Другая жизнь. Назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 41

— Рисовать буду я.

Валерка скептически оглядел меня сверху донизу. Он был старше меня на год и гораздо выше меня, хотя и мой рост приближался к ста восьмидесяти.

— Что-то ты не рвался в редколлегию школьной стенгазеты.

Я вздохнул, глядя на комсомольского лидера.

— Я, Валера, отвечаю за сектор пропаганды, поэтому и думаю о выполнении комсомольского поручения. Чем богаты, тем и рады… Могу рисовать — буду рисовать.

— А ты можешь рисовать, — с недоверием спросил он.

Я достал из портфеля альбом для рисования и показал ему свои заготовки для этих стендов. Знал я что просто моему слову никто не поверит. Да и я бы не поверил.

На двенадцати листах были изображены орудия убийства, используемые человечеством на разных этапах его развития: человек в шкурах с дубиной, с мечом и щитом, с луком, с катапультой, с мушкетом, с пушкой, с бомбой… Заканчивалась подборка изображением одичавшего человека в набедренной повязке с палкой.

— Хм! У Битструпа срисовал? Неплохо получилось. Но этого мало для стенда.

— Можно нарисовать, например, Африку и отметить хронографически зоны её колонизации разными европейскими странами.

— Почему только Африки? Они ведь весь мир колонизировали.

— Ну, весь земной шар нарисовать. А под ним картинки… Помнишь картину, как расстреливают индусов, привязав их к пушкам?

— Верещагина? Помню. В учебнике истории.

— Вот! Эту можно взять, как тему. Как рабов с Африки вывозили… Как негры на рудниках работали…

Я достал другой альбом, и показал негров, связанных друг с другом верёвкой за шеи и руки.

— Ух ты! — воскликнул Валерка. — Откуда срисовал?

— Это из головы.

— Хорошо получились негры. Грустные такие. И как ты точками чернишь? Это же столь раз ткнуть нужно? Я сам немного рисую. Но такую технику не использую.

— Во-о-о-т! — сказал я значительно подняв указательный палец вверх. Можно на стендах развешивать картинки школьников. Учредить конкурс и лучшие картинки вывесить.

— Да я смотрю, ты — прямо художник. Такая рука уверенная! Учился?

— У меня папа художник, — почти не соврал я.

— Понятно… Идея со стендом интересная, но не своевременная. Учебный год-то заканчивается. Директор не разрешит. Им — учителям — как бы до конца этого года дожить с теми заморочками, что уже есть. А вот на следующий год — это будет самое то. Каждый год нужно что-то новое выдумывать. А это — хорошая идея.

— Согласен. Поэтому до конца этого года можно сделать один информационный стенд про колонизацию Африки. Я сам нарисую. Оттрафаречу и всё. Мне бы только стенд два на полтора и краску.

— Там же писать надо будет, а у тебя, помнится, со шрифтом не задавалось.

Случалось такое в моей истории, когда я загубил уже нарисованную стенную газету, взявшись написать заголовок. Вот ору было!

— Это серьёзная наука — буквы писать, — сказал Валерка. — Не каждый художник может. Я, например, не могу.

— Набил руку. Вот смотри.

И я тут же написал чертёжным шрифтом начало алфавита до буквы «д», «видя» перед собой чертёжную сетку с размером ячеек один и четыре десятых миллиметра. Как когда-то учился «предок» на начертательной геометрии. Большие буквы получились размером в четырнадцать клеток, а маленькие десять.

— Обалдеть, — только и выговорил комсорг. — Если бы сам не видел, не поверил, что такое возможно. Мы чтобы на стенде написать Ленинскую цитату, расчерчивали простым карандашом. Но красками будет сложнее.

— Я не буду красками. У меня есть специальный фломастер. Дядя маме привёз из Японии.

Валерка недоверчиво посмотрел на меня.

— И ты его испортишь на это? — удивился он.

— Почему нет? — удивился я.

— Ну, не знаю…

Валерка скривился и я понял, что он бы такой фломастер ни за что бы не принёс в школу.

— Он ей не нужен и через некоторое время высохнет. Она им стеклянные минзурки подписывала, когда в ТИНРО работала.

— Понятно. Хорошо. Поговорю с директором. Про весь твой проект говорить не стану. А ты мне вот что скажи… Э-э-э… У нас конкурс школьных стенных газет посвящённых Дню Победы «9 мая». Может подключишься?

