Пляска смерти - Гамильтон Лорел Кей - Страница 16

Я все еще вглядывалась в глаза Сэмюэла, когда ощутила руку, что гладила мне плечо. Я обернулась — рядом с нами стоял Томас. Теа стала высвобождаться из моих рук, передавая меня в руки Томаса, так что объятие не прервалось, только руки сменили друг друга.

Вокруг нас задвигался народ, я увидела лицо Мики, он шевелил губами, но я его не слышала — я слышала только вздохи и эхо моря. Томас коснулся моего лица, повернул меня к себе, заговорил, и его слова несли рокочущий звук прибоя на гальке:

— Ты слышишь мой голос?

Я кивнула, прижимаясь лицом к его ладони — лицо помещалось в ней полностью. Он нагнулся, и я привстала навстречу его поцелую. Я забыла, что ему семнадцать, я забыла, что мы на публике, среди которой его родители. Я забыла, что смотрят мужчины, которых я люблю. Ничего я не видела, кроме его лица, ничего не ощущала, кроме силы его рук на моих щеках, рук, скользящих у меня по спине, вниз, вниз. У меня в голове стало тихо, только едва слышный шепчущий звук раздавался, как вода, журчащая у спокойного берега. Не я освободилась от его ментальных игр — Томас сам себе их испортил. Рука его ползла вниз, вниз и дошла до пистолета на пояснице. Тут он остановился. Споткнулся, можно было бы сказать, если бы у магии были ноги, чтобы споткнуться о камешек.

Я отодвинулась, увидела на его лице неуверенность. Он был все так же красив, и шепот в голове все еще подталкивал меня касаться его, но глаза у него были широко открыты, а на лице — замешательство. Он был свеж, нов, неопытен — будто впервые обнял женщину, и вдруг оказалось, что у нее пистолет.

Звук прибоя затих вдали, и стал слышен говор в комнате. Все думали, что делать и не надо ли вмешаться.

— Это пистолет, — сказал он голосом столь же неуверенным, как выражение его лица.

Я кивнула. Снова опустилась на каблуки, перестала стоять на цыпочках, перестала помогать ему соблазнять меня магией своей матери — или своей собственной.

Он еще пропустил большой нож сзади, потому что взялся за середину спины уже возле поясницы. Такого размера клинок не заметить? Младенец, сущий младенец. И я бы это сказала, даже если бы ему было не семнадцать, а двадцать семь. Младенец — не по годам, но в моем мире. Нельзя не заметить нож длиной в локоть и остаться в живых — надолго. В моем мире так не получается.

Я посмотрела ему в лицо. Чернота стала уходить, оставляя человеческие карие глаза. Он был сыном вампира и сирены, но жизнь его была куда добрее, защищеннее, чем моя. Я оставлю его этой доброте.

И я освободилась из его объятий. Совсем.

— Пойди сядь, Томас.

Он замялся, оглянулся на мать. Она смотрела на меня, не на него, смотрела своими черными глазами. Лицо ее стало задумчивым, будто она не знала точно, как понимать только что увиденное.

— Делай, как сказала Анита, — произнесла она наконец.

Он вернулся к двойному креслу, сел рядом с братом. Мы с Теа остались смотреть друг на друга.

— Он только на миг заколебался, — сказала она, — но этого было достаточно.

— Это не его сила, — сказала я. — Пока не его. Это твоя сила. Ты ему одолжила силы достаточно, чтобы меня подчинить.

Она сделала жест, очень похожий на пожатие плеч, но при этом широко развела руками. Очевидно, это значило: «Может быть» или «Тут ты права». Не уверена, что поняла правильно, и не уверена, что мне это было интересно.

— Ты приветствовала Томаса, но у нас есть еще двое сыновей, — сказала она.

Рядом со мной встал Мика, взял меня за руку:

— Ради справедливости по отношению к прочим нашим гостям нам следует приветствовать спутников Огюстина.

— Это всего лишь оруженосцы его и любовница. Мы же привезли вам нашу плоть и кровь, плод нашей жизни.

Мика кивнул, продолжая улыбаться:

— Мы это ценим, но…

Я прервала его:

— Хватит, Мика. Спасибо за вежливое и гостеприимное поведение, но мне хватит игр на этот вечер.

Он сжал мне руку, будто говоря: «Веди себя хорошо».

