня любой ВУЗ с руками и ногами. Э-э-э-х… Закончу школу на одни пятёрки…

— Ага… Куплю костюм с отливом и в Ялту, — продолжил «предок». — Так или эдак, но работать на комитет будешь. И не называй его «конторой». Там этого не любят.