Поцелуй теней - Гамильтон Лорел Кей - Страница 51

Я всмотрелась в зажмуренные глаза, в пустое лицо Дойла.

– Дальше, пожалуйста, – сказал он.

– Бабка наполовину брауни, наполовину человек. Она, Ба, согласилась с ним спать, потому что более всего хотела быть принятой к Благому Двору.

Про себя, потому что это не входило в рассказ, я подумала, что могу ее понять. Она даже лучше меня понимала, каково это – стоять одной ногой в одном мире, а другой – в другом.

Самолет выровнялся, но его еще трясло ветром из стороны в сторону. Тяжелый полет.

– Тебе еще не надоело?

– Все, что ты рассказываешь, будет потрясающе интересно до тех пор, пока мы не окажемся на земле.

– А ты знаешь, тебе идет, когда ты боишься.

Он приоткрыл щелочки глаз, глянул сердито и снова зажмурился.

– Дальше, пожалуйста.

– Ба родила двух красивых девочек-близнецов. Проклятие Уара кончилось, и Ба стала придворной дамой – женой Уара фактически, потому что родила ему детей. Насколько мне известно, мой дед никогда больше не прикоснулся к своей "жене". Он был истинно утонченный джентльмен, а Ба была для него слишком проста теперь, когда он освободился от проклятия.

– Он был мощным воином, – сказал Дойл, не открывая глаз.

– Кто?

– Уар.

– Это правда. Ты, наверное, воевал против него в европейских войнах.

– Он был весьма достойным противником.

– Ты хочешь повысить мое мнение о нем?

Самолет уже три минуты летел прямо и относительно спокойно. Этого было достаточно, чтобы Дойл открыл глаза полностью.

– У тебя очень желчная интонация.

– Мой дед много лет бил Ба. Он думал, если он ее как следует унизит, она покинет его и Двор, потому что законно он не мог развестись с ней без ее разрешения. Дать ей отставку он не мог, потому что она родила ему детей.

– Почему она просто от него не ушла?

– Потому что, если бы она перестала быть женой Уара, ее перестали бы принимать при Дворе. И дочерей бы ей тоже ни за что не отдали. Она осталась проследить, чтобы ее детям ничего не грозило.

– Королева была крайне удивлена, когда твой отец позвал мать твоей матери с вами в изгнание.

– Ба была его домоправительницей. Надзирала за всем хозяйством.

– То есть была служанкой.

Моя очередь настала глядеть сердито:

– Нет, она была... была его правой рукой. Они вместе меня воспитывали эти десять лет.

– Когда ты в последний раз покинула двор, так же поступила твоя бабка. Открыла гостиницу с пансионом.

– Я видела объявления в журналах. "Гостиница с пансионом "У Брауни", где вам сготовит и подаст еду бывшая придворная дама".

– Ты с ней не говорила с тех пор, как уехала? – спросил он.

– Я не связывалась ни с кем, Дойл, чтобы не подвергать опасности. Я исчезла. Это значит, что я все бросила позади.

– Были наследственные драгоценности, твои по праву. Королева очень удивлялась, что ты ушла в чем была.

– Все эти фамильные ценности нельзя было продать так, чтобы они не вернулись ко двору.

– У тебя были деньги, которые отец для тебя отложил.

Он смотрел теперь на меня – наверное, хотел понять.

– Я прожила сама по себе три года, чуть больше даже. И ничего ни у кого не брала. Была свободной женщиной, свободной от обязательства перед кем угодно из рода фейри.

– А это значит, что ты можешь потребовать прав девы, вернувшись ко двору.

– Именно так, – кивнула я.

Девой в древнем кельтском идеале называлась женщина, в течение некоторого периода времени живущая своими средствами и никому ничем не обязанная. Три года – таков был минимум, чтобы претендовать на эти права. Быть девой – это значило быть вне всех вендетт и распрей. Меня нельзя было бы заставить принять чью-то сторону в каком бы то ни было вопросе, потому что я в стороне. Это был некоторый способ быть при Дворе, но не принадлежать Двору.

– Очень хорошо, принцесса. Очень хорошо. Ты знаешь закон и знаешь, как обратить его к своей выгоде. Ты так же мудра, как и учтива, – истинное чудо для королевской крови Неблагого Двора.