Я пожала руку ему в ответ, но с хорошим поведением на сегодня покончено. Грубить я не буду, но…

— Я буду приветствовать Огги и его спутников прямо сейчас, потому что они не пытались мне задурить голову. Пока здесь не будет Жан-Клода, вы и ваши сыновья будете ждать приветствия.

— Значит, шлюха Огюстина превосходит по рангу моих сыновей?

В голосе Теа прозвучала неподдельная злость.

С другого конца комнаты донесся возмущенный вопль — женский голос пытался протестовать, а Огги успокаивал женщину. Я покосилась в ту сторону — он говорил с величавой брюнеткой в очень коротком платье. Она просто бесилась, и я могла ее понять.

Обернувшись к Сэмюэлу, я сказала:

— Скажи это ей ты, Сэмюэл. Объясни своей жене, что она чертовски близко подошла к злоупотреблению гостеприимством.

— Если мы действительно злоупотребили вашим гостеприимством, то Жан-Клод может отозвать гарантии нашей безопасности, — сказал он странно тихим глубоким голосом.

— Я это понимаю.

— Мы действительно тебя так напугали?

— Я согласилась, чтобы мою силу испытала Теа, но не Томас. Об этом мы не договаривались. Мне говорили, что ты — муж чести. Заманивание и подмена — не слишком честные поступки.

— Ты слышала наш разговор, когда Томас тебя трогал? — спросил Мика.

Я глянула на него и покачала головой:

— Я слышала только его голос и шум моря — больше ничего.

— Я указал Сэмюэлу, что ты не договаривалась насчет Томаса.

— И что он тебе ответил?

— Он сказал, что для испытания твоей силы сиреной нужно, чтобы в этом был сексуальный оттенок, а так как ты не любительница женщин, полезно будет привлечь кого-нибудь из мальчиков.

Я покачала головой:

— Сейчас я пойду приветствовать Огюстина и его спутников. Разрешу ли я еще кому-нибудь из твоих детей прикоснуться ко мне — это будет предметом весьма серьезной дискуссии. — Я обернулась к Теа: — Я не люблю быть объектом принуждения или игры, Теа. Если ты действительно хочешь, чтобы твои сыновья получили шанс на мою постель, мое тело или мою силу, тебе следует это запомнить.

— Я заглянула в твой разум, когда обнимала тебя, — ответила она. — Видела, что ты думаешь о моих сыновьях. Ты против них настроена. Если тебя не переубеждать магией, у них вряд ли есть шанс на твою постель, твое тело или твою силу.

У меня внезапно пульс забился в горле. Я старалась сохранить непроницаемое лицо, но не знаю, получилось ли. Что она прочла там, у меня в голове? Узнала про страх беременности?

Теа смотрела на меня, прищурившись. Страх она видела, но откуда он — не знала. То есть либо она прочла у меня в голове только о своих сыновьях, либо не поняла, почему меня пугает беременность. Если первое — хорошо; если второе — слишком она мне чужда, чтобы с ней говорить.

Я повернулась к Огги и его разгневанной подружке — единственной женщине на той стороне комнаты. На каблуках она была выше шести футов. Но в отличие от Клодии, мускулистой и зловещей, эта женщина была худой. Не играли у нее мышцы на руках и ногах. Она гневно размахивала большими ладонями, ногтями с темным лаком, на правой руке сверкал бриллиант. Красное платье с серебряными блестками облегало ее как сверкающая кожа. И было такое короткое, что, когда она обходила диван излишне широким шагом, я заметила, что под ним ничего нет. Да-а…

Огги подвел ее ко мне. Лицо у нее было красиво как у модели — со впалыми щеками, почти изможденное, но косметики на нем было достаточно, чтобы это слово не приходило в голову. Волосы длинные, начесанные слишком высоко, будто она так и осталась в восьмидесятых, но темные. Может быть, это даже был ее натуральный цвет. Тоненькие бретельки платья и его легкая ткань не были предназначены для поддержки груди. Такого размера грудь не торчит вперед без помощи более серьезной, чем от такого платья. Она выступала из-под него так, как настоящая грудь просто не может.

Женщина дернулась ко мне, держа Огги за руку. Хорошая походка, пружинная, но грудь даже не колыхнулась. Большие груди, хорошей формы, но держались под платьем так, будто были тверже, чем грудям полагается.