Каторжник (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 41

— Ну шта, начальник? Мож, привал устроим? — спросил озябший Тит. Я посмотрел на небо. — Рано еще. До леса дотянем, там и встанем. Не в поле же ночевать!

Спустились в логовину, начали подниматься к лесу на той стороне. И тут… из леса донесся вой. Далекий, тоскливый, от которого душа ушла в пятки.

Софрон остановил лошадь, смачно выругался:

— Твою ж налево… Приехали!

— Волки? — тревожно спросил Левицкий, хватаясь за ружье.

Захар затрясся и начал мелко креститься.

— Они, родимые… — протянул Фомич. — Не боись, вашбродь!

— Робяты, порох сухой? — крикнул я тем, у кого были ружья.

— Должон быть! — бодро отозвался Чурис.

— Стрелять-то помнишь как?

— Обижаешь, начальник! Нас при Палкине так муштровали — на всю жизнь наука!

Тут вой повторился — ближе, и уже с разных сторон. Весь лес выл!

— Да их тут стая! — забеспокоился Изя. — Они же нас сожрут! Вместе с гешефтом!

— Сплюнь, дурак! — рявкнул Фомич.

Из-за поворота недалеко от дороги на снег вышли ОНИ. Серые, поджарые тени. Семь штук. Стояли и смотрели на нас желтыми глазами.

Ждали. Нас ждали!

Обед приехал!

Глава 21

Глава 21

— Вот оне голубчики! Нарисовались, не запылились! — проворковал Софрон, неуклюже сдергивая с плеча ружье. — Эвон, выстроились! Щас я им!..

Грохнул выстрел. Рядом с мордой матерого вожака взметнулся фонтанчик снега. Отличный выстрел! В молоко.

— Тьфу ты, мазила! Руки-крюки! — злобно заорал Захар из передних саней. — Дай сюда ружье, солдат недоделанный!

Волки, кажется, от грохота на секунду дрогнули, но быстро опомнились. Прижимаясь к снегу, они начали растекаться по сторонам, беря нас в полукольцо. Из леса тут же выскочили еще тени — два, три, пять… Стая оказалась больше, чем казалось. Штук двадцать голодных глоток. Пир намечается!

— Корнет, стреляйте же! Какого черта⁈ — заорал я Левицкому, который сидел рядом и с каким-то отстраненным аристократическим любопытством разглядывал приближающихся хищников. Будто в театре, а не на пороге смерти. Я схватил его и встряхнул. — Чего ждем⁈ Приглашения на ужин⁈ Вали их, твою мать!

Мой вопль, кажется, вывел его из ступора. Корнет неуверенно приложился к прикладу, взвел курок, тщательно прицелился… и нажал на спуск. Щелк! Осечка.

— Порох! Отсырел, канальство! — в отчаянии крикнул Левицкий, беспомощно дергая затвор.

Прекрасно! Два стрелка — один косой, у второго порох мокрый. С такой обороной нас сожрут и не подавятся.

— Так, валим отсюда! Быстро! На прорыв! — рявкнул я, понимая, что надеяться на наших снайперов — гиблое дело. — Гони!

Чурис он был на облучке саней с Фомичом и Сафаром, тут же осадил коня и начал разворачивать дровни. Захар уже хлестал свою лошадь, унося Изю, который истошно вопил: «Грабю-ут!» — подальше от опасности.

А вот у нас с Титом и Левицким возникла проблема. Наш конь, молодой и пугливый мерин, которого нам всучил Прохор, встал на дыбы, испугавшись волков и выстрелов, и попятился назад, прямо в лапы стаи.

— Ах ты ж, скотина трусливая! — заматерился обычно спокойный Тит, дергая вожжи. Конь храпел, бил копытами, упирался, но разворачиваться не хотел. Паника — страшная штука, даже для лошадей.

Волки приближались. Сани Фомича и Захара уже набирали ход. Мы же застряли.

— Ну, твою мать! Шевелись! — донеслось от Фомича из соседних саней.

Я спрыгнул на снег, бросился к лошадиной морде, пытаясь помочь Титу развернуть упряжку. Вдвоем мы кое-как сдвинули упирающегося коня. Тит со всей дури хлестнул его концом вожжей. Я запрыгнул обратно в сани. Конь рванул с места в карьер, сани занесло.

Захар был уже далеко. Волки, поняв, что обед может уйти, бросились наперерез, утопая по брюхо в снегу, но стремительно сокращая дистанцию. Серые комки неслись к нам, вздымая снежную пыль.

— Грабю-ут! — продолжал голосить Изя в санях Захара. Истерик! Кто кого грабит⁈

Я крепко вцепился в передок саней. Волки нагоняли. Впереди несся вожак — матерый, грудастый, с опаленной мордой и желтыми, горящими злобой глазами. Шагах в пятнадцати. Я раньше волков живьем только в зоопарке и видел, думал — ну, собака и собака, только большая. Хрен там! Это был зверь. Лютый, безжалостный, сама смерть на четырех лапах. Взгляд прямой, без страха, без сомнений — только голод и намерение убивать. Такого окриком не остановишь. Только пулей.

Ветер же начал подниматься, кружа снег. Волки выскакивали из белой мути со всех сторон. Их было много, очень много.

Я оглядел наши сани — пусто! Ни топора, ни лома. Только клок сена под боком да бич для лошади. Отличное вооружение против стаи голодных волков! Левицкий же активно пытался перезарядиться, и у него это не особо выходило.

И тут меня накрыло. Адреналин ударил в кровь, сердце застучало в висках, ладони вспотели. Все вокруг замедлилось…

Вожак поравнялся с санями, выбирая момент для прыжка на шею лошади. Два метра! Я привстал, ухватился за передок саней и со всей дури огрел его бичом по морде. Лязгнули зубы. Волк взвыл от неожиданности, отпрыгнул в сторону. Но его место тут же заняли другие. Стая крутилась вокруг нас, как карусель смерти. Вожак, оправившись, снова легко догнал сани, заходя с другой стороны. Еще один волк обходил слева. Кольцо сжималось.

«Конец», — мелькнула холодная мысль.

Оскалившись, вожак присел для прыжка… Но тут за спиной грохнул выстрел! Резко, оглушительно. Волк в прыжке как-то нелепо перекувырнулся в воздухе и мешком рухнул в сугроб.

Я обернулся. Это успел перезарядить и выстрелить Левицкий, да еще и на ходу! Попал! Красава! Хоть кто-то тут умеет стрелять!

Он тут же вновь начал перезаряжать ружье.

Тит рядом матерился сквозь зубы, нахлестывая коня. Волки, на мгновение опешив от выстрела и гибели вожака, снова ринулись вперед.

— Кидай им че-нибудь! Отвлеки! — заорал Тит.

Я схватил клок сена и швырнул волкам. Те даже не посмотрели. Идиоты! Не вегетарианцы, видать!

Все произошло молниеносно. Один из волков, самый крупный после вожака, видимо, решил взять инициативу на себя. Он прыгнул. Конь шарахнулся в сторону, сани налетели на сугроб и перевернулись. Оглобли треснули, хомут перекосило, он захлестнул коню горло. Лошадь захрипела, забилась в снегу, кося налитым кровью глазом на окруживших ее хищников.

Второй волк тут же вцепился коню в ноги. Третий — в горло. Остальные набросились на еще живую, бьющуюся в агонии лошадь. Через мгновение все было кончено. Добрая дюжина серых тварей рвала еще теплое мясо, растаскивая по снегу дымящиеся кишки, урча и скалясь друг на друга. Кровавый пир на белом снегу.

Вид этого торжества тупой, злобной силы взбесил меня до потемнения в глазах.

— Ах вы ж, паскуды!!! — заорал я и, со свистом раскрутив бич, обрушил его на серые спины. Твари отскочили, но ненадолго. Остановились в паре шагов, облизывая окровавленные морды и глядя на меня с наглым ожиданием. Мол, конь — это закуска, а главное блюдо — вот оно, двуногое.

— Падлы лохматые!!! — взревел рядом Тит. Воспользовавшись паузой, он выломал из разбитых саней оглоблю и, раскрутив ее над головой, как пропеллер вертолета, шагнул к волкам. — Ну, подходи, кто смелый! Щас я вам бошки поломаю!

Он с хрустом обрушил оглоблю на спину ближайшего волка. Тот взвизгнул и отскочил. Здоровенный самец злобно зыркнул на Тита желтыми глазами, оскалился, показывая клыки. Слюна капала из пасти. Лязгнули челюсти — звук был слышен даже сквозь урчание стаи.

Волки, оставив растерзанного коня, из брюха которого валил пар на морозе, уставились на нас. Присели на лапы, оскалились и начали медленно расходиться, снова беря нас в кольцо.

Я оглянулся. Других саней не было видно из-за поднявшегося снега. Мы остались втроем против стаи. Тит орал и махал оглоблей, но попасть по вертким тварям было сложно. Мой бич их только злил. Левицкий успел выстрелить еще раз, ранив одного из зверюг, и начал размахивать ружьем, как дубиной, отгоняя их.