Ангел с черным крылом - Скенандор Аманда - Страница 9

У нее не было выбора. Вскоре после смерти матери ее с отцом выселили из квартиры за долги. Отец даже не предпринимал попыток найти хоть какую-то работу. Целыми днями пил, пропивая то немногое, что у них осталось. Продано и пропито было все – от огромной хрустальной вазы и серебряного чайного сервиза, привезенного прабабушкой Каллахан из Ирландии, до кружевных чулочек, вышитых маминой рукой, и фарфоровой куколки, которую отец сам же подарил Уне на прошлое Рождество. Они переехали в дешевую меблированную комнатушку, а затем и в ночлежку в районе Пяти Углов. К тому времени Уна уже научилась воровать из карманов отца мелочь, чтобы покупать хлеб, молоко и картошку.

А ведь было время, когда Уна ходила в школу, брала уроки игры на фортепиано и вышивала крестиком… Теперь же она целыми днями бродила по улицам, выпрашивая уголь и копаясь в мусорных баках. К тому времени, когда она возвращалась домой, отец уже, как правило, выпивал в какой-нибудь дешевой забегаловке. Однажды она вот так же открыла дверь в их убогую комнатушку и обнаружила, что даже остатков их скромного имущества нет. Все забрали в счет долга за жилье. А в комнатушку уже вселилась другая семья. Все, что осталось у нее от прошлой жизни, – это та самая мамина камея, которую Уна всегда носила с собой. Уна искала отца допоздна и наконец нашла его в одной вонючей дыре – настолько пьяного, что он даже не узнавал ее. Все вокруг потешались над Уной, пока она умоляла отца и пыталась поднять его на ноги. В конце концов Уна сдалась. Выудила всю мелочь из его карманов и ушла в холод ночи.

Днем у Пяти Углов жизнь кипела и бурлила. Ночью все здесь было зловещим и страшным. Она нашла более-менее уединенный уголок на заднем дворе одной из ночлежек, но так и не смогла уснуть. Как только она проваливалась в сон, ее будило какое-нибудь шуршание, скрип или вскрик. Следующая ночь прошла не лучше. Она иногда спала днем, но ее неизменно будили копы, тыкая носком ботинка или дубинкой.

Опыт – учитель, не прощающий даже мелких огрехов, но Уна схватывала, что называется, на лету. Однажды кто-то украл ее ботинки, которые она перед сном сняла и поставила рядом. С тех пор она никогда не смыкала глаз, прежде не спрятав все ценное или не привязав его к своему телу. Она некоторое время жила вместе с речными пиратами, потом прибилась к шайке таких же малолетних оборванцев, которые научили ее драться, добывать еду и сквернословить. А потом попала к Марм Блэй, которая научила ее всем воровским приемам.

Через несколько лет Уна вновь столкнулась со своим отцом. Он выходил уже не из питейного заведения, а из опиумного притона. Уна замешкалась на пару секунд, раздумывая, стоит ли подойти к нему. А вдруг он ее не узнает? Уна была снова чисто и опрятно одета – ведь Марм Блэй строго следила, чтобы в ее банде у всех был приличный внешний вид. К тому же за это время Уна вытянулась как минимум на голову. Сначала его почти остекленевшие глаза смотрели будто сквозь нее. Потом на миг его взгляд просветлился: «Уна, a stór!»

Мое сокровище. На их родном и почти забытом ирландском. Он называл ее так, когда она была еще совсем маленькой, а мама была жива и полна сил. Еще до войны. Когда они были вместе, здоровы и счастливы. Но, увы, взгляд его тут же стал снова отсутствующим и остекленелым. Уна молча положила ему в карман несколько долларов и проводила взглядом.

Уна вздрогнула, стряхивая с себя воспоминания. Правило номер четырнадцать: прошлого не вернешь. Уна прислушалась и, убедившись, что соседки по квартире все еще пререкаются из-за ведра с золой, вынула из своего тайника копилку. Серебряные запонки с рубинами сверкнули в свете свечи. Хорошенькие. И довольно искусно сделанные. Меньше чем за сорок она их не отдаст. Уна спрятала запонки в одном из потайных карманов юбки, вместе с булавкой Барни. Посмотрим, сколько Бродяга Майк даст за нее. Она прихватила с собой и латунный кастет на случай, если Бродяга попытается отнять у нее запонки, не заплатив.

Едва Уна успела убрать копилку в тайник, как дверь с шумом распахнулась и в спальню ворвалась разгоряченная Дейдре.

– Мы разыграли на спичках. Черт, ну почему короткая досталась именно мне? – взвыла она, рухнув на соломенный тюфяк, который служил ей кроватью. Ни у кого из девушек не было ни настоящей кровати, ни матраса. То, что служило матрасом, лежало прямо на полу.

Но однажды у Уны обязательно появится хорошая кровать с мягким удобным матрасом. Запонки, что еле слышно позвякивали в ее кармане, помогут ей в этом.

– Не мешкай с этим, а то снегом все заметет.

– Может, ты вынесешь? Пять центов!

– И не подумаю!

– Ладно! Слушай, а бумажки у тебя нет? Мне бы в туалет… Раз уж все равно придется тащиться на улицу…

Уна взяла газету, оставшуюся от Барни, оторвала кусок и протянула Дейдре.

– Вот, возьми.

– Что там пишут?

– А какая разница? Не все ли равно, чем вытирать задницу?

– Черт возьми, я тоже хочу знать, что в мире происходит! И к тому же я люблю, когда ты читаешь. Когда-нибудь и сама научусь.

– Ага. Сразу после того, как найдешь себе богатенького мужа и поселишься с ним на Улице Миллионеров[17].

Дейдре смяла кусок газеты и кинула его в Уну.

– Какая муха тебя сегодня укусила?

– Да все нормально, – ответила Уна, вставая и расправляя платье (аккуратно, чтобы запонки не зазвенели). Подумав еще пару секунд, она положила в другой карман газету Барни. На случай, если с проезжей части ее опять обольют грязью. Потом Уна протянула руку Дейдре, помогая ей встать.

– Прости! – буркнула Уна.

– Не понимаю, чего ты так злишься, когда Марм Блэй заставляет тебя работать в мастерской. Я вот, наоборот, мечтаю об этом.

– Это наказание, а не награда. И потом, ты недостаточно аккуратна. Помнишь, как в прошлый раз забыла спороть метку с изнанки того шикарного мехового жакета? Марм Блэй пришлось долго объясняться с копами.

Дейдре надулась.

– Подумаешь, один раз.

– А хрустальный бокал, который ты поставила к стеклянным? А еще…

– Ну все, хватит!

Убедившись, что ее тайник в стене надежно замаскирован, Уна заторопилась к выходу.

– Ты куда намылилась? – пристала к Уне Дейдре, видя, как та спешно надевает пальто.

– Тебя не касается, – отрезала Уна. Получилось довольно грубо. Вздохнув, она добавила: – Так, яиц купить.

– Подожди, я с тобой!

– Нет-нет! Тебе же еще золу выносить. Неохота ждать. Я и тебе возьму.

– Ага. И еще огурчик соленый. Или сосиску от Груцмахера.

– Туда я не пойду, – ледяным тоном ответила Уна, когда остальные соседки хором начали просить принести и им по сосиске.

– Спорим, она торопится к своему ненаглядному репортеру, а? – подмигнула Дейдре остальным, а потом добавила, подмигивая Уне: – Мы можем ненадолго уйти, если хочешь остаться с ним тут наедине…

Уна лишь покачала головой. Пусть себе ржут и судачат. Пусть лучше думают, что она торопится перепихнуться с Барни, чем догадываются о ее истинных намерениях. Уна замоталась шарфом и ушла, оставив соседок по комнате сплетничать о ней дальше.

На улице по-прежнему шел снег, но уже не такой сильный. Снежинки редкие, но крупные. Словно облака вытряхивают то, что оставалось по углам. Уна шла довольно торопливо, но не бежала. Она смело смотрела прохожим в глаза и улыбалась. Начало смеркаться, и Уна наслаждалась тем недолгим полумраком, который царит до тех пор, пока на улицах не зажгут фонари.

Район этот сильно изменился с тех времен, когда она была маленькой девочкой. Деревянные бараки сменились кирпичными многоквартирными домами, увитыми пожарными лестницами, словно огромным плющом. Трубы новой резиновой фабрики извергали клубы темного едкого дыма. Горы мусора на улицах стали чуть ниже. И все чаще Уна слышала то там, то тут итальянский, греческий и даже китайский. Гортанный ирландский акцент, какой был у ее отца, исчез, как складка на рубашке под раскаленным утюгом.