– Статус девы позволил мне забронировать гостиницу, не рискуя навлечь на себя гнев королевы.

– Она была в недоумении по поводу того, почему ты не пожелала остановиться при Дворе. Ведь ты же хочешь к нам вернуться?

Я кивнула.

– Да, но хочу побыть чуть поодаль, пока не разберусь, насколько мне при Дворе опасно.

– Мало кто рискнул бы навлечь на себя гнев королевы, – сказал он.

Я посмотрела на него, ему в глаза, чтобы видеть, как он отреагирует на следующие мои слова:

– Принц Кел вполне рискнул бы ее гневом, потому что никогда не был серьезно наказан ни за один свой поступок. – Глаза Дойла прищурились, когда я назвала имя Кела, но и только. Если бы я не высматривала, то никакой бы реакции вообще не заметила. – Кел – ее единственный наследник, Дойл, и она его не убьет. Он это знает.

Дойл смотрел ничего не выражающими глазами.

– Что делает и не делает королева со своим сыном и наследником, не мое дело.

– Со мною можешь не гнуть линию партии, Дойл. Мы оба знаем, что такое Кел.

– Влиятельный принц сидхе, к которому прислушивается королева, его мать, – сказал Дойл тоном таким же предостерегающим, как его слова.

– У него только одна рука силы, а остальные способности не такие уж великие.

– Он – Принц Древней Крови, и лично я не хотел бы, чтобы он эти способности применил против меня на дуэльной площадке. Все раны, которые я получил за тысячу с лишним лет боев, он может обрушить на меня одновременно.

– Я не говорила, что эта способность не страшна, Дойл. Но есть другие сидхе, обладающие более сильной магией, те, кто может принести истинную смерть своим прикосновением. Я видела, как твое пламя поглотило сидхе, съело заживо.

– А ты убила последних двух сидхе, вызвавших тебя на дуэль, принцесса Мередит.

– Я сжульничала.

– Нет, это не так. Ты просто прибегла к тактике, к которой они не были готовы. Это отличает хорошего солдата – использовать любое доступное оружие.

Мы переглянулись.

– Кто-нибудь, кроме королевы, знает, что у меня теперь есть рука плоти?

– Знает Шолто и его слуа. Когда мы прилетим, это уже не будет тайной.

– Это может отпугнуть желающих меня вызвать, – сказала я.

– Оказаться запертым в бесформенном шаре плоти, не стареть, не умирать, просто тянуть существование. О да, принцесса, этого можно испугаться. Когда Гриффин тебя... оставил, многие стали твоими врагами, потому что сочли тебя бессильной. Они все будут вспоминать оскорбления, которыми тебя осыпали. И все будут гадать, не держишь ли ты камень за пазухой.

– Я претендую на права девы – это значит, что начинаю с чистого листа, и они поступят так же. Если я признаю старую вендетту, то статус девы я теряю, и меня тут же засосет в самую глубь этого болота. – Я покачала головой. – Нет, я их оставлю в покое, если они со мной поступят так же.

– Ты мудра не по своим годам, принцесса.

– Мне тридцать три, Дойл. У людей это уже не считается детским возрастом.

Он засмеялся – сухим темным смешком, который напомнил мне, как он выглядел этой ночью, полураздетый. Я попыталась не выразить это на своем лице, и, наверное, мне удалось, потому что выражение его лица не изменилось.

– Я помню, как Рим был всего лишь пятнышком на дороге, принцесса. Тридцать три для меня младенческий возраст.

Я позволила себе отразить собственную мысль на лице.

– Не помню, чтобы ты этой ночью относился ко мне как к младенцу.

Он отвернулся от моего взгляда:

– Это была ошибка.

– Как тебе будет угодно.

Я стала смотреть в окно, разглядывая облака. Дойл решительно был настроен делать вид, что прошлой ночи не было. А я устала от попыток говорить на эту тему, раз он столь очевидно не хочет ее обсуждать.

Стюардесса пришла снова. На этот раз она присела, юбка туго натянулась у нее на бедрах. Она улыбнулась Дойлу. На руке у нее лежал веер журналов.