Под сенью чайного листа - Си Лиза - Страница 12

– Даже Цытэ? – уточняю я.

– Даже Цытэ. Даже невесток и племянниц. Это место предназначено только для женщин нашего рода. Ты, я, моя мать… – Ее голос прерывается. А-ма нежно проводит рукой по бугристому стволу материнского дерева.

На обратном пути мама так же молчалива. По тому, как напряглись ее плечи и как напряженно она молчит, я понимаю, что она в высшей степени разочарована во мне. Я не проявила достаточно радости, благоговения или благодарности, когда мне показали мое наследство. Да как я смела?! А-ма считается самой главной женщиной в нашей деревне, но все мужчины и мальчики главнее ее. Я бы нарушила закон акха, если бы поверила ей, а не кому-то из них, а А-ба говорит, что эта роща проклята, тут полно старых, никому не нужных чайных деревьев, а одно даже послужило причиной смерти его отца. Я не знала причин – может, отец решил наказать меня за то, что А-ма по женской линии принесла проклятую рощу в его семью, или просто ни во что не ставит, потому что я девчонка, – но именно эта роща выделена мне в качестве приданого.

Окончательно смирившись с этим, я ясно вижу свое будущее. Мне придется надеяться на настоящую любовь, чтобы найти себе пару, потому что у меня нет ничего ценного, если не считать неумения вышивать, никчемной рощи древних чайных деревьев и симпатичного личика, которое может оказаться недостаточно красивым, чтобы перевесить мои недостатки. Всю дорогу домой я думаю о том, как изменить судьбу. Мы, акха, созданы для странствий, и сейчас мне очень хочется сбежать. Однако хватает здравого смысла, чтобы понять, что бежать особо некуда. В конце концов, я всего лишь маленькая девочка и вряд ли долго протяну в одиночестве в местных лесах. Учитель Чжан сказал, что мне необязательно оставаться здесь навсегда. Может, образование позволит мне переместиться куда-то еще, хотя бы мысленно.

Приходит день Обезьяны. Я выхожу из дома в темноте. И да, дождь все еще идет. Я добираюсь до школы мокрая с головы до ног, но полна решимости насладиться уроками. Учитель Чжан начинает урок истории, посвященный земледелию. Он все это уже говорил, но сегодня я воспринимаю его слова по-новому. Он начинает с рассказа о том, как на протяжении веков люди в этих горах работали на крупных помещиков, которые передавали рощи чайных деревьев из поколения в поколение, сохраняя и накапливая имущество.

– Крестьяне оставались нищими, – вещает учитель. – Они часто умирали от голода. Жизнь была к ним несправедлива. Но после того как председатель Мао объединил страну в… Ну-ка, в каком году это было?

– В одна тысяча девятьсот сорок девятом! – дружно скандируем мы.

– Вся земля была конфискована и перераспределена в пользу масс.

Я знаю, что это правда, потому что семье А-ба выделили немного земли, однако не в собственность, поскольку вся земля принадлежит правительству, а под его ответственность. Семья А-ма, жившая по другую сторону горы Наньно, тоже получила землю. Они никому не рассказывали о потаенной роще. Если бы кто-то узнал об этом, их бы приравняли к помещикам. К счастью, роща, как я теперь знаю, настолько труднодоступна, что ее не сумели обнаружить ни землемеры, ни другие крестьяне. Ее не было ни на одной карте, поэтому ее не конфисковали помещики, не перераспределил председатель Мао, не отнял он же во время «Большого скачка»[8], и она не подверглась тому, о чем сейчас рассказывает учитель Чжан.

– Девять лет назад в рамках общенациональной программы по возвращению собственности первоначальным владельцам местным потомкам помещиков разрешили обрабатывать свои исконные земли. Но у них, как и у всех китайцев, по-прежнему нет прав на владение землей. Как и у людей вроде вас.

Наконец он переходит к самой важной части урока: к политике «Тридцать лет без перемен», в рамках которой этническим меньшинствам в горах Юньнани уделялось особое внимание. Я наклоняюсь вперед и стараюсь понять. Эта политика затрагивает каждого из нас, но сколько бы раз я ни слушала, я все равно в замешательстве. Однажды учитель Чжан сказал, что так и задумано: «Все специально очень запутанно».

