Каннут, отродье Севера (СИ) - "taramans" - Страница 4

Из болтовни девушек Плехов уже знал, что хозяин платит им по три серебряных монеты в месяц при полном довольствии: жилье, одежда, питание. И это считалось неплохим заработком. Вроде бы. По крайней мере, девушки были вполне довольны жизнью.

Здесь, в комнате, красотки заставили Кана стянуть с себя всю старую одежду и, немало не смущаясь его наготы, принялись напяливать всю одежду на него по очереди, постоянно что-то поправляя, шнуруя и щебеча, щебеча, щебеча! Обсуждая: идет — не идет, по размеру или нет, какова ткань и насколько удачен цвет.

От их веселой болтовни, а также от бесцеремонного потискивания, поглаживания, подергивания за разные предметы одежды Плехов опешил, впал в непонятный ступор и позволял делать с собой все, что угодно.

Из белья были нижние короткие штаны, на манер смутно вспоминаемых советских «семейников», только существенно уже и светло-коричневого цвета. Таковых было три. То есть — штанов было трое. К ним в комплекте шли такие же рубахи с вырезами под голову. Белье было из тонкого полотна, приятного на ощупь.

Далее имелись две рубахи цветные и две — из беленого тонкого холста. Цветные рубахи были одна темно-зеленого цвета, а другая — коричневого. И та и другая имели вырез до середины груди на шнуровке и невысокий стоячий воротник. По вороту и вдоль разреза шла вышивка: на коричневой — темно-зеленая, а на зеленой, соответственно, темно-коричневая.

«Какой-то странный орнамент. Типа кельтских узоров или еще какой-то рунической вышивки. Ну свастики, слава всем богам, нет — и ладно!».

Рукава затягивались также шнуровкой, по внешней стороне предплечья.

«Х-м-м… а как их затягивать самому? Неудобно же?! Хотя местные как-то управляются. Вон, у девчонок на их белых блузках такие же! А шнуровка эта именно по внешней стороне — чтобы нос не вытирал?».

Плехову вспомнилась давняя армейская шутка, услышанная когда-то:

«Зачем на солдатской шинели пуговки внизу, на внешней стороне рукава? Чтобы сопли зимой рукавами не вытирали!».

Далее к примерке шли двое штанов: темно-синие, плотного холста и коричневые, похоже, что из тонкого сукна. Штаны были довольно облегающие и чем-то напомнили Плехову джинсы, правда, совсем без карманов. Шлевок под ремень штаны не имели и затягивались тонкими витыми шнурами на поясе.

Здесь вообще, как показалось Плехову, самыми ходовыми цветами в одежде были или зеленый, или коричневый. Может, это было как-то связано с недоступностью других красителей, но для него сейчас это было далеко не главным. Так же как то, что все швы на одежде были, естественно, не машинные, а ручные. Но — аккуратные! «Хэнд мейд», однако!

Далее пошла примерка куртки из тонкой, коричневой же кожи. Куртка представляла собой накидку или «анорак», если как в реальности, с короткими, чуть ниже локтя, расширяющимися рукавами и капюшоном. И опять же — шнуровка по вороту.

В процессе всего этого небыстрого действа Плехов изрядно взмок и подустал.

«Надо как-то брать процесс в свои руки! Да и, честно говоря, пора прекращать этот показ мод!».

Но почему-то отгонять девушек от себя не хотелось. Обе они сейчас разрумянились, весело смеялись и откровенно блестели глазками. Неопытное тело Кана среагировало должным образом, и даже взрослый разум Плехова ничего поделать с этим не смог!

«Конфуз, право-слово!».

Неизвестно, чем бы закончилось это мероприятие, но в номер, широко распахнув двери, сначала зашли обе горничные — Криста и Милена, а за ними и Седрик.

— Ну вот, мы же говорили, что они здесь! — показали «горняшки» перед стариком всем своим видом некое демонстративное осуждение, — И что это вы тут затеяли?

Но сами поблескивали любопытными глазками.

Седрик, наклонив голову, обошел Кана по кругу, осмотрел, похмыкал и сказал:

— Здесь будьте, я сейчас вернусь!

Кан, в штанах, плотной зеленой рубахе и напяленной на него куртке, перевел дух.

— И долго мне так стоять? — негромко спросил он у девушек.

— Да ты в зеркало пока на себя посмотри! — подтолкнула его Агнесс.

«М-да! Блондинистая морда, с несколько длинноватыми и чуть вьющимися светло-русыми волосами, тонкий нос, серые глаза. Подбородок вот только немного тяжеловат. Странно! Все говорят, что мне двенадцать лет, а я бы дал этому парню лет пятнадцать, а то и восемнадцать. Хотя восемнадцать — все-таки — перебор! Но пятнадцать-шестнадцать — точно! Рост… Рост — непонятен. Но, стоя рядом с девушками, я уже заметно выше их. Не в полголовы, но где-то рядом!».

— Ну как? Нравится? — с ожиданием спросила Агнесс, как будто она сама все это и сшила, а не только принесла от швеи.

— Очень нравится! Только я не знаю — когда и что надевать? Вот когда цветные рубахи, а когда белые? Когда и какие штаны? — признался Кан.

— Белые — это только на праздник какой-нибудь! — убежденно заявила Вита, — Это Бруно нас носить их постоянно заставляет. Говорит, что посетителям и постояльцам нравится, когда мы красиво одеты. А штаны… да какие хочешь, такие и надевай!

Стоявшие чуть в стороне Милена и Криста переглянулись, и последняя негромко сказала подруге:

— Красивый мальчик вырос. Жаль только, что совсем молоденький!

Милена засмеялась и так же негромко ответила:

— Это так. Но может, это и есть самое сладкое, а, подруга?

Вита мгновенно возбудилась и, высоко поднимая грудь, явно была готова ответить что-то сердитое, но в этот момент вернулся Седрик.

— Вот, парень, примерь-ка! — старик протянул Кану кожаный черный ремень с висящими на нем ножнами. Ножны были непустыми.

Кан затянул ремень на поясе, поправил ножны, отправив их ближе к левому боку. Ремень был не из рядовых: проклепанный, с вышитым серебристой проволокой орнаментом. Потом взялся за рукоять ножа и потянул, с любопытством уставившись на кинжал. Да, это был именно кинжал — обоюдоострый клинок, с хищным острием. По виду оружие напоминало знаменитый эсэсовский кинжал, именно тот, что «Моя честь зовется верность». Только без всякой гравировки на теле клинка.

«Х-м-м… а вот эту серую с синевой сталь я уже видел. На мече Бруно!».

— Седрик! Это же гномья сталь, это очень дорого! — покачал головой парень.

— Не дороже денег, парень, не дороже денег! — отмахнулся старик, — У нас все свободные носят ножи, даже крестьяне. Кинжал этот — трофей. Лежит у меня уже сколько лет в сундуке.

— Невместно добрую сталь просто так отдавать! — заявил Кан, — Монету отдать положено!

Седрик хмыкнул, улыбнулся:

— Согласен, положено. Есть такой обычай. Только… а у тебя есть?

Встрепенулась Вита:

— Я сейчас! — и унеслась куда-то по коридору.

Заполняя паузу, Седрик скомандовал:

— Ну-ка, парень, пройдись! — и, снова осмотрев Кана, остался явно доволен, — Неплохо, неплохо… Только ты же еще растешь. Насколько еще выдубишь, пока не наберешь свое?

Прибежала чуть запыхавшаяся Вита:

— Вот, Кан, возьми! — и протянула парню серебряную монетку.

Плехов убрал руки за спину:

— Вит… А как же я тебе ее отдам?

— Да перестань ты! Придумал тоже! Потом… Сочтемся как-нибудь! — ответила девчонка и почему-то густо покраснела.

Кан кивнул и передал монету Седрику:

— Не просто так! Я покупаю у тебя сей нож!

Тот снова хмыкнул и, взяв монету, засунул ее в поясной кошель.

— Да, так будет лучше. Нож не служит тому, кто взял его бесплатно. За оружия платят либо деньгами, либо кровью. И неважно чьей — владельца ли, покупателя. Обычай. Из покон веку!

Но и старую одежду Плехов выкидывать не спешил — нужно же в чем-то работать, не в новой же?!

Комната, которую определили Кану для проживания, располагалась в конце коридора мансарды.

— Это лучше, чем все остальные, — пояснил ему Седрик, — Тут два окна: побольше — во двор и поменьше — на степь смотрит. Летом в мансарде жарко, а здесь ветерком будет комнату продувать.

Комната была чуть побольше, чем у девчонок-подавальщиц. Но если учесть то, что жить он тут будет один, то и вообще — «куда с добром!».