— Каким образом?

— Ну… Нарисуешь там что-нибудь…

— Стенная газета? Там же Татьяна Васильева командует. Она никого не подпустит к газете и на пушечный выстрел. Она и Андрей Тиханов. Он там и рисует.

— Ну, свою газету нарисуй! У них всё равно получится, как открытка праздничная: цветочки, танк, подводная лодка обязательная.

— Да ты что⁈ — удивлённо возмутился я. — Андрюха — друг. Как он нарисует так и будет. Ему я дорогу переходить не стану.

— А я бы тебе стенд отдал, — усмехнулся Валерка. — У меня есть в загашнике. И краска есть разная. Мы бы и директору ничего бы не говорили. Сделали бы и повесили.

— Хм! Ты подкупаешь, что ли меня, комсорг? — спросил я усмехаясь.

— Ну, почему, подкупаю, — покраснел он.

Валерка был сильно похож на свою мать — математичку Людмилу Давыдовну.

— Хорошо, я подумаю. Но сначала поговорю с Андрюхой. Может ему это газета и «не упала совсем». Как и Татьяне. Они, я знаю, уже к экзаменам готовятся. Да, кстати… Передай Людмиле Давыдовне…

И я достал из другой специальной папки для рисунков портрет.

— Ух, ты! — вырвалось у него. — Это же она! Вот это ты… У меня так никогда не получалось. И снова точками. Да ещё и с цветом. А я думаю, как живая… А оно — вот что… Какой объём! Ну, Мишка! Ну, молодец! У неё же день рождения скоро… Как фотография! Обалдеть!

Валерка почему-то пожал мне руку.

— Молодец!

— Ладно, пошёл я.

Меня почему-то смутило то, как Валерка отреагировал на мой рисунок. Чего в нём такого особенного? Ну, похожа… Ну и что?

Людмила Фёдоровна у меня получилась такая, как она смотрела на меня в первый день её выхода на работу после моей комы. В её взгляде и полуулыбке так и читалось: «Лучше не начинай!»

Андрюхе Тиханову школьная стенная газета «и на*ер не упала», как сам Андрюха мне и сказал. Он с радостью «делегировал» мне свои функции и передал меня Татьяне Васильевой. Но та сказала, что без Тиханова она стенной газетой заниматься не будет, сообщала об этом комсоргу, директору и завучу. Те всполошились и прибежали к комсоргу. Тот показал им мои рисунки, в том числе и портрет математички. Меня вызвали к учительскую, где я выложил все, нарисованные мной портреты учителей и директора и обещал предъявить эскиз газеты не позднее двадцать пятого апреля. То есть, через неделю. Я предоставил эскиз, а ещё через неделю саму газету.

На ней точками были нарисованы: в правом нижнем углу наши воины у стен Рейхстага, в левом верхнем углу наши воины, водружающие знамя победы, в левом нижнем углу стреляющие фашистские танки, двигающиеся вправо, и самолёты, бросающие бомбы. В правом верхнем углу наши танки, самолёты и командир, с пистолетом, поднимающим бойцов в атаку, и двигающиеся к знамени победы.

Всё было нарисовано чёрной тушью, кроме красного знамени, чуть увеличенному мной и развевающемуся над рейх канцелярией. Точек было больше чем звёздна ночном небосводе. Чёрных звёзд… Когда отец увидел моё творение, он прослезился и молча пожал мне руку. Мама, не, стесняясь, рыдала в голос. Газета выглядела строгой и объемной, как барельеф на монументе.

Рисунки перетекали друг в друга, и казалось, что победа родилась из правого верхнего угла. По центру красными буквами был написаны стихи Михаила Ножкина «Последний бой», первый куплет и припев его знаменитой по фильму «Освобождение» песни.

В школе газету приняли хорошо и вывесили её сразу после первомайского праздника. Третьего мая мы пришли в школу, а четвёртого в среду газета уже висела. Наверное, вечером повесили. Газету прозвали «Чёрный квадрат Шелеста» по аналогии с известным квадратом «Малевича». Недовольна была только наша классная руководительница, ведь и наш класс участвовал в школьном конкурсе. И если бы я «болел за класс, то я бы…» И так далее…