Измена. Я ( не) прощу (СИ) - "Мануэлла" - Страница 20

-Да что, блядь, встали. Помогите!- орет на охрану Егоров, и те бросаются.... поднимать ему брюки. Это унизительно, комично, абсурдно. Кто-то даже снимает нас на телефон, но я не в силах даже возмутиться такой подлости.

-Расходимся, расходимся. - раздаются голоса, и замечаю охрану Егорова, что всегда сидит за одним из дальних столиков, пока тот окучивает очередную жертву. Завидев своих охранников, Егоров молча указывает на меня, и те уже шагают ко мне, но моих сил хватает, что закричать " помогите"- и за меня, выйдя из оцепенения, вступается Артем. Правда, тут же на него бросаются охранники Егорова. Но дальше я уже падаю в объятия спасительного беспамятства, вырывающего меня из лап боли и страха.

15

В себя я прихожу в клинике. О том, что это- отнюдь не государственная больница, соображаю сразу. Слишком большая одиночная палата, больше похожая на номер гостиницы, несколько больших букетов на столе, стоящих в стеклянных вазах. Датчик подаёт сигнал - ко мне тут же приходит медсестра, следом спешит врач. Меня осматривают, ощупывают, светят фонариком, что-то записывают, спрашивают - а после довольно взволнованно обрывают, сообщая, что отвечать не стоит- ещё слишком слаба. Примерно пару часов я бодрствую, чувствуя, как нарастает пульсирующая во всем теле боль. Когда терпеть становится невозможно- вызываю медсестру. Мне делают укол- и я снова засыпаю.

Второй раз просыпаюсь от нестерпимого желания пить. В палате никого. Оглядываясь по сторонам, замечаю несколько пакетов с соком и бутылку воды, стакана нет. Аккуратно отсоединяю пульсикометр, встаю и , пошатываясь, иду к заветной цели. Пока пью, соображаю, что меня здесь даже переодели- на мне больничная рубашка, но довольно современная. Моих вещей не видно, но сбору от кровати небольшой шкаф, который я и не заметила- он встроен в нишу , почти сливаясь цветом с белыми больничными стенами. Наверно, всё там.

-А вам вставать разрешали?- слышу позади себя недовольный женский голос. Оборачиваясь, вижу медсестру средних лет, возмущённую до глубины души. Словно бы она застала меня не за тем, что я пью воду из бутылки, а , как минимум, распиваю алкоголь.

-Простите, хотела пить сильно.- решаю не обострять. Медсестра, уже менее агрессивно, кивает на кнопку рядом с кроватью:

-Надо было меня позвать, я бы подала. И вообще, вам нужно лечь. Я сейчас доктора позову.- безапелляционно заявляет она, уперев руки в бока. Я усмехаюсь, представляя, как из-за одного небольшого сотрясения вот так вот со мной носились бы не в сверхдорогой клинике? Вряд ли. Здесь, может, когда захочется в туалет, то тоже встать нельзя будет- медсестру позвать, она на руках донесет?

Пока иду обратно под ее подозрительным взглядом, стараюсь сдержать улыбку. Медсестра, довольно хмыкнув, когда я укладываюсь обратно, прохаживается по палате, чуть отставляя одну из ваз с цветами. После сообщает, что ко мне зайдет доктор. Тот оказывается уже другим, не тем, что приходил раньше. Осматривает меня, довольно кивая. И сообщает, что ко мне посетители, и у нас есть пятнадцать минут, не более.

Через несколько минут после её ухода в палату заходит Аят Разикович. Хмурый, с уставшим видом, он смотрит куда угодно, только не на меня.

-Здравствуйте.- приветствую его, чуть выше натягивая лёгкую простынь. Чувство неловкости просто зашкаливает, теперь оно - обоюдное. Я прямо физически ощущаю и недовольство свёкра. Наверно, сейчас начнет говорить о том, что я сама виновата, что довела до подобного. Он ведь предлагал жить у них в доме, а я решила включить " гордую и независимую" и вот, к чему это привело. Но свекр удивляет:

-И ты ещё смеешь здороваться, дрянь?- взрывается он, вставая. Сжимает кулаки, замирая в напряжённой позе, точно боится, что сорвётся и набросится на меня.

Инстинктивно отползаю назад, вжимаясь в спинку кровати.

-Я не знаю, что вам наговорили, но я не виновата. Он сам...сам полез ко мне. - нервно облизываю пересохшие губы - Там могут подтвердить другие...девушки. Он ко всем приставал. - из глаз против воли текут слезы при воспоминании о беспомощности и страхе, в которых захлебнулась, когда Егоров ударил меня, подминая под себя.