– Шесть лет назад в рамках новой кампании землю опять разделили, – начинает он. – Каждый человек – от младенца до девяностолетнего старика – получил свой участок. Предполагалось, что разделение будет справедливым: каждая семья получит землю на солнце и в тени, часть на крутых склонах и часть на тех, за которыми легко ухаживать, часть на каменистых участках и часть на участках с почвой, богатой питательными веществами, часть с чайными деревьями и часть с рисовыми полями на террасах. – Его губы растягиваются в улыбке, напоминающей увядшую лозу, отрезанную от материнского растения. – Возникли ли какие-то проблемы в проведении этой кампании?

Дураков нет. Все молчат. Ни один ребенок, родившийся с тех пор, как была оглашена эта политика, не получил ни клочка. Когда умирает кто-то из стариков, земля либо остается в семье, либо возвращается в деревню. Женщина, когда выходит замуж, часто теряет свою землю, передавая ее отцу или брату, но с переездом в деревню мужа новой земли не обретает.

– Думайте, дети, думайте. Какие последствия эта политика имела для ваших семей?

Никто не поднимает руку. Учитель Чжан начинает обращаться к разным мальчикам и девочкам. Их истории примерно одинаковы. После того как семья получила земельный надел – причем в семье могло быть и два человека, и тридцать, – а-ба брал на себя ответственность и решал, кому достанется выжженная солнцем земля, кому каменистый склон и так далее. Мой А-ба оставил лучшие наделы себе. Он вырубил и сжег свои чайные деревья, чтобы разводить уток, свиней и кур. Утки сдохли, на свиней не хватило средств, а кур мы использовали для церемоний быстрее, чем те успевали нестись. Затем он попытался выращивать сельхозкультуры. Сезон муссонов гарантирует, что рис уродится хорошим, и мы бы голодали, если бы не он, но в остальном… У А-ба нет таланта выращивать овощи.

Как второму по значимости мужчине в семье, Старшему брату досталась вторая по ценности земля. Как и А-ба, он сжег чайные деревья и вместо них посадил чайные кусты на террасах. Второй брат получил третью по ценности землю. Он срубил верхушки у своих деревьев, чтобы выросли новые, более короткие ветви – так листья было легче собирать. Предполагалось, что и прибыль станет больше. Однако пока что надежды не оправдались, потому что эти растения подвержены болезням и паразитам и требуют большого количества удобрений и пестицидов. Третий брат получил землю сразу за нашим домом недалеко от деревни. Он является владельцем множества чайных деревьев, возраст которых от двух до четырехсот лет. Поскольку пункт приема чая отказывается покупать эти листья, Третий брат пока ничего не делает со своими плантациями.

– Слишком много мороки, – говорит он. – Этот чай нам ничего не стоит, поэтому мы его и пьем.

А-ба выделил мне тайную плантацию А-ма с бесполезной рощицей древних чайных деревьев. Мне тогда было четыре года. Но и будь я старше, как сейчас, смогла бы я как-то повлиять на результат? Увы, ведь я всего лишь девочка. Мне исполнится тридцать четыре, когда кампания закончится. Никто не знает, что произойдет тогда. Но в одном можно быть уверенным…

– Все всегда меняется, – говорит учитель Чжан. – Сейчас мы вступили в новую эру. Руководитель страны Дэн Сяопин подарил нам лозунг, которому нужно следовать: «Быть богатым – это почетно».

Учитель Чжан, как это порой случается в последние минуты перед обеденным перерывом, указывает на помятые плакаты с видами Пекина, прикрепленные к бамбуковым стенам.

– Если будете хорошо учиться, то, возможно, когда-нибудь посетите нашу столицу.

Рука учителя опускается, когда он смотрит на изображения: тысячи людей едут на велосипедах, все в одинаковой одежде. Он, похоже, скучает по дому, но лично я бы умерла, доведись мне жить в таком месте. Он вздыхает, несколько раз моргает, а затем спрашивает грустным голосом: