Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Четвертая (СИ) - Хренов Алексей - Страница 38

— Ну что, братан… готовься дышать свежим ветром. У нас опять цирк с клоунами.

Самый конец июля 1937 года. Небо в районе порта Картахены.

Свеженазначенный бомбардировщик ПВО оторвался от полосы легко, будто сам сомневался, почему его так долго держали на земле.

Незагруженная бомбами машина с удовольствием снова полезла в небо. Лёха аккуратно выставил газ, и самолёт, подрагивая, начал ленивый набор высоты. Воздух дрожал, винты гудели с натугой, пейзаж постепенно отдалялся, пропадая внизу.

Через десять минут СБ неспешно пошёл в первый разворот над бухтой, описывая широкий круг. Внизу оставалась Картахена: порт, краны, крыши и несколько кораблей, приткнувшихся к причалам, как коты к печке.

Лёха молчал — собственно, и разговаривать-то было не с кем. Он вглядывался в горизонт, щурясь, пока не начало колоть в глазах. Солнце било в остекление, всё дрожало, как в мареве нагретого воздуха. Пока — пусто.

На втором круге, со стороны моря, что-то мелькнуло. Сначала — просто пара чёрных точек. Через миг — уже три.

— Похоже, у нас гости… — выдохнул он. — Что-то как-то низко они идут.

Он крутанул СБ, выравнивая машину на встречный курс. Самолёт отозвался с ленцой, но вполне послушно. Точки начали расти на глазах — сначала размером с мошку, потом с птичку, и вот уже стало неясно, то ли плакать, то ли смеяться — навстречу летели «несуразные» гидросамолёты. Три штуки. Шли клином, держа высоту около тысячи метров.

Лёха покачал головой. Его искренне удивляла эта война. Он добавил газу и, взяв большой круг, зашёл параллельно летящим ниже самолётам. Вражеские машины — чёрные круги на фюзеляжах и чёрные на белом кресты на хвостах не оставляли сомнений — были двухмоторными бипланами с огромными поплавками и моторами, прилепленными между крыльев.

— Немцы, что ли?.. — подумал новоявленный пилот ПВО. — На «Хейнкели», пятьдесят девятые, что ли, похожи…

Эта кавалькада торжественно тащилась аж на скорости в двести километров в час, с подвешенными под фюзеляжами бомбами.

Что ж, пришла пора сказать им решительное «нет».

Лёха добавил газ, завалил самолёт влево и стал заходить в хвост крайнему биплану. Его машина была как минимум вдвое быстрее, и он мог диктовать рисунок боя.

От гидропланов к нему потянулись тоненькие нити ответного огня.

Итого — шесть пулемётов… нет, пять. С крайнего гидроплана стрелял только хвостовой.

В первом заходе он выбрал левую машину врага.

— Ну, пошли знакомиться, — тихо сказал Лёха, и СБ пошёл в бой.

Провалившись чуть ниже и затем добавив газа, Лёха зашёл точно снизу в хвост левому замыкающему. В штурманской затрещали пулемёты Дегтярёва, и к немецкому летающему недоразумению потянулись тоненькие огненные нити. Было хорошо видно, как одна из них ткнулась в левый мотор врага и… тут же осеклась, как будто ей перекрыли кислород.

Лёха глянул в малепусенькое окошко в кабину штурмана и увидел, как Степан суетится, стоя на коленях, меняя диски.

— Бл**ть… От ведь «женщина пониженной социальной ответственности», — выругался Лёха — не то в адрес маршала Клемента Ефремовича, не то в сторону этих ублюдочных немецких гидропланов.

Он добавил газа, дал небольшой крен, чтобы стрелку было видно сектор обстрела, и повёл машину в обгон этой медленно сидящей в небе процессии. В атаку.

«Будешь ты стрелком-радистом, хоть в душе — пилот, будешь ты летать со свистом, задом наперёд…» — вспомнились Лёхе строчки из ещё не снятого фильма «Хроника пикирующего бомбардировщика».

Где-то сзади завозился Алибабаевич — уже успевший открыть фонарь и теперь торчащий в потоке набегающего воздуха, как красноликий Будда.

ШКАС сзади дал несколько коротких, пристрелочных очередей — и затем одну длинную, уверенную, в направлении противника.

Пауза.

Ещё одна очередь — длинная, визжащая, надрывная.

В ответ на это с самолёта Лёхи сорвались сразу несколько трассирующих огней — вражеские стрелки не молчали.