Свекр злится:

-Не устраивай шоу! Ты прекрасно знаешь, что я не об этом. - он замолкает, гневно сверля меня взглядом. Теперь стыдно и неловко только мне. О чем он? Весь его облик- один чистый гнев. Гнев и презрение, он смотрит на меня так, словно я невероятно разочаровала, предала лично его.

-О чём тогда?- непонимающе интересуюсь, попутно перебирая варианты для его злости. Дамир соврал? Вряд ли, он не лгал обо мне отцу, да и кому бы то ни было. Ненавидел, не желал видеть рядом - да. Но не лгал. Наоборот, он злился, что все считают меня едва ли не святой, зная о том, что он мне изменяет.

Он сквозь зубы цедит на своем " шлюха"- я знаю это слово, часто он им характеризовал слишком развязных в его понимании женщин, но никогда не использовал его по отношению ко мне. Наоборот, я радовалась, что наши с ним взаимоотношения напоминают отношения отца и дочери. Сурового и справедливого отца, пускай немногословного и скупого на добрые слова и открытую заботу, но всегда горой стоящего за своего ребенка. А теперь же его лицо перекошено ненавистью:

-Сколько мой сын с тобой не спал?- с вызовом глядя на меня вдруг выдает он. Я удивлённо распахиваю глаза- вот так спрашивать о подобном, в лоб? Это Земля перевернуться должна, ведь у них так не то, что не принято, а просто позор. Чтобы свекр, пускай даже бывший, спрашивал о таком невестку, женщину?!- Отвечай, Арина! Сколько твой муж с тобой не спит!?

Я замираю, соображая, к чему эти вопросы? Дамир наплакался отцу, что как муж и жена мы живём в лучшем случае пару раз в полгода? Что с ему настолько противна? И у отца, как и любого мужчины, все же дрогнуло сердце?

-Не сколько месяцев.- наконец, сдавленным шепотом отвечаю, все ещё не понимая, что происходит. Аят Разикович повышает голос:

-Точнее, Арина! Когда он в последний раз был с тобой? Сколько времени назад?

Я покрываюсь краской стыда, что приходится говорить о таких вещах с ним, но отвечаю:

-Пять месяцев ... Или шесть...примерно.

Аят Разикович снова приглушённо матерится, а после решительно шагает вперёд, ко мне:

-Послушай сюда! Если ты решишь навязать своего ублюдка нам, то сильно пожалеешь, ясно? Я оплатил тебе лечение, пребывание здесь. И перевел на твой счёт деньги- этого хватит, чтобы начать новую жизнь...где захочешь. Главное, чтобы подальше отсюда, от нашей семьи. Вашим разводом я займусь сам, сегодня к тебе придут юристы и нотариус, дашь согласие на то, чтобы они представляли твои интересы.

Пытаясь унять дрожь в теле, пытаюсь понять, о чем он. Но свекр, с отвращением взглянув на меня в последний раз, разворачивается к двери. Лишь у нее он оборачивается:

-Я всегда был за тебя, Арина. Всегда. И вот как ты отплатила... Дамир- мужчина! Он погулял- и вернулся. Но чтобы женщина ....это позор семьи! - бросает он, а затем уходит.

Вскакивая с кровати, бросаюсь следом. И останавливаюсь у двери. Мне нечего ему сказать, я даже не поняла, что произошло. О чем он...

И лишь через пару часов, когда врач, снова заглянувший в палату, сокрушается, что я так и не съела принесенного обеда, а ведь мне нужно есть за двоих, я ошарашенно интересуюсь у него, почему. Его брови ползут вверх, и он даже немного смущается:

-А вы, получается, не в курсе? Вы беременны, срок маленький, но тест на ХГЧ...

Мои ноги становятся ватными, я бреду к кровати словно обречённая, раздавленная этой новостью. Я беременна. И отец ребенка - Тигран!

Но когда поздно вечером я узнаю, что он приходил меня навещать уже два раза, то отчётливо понимаю, что выхода нет. Я должна уехать. Как в фильмах - " этот город слишком тесен для нас двоих". В голове наступает такая ясность, что самой страшно. Все в жизни вдруг обретает смысл. Нет ни страха, ни неуверенности в будущем, ни волнения. Смешно, но действительно все так- у меня будет самое ценное в жизни, то, чего не было за годы брака. Ребенок! И не важно, кто его отец, главное, что мать- я! Я дам ему все, что должна, и даже вдвойне. Втройне! Я уже люблю его, поэтому и так возмущённо уставилась на врача, когда тот посмел заикнуться про аборт, что вконец смутила беднягу, и он предпочел ретироваться из палаты.