ШКАС сзади снова застрочил, пытаясь порвать вражеские самолёты на клочья. И вдруг главная огневая точка атакующего бомбардировщика — многострадальный ШКАС — заткнулась.

И почти сразу гроздь мелких, но от этого не менее противных попаданий простучала по фюзеляжу СБ.

— Суко! — подумал Лёха, уходя вперёд и вверх от очередей гидропланов.

Сделав большой крюк, бомбардировщик снова зашёл в хвост пыхтящих к порту немецких летучих корыт. И снова — как в дежавю — повторилась сцена первой атаки: СБ подкрался сзади, лёг на курс, штурманские пулемёты с натугой заорали в сторону противника.

Несколько громких, надсадных, злобных очередей — больше для острастки, чем прицельно — и, наконец, от правого мотора одного из поплавочных недоразумений потянулся густой дымный след. Раненый гидроплан не стал дожидаться развязки. Он аккуратно вывалился из строя, перевалился на крыло и пошёл на посадку в спокойное в этот час море. Плюхнулся с брызгами, оставил за собой пенный след — и остался качаться над волнами, как старая ванна без пробки.

СБ вырвался вперёд, набрал высоту и пошёл в новый разворот. Лёха скосил взгляд в боковое окошко и заглянул в кабину штурмана. Степан, сидящий на коленях у пулемётов, развёл руки и скрестил их над головой. Ясно, как день — патронов больше нет.

— Ну что, теперь только таранить, — сплюнул Лёха.

Ситуация, в которой он — лётчик с боевым самолётом — ничего не мог поделать с тремя устаревшими ещё до своего рождения вражескими корытами, просто убивала. Хотелось орать, материться, стучать шлемофоном о приборную доску — да только толку было ноль.

И тут… он заметил, что оставшиеся два гидроплана вдруг развернулись, сбросив свой смертоносный груз в воду — прямо в море. Тяжёлые бомбы ушли в волны, оставив лишь крошечные всплески на фоне шершавой поверхности. Гидросамолёты, не теряя строя, резко отвернули и начали уходить прочь от берега.

— Испугались, суки… — пробормотал Лёха. — Или прикинулись умными.

Он проследил за ними взглядом, не отрываясь, пока они не стали всего лишь точками. Сердце ещё стучало, в ушах гудел мотор, а в душе стояло мерзкое чувство — недоделанной работы, недобитого врага и пустого пулемётного магазина.

Зло сплюнув Лёха развернул свой самолет по направлению к родному аэродрому Лос-Альказарес.

* * *

Уже почти дотянув до аэродрома, на снижении, с выпущенными шасси, когда бомбардировщик шел к посадке, со стороны Аликанте, словно из ниоткуда, показался одинокий биплан.

— Наших что ли на помощь прислали, — подумал пилот бомбера, деля внимание между приближающейся землей и бипланом в высоте неба.

Тот держался выше почти на километр выше, продолжая свой спокойно-ровный курс, как будто просто проходил мимо. Курносый силуэт, знакомый, как своё отражение в зеркале, сразу напомнил Лёхе испанский «Чатос» — И-15.

— Свой… — машинально отметил Лёха, уже почти переводя внимание обратно к земле.

Но не тут-то было.

Подойдя ещё чуть ближе, пилот «Чатоса» покачал крыльями — вроде как приветливо. И тут же, без предупреждения, свалил машину через крыло в атаку.

Он спикировал с резким креном, быстро набирая скорость. За счёт потери высоты атака получилась резкой, быстрой, почти безукоризненной — если бы наш герой глянул вверх на несколько мгновений позже, гореть бы бомбардировщику прямо перед аэродромом.

Но не срослось.

— Козел! С ума сошёл⁈ Не видишь, что я на посадку захожу! Придурок! — не то подумал, не то выкрикнул Лёха, вжимаясь в сиденье.

Он буквально выкрутил органы управления, выжимая все ресурсы из самолёта, резко заваливая СБ в сторону, заставляя тот совершить безумный, нерасчётный, дикий манёвр, чтобы уйти из-под удара. Самолёт взвизгнул от такого отношения, надсадно заскрипел, но выполнил требуемое.

И всё равно — очередь задела бомбардировщик. Сухо. Зло. По касательной. Удар пришелся по хвосту самолета, один из тросов на руле направления перекусило, и хвост загудел от вибрации.