Каторжник (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 18

После случившего Агафья даже смотреть на меня перестала, в особенности первые три дня. А потом, когда мы пересекались, я ловил ее протяжные взгляды, а там и перемолвились и даже пару раз повторили, пока мои денежные фонды не начали показывать дно, так что курортный наш роман сам собою сошел на нет.

Наш путь уже шел по Казанской губернии, и конвой сменился. Навстречу нам вместо русских розвальней стали попадаться татарские арбы, а на предложения встречным путешественникам «Подайте ради Христа» вместо пожертвований арестанты все чаще стали встречать недоуменные взгляды. Стало очень холодно: приближались крещенские морозы.

— Эх, не повезло же нам, что зимой идем! — пожаловался Тит.

— Что ты, что ты! Зимой еще не так плохо! Хуже всего идти осенью: как дождь пройдет, так все мокрые, а сушиться негде! Вот тут-то наш брат арестант и мрет как муха. А когда сухой снег, так это ничего: отряхнул его, да и вся недолга! Да и это, скажем так, не мороз — вот в Сибири ежели зимою идтить, там да — жуть что бывает! Морозяка, ветер ледянющий в харю со всей силы так и шпарит, а ты даже морду укрыть не могешь: руки-то скованы! Так что ты Бога-то не гневи!

Тем не менее холод продирал до костей, когда поднимался ветер, наши шерстяные халаты продувались насквозь. Многие из арестантов — те, у кого водились деньги, — стали покупать у татар овчинные безрукавки и поддевать ихпод свои арестантские халаты. Мне тоже захотелось купить такую одежду. Заодно неплохо было бы раздобыть и нормальные варежки, но все это стоило весьма дорого, и оставалось только вздыхать.

— Дальше еще хуже будет? — спросил я у Фомича.

— Само собой! — кивнул он.

— Так, а что нас там дальше-то ждет? — продолжил я.

— Ну, дойдем до Перми. Потом до Екатеринбурга. Дальше — Тобольск и Омск. Там, наверное, месяца полтора-два просидим.

— И зачем? — хмыкнул я.

— А реки как раз раскроютси. Там река Иртыш, а за ним и Обь — ух, широки! А разлив будет — все вокруг затопит, будто бы море разольется!

— Просто будем сидеть и ничего не делать? — не поверил я.

— Ничего, сударик да соколик, не будем мы там делать. В остроге сидеть будем, — вдохнул Фомич.

— А может, и спать стоя, — буркнул я, не понравился мне этот опыт.

— Ну, на то каторга! Эт тебе не фунт изюма! — поделился со мной очередной мудростью Фомич.

Тут я задумался. По расчету времени выходило, что мы попадаем в Тобольск или Омск аккурат ранней весной, то есть можем загреметь в местный острог на два месяца. Просто тупо там сидеть столько времени! Это прям тоска смертная!

— Слушай, может, там можно, не знаю, заработать как-то? На лесозаготовках, к примеру? — выдвинул я очередную идею, все-таки при побеге иметь деньги на кармане лучше, чем не иметь.

— Какие лесорубы, что ты! Нет, сударик да соколик, там в разлив носу в тайгу не высунешь! Всюду топко! Там и так-то кругом болота, а уж весною… — прогремел кандалами Фомич.

— Я таки осмелюсь влезть в ваш ученый спор, — вдруг раздался над головой гнусавый голос Изи Шнересона, — но если вы желаете поработать, то нет лучше места, чем Уральские заводы в славном городе Екатеринбург, куда мы и держим путь! Там все на свете есть — и рудники, и плавка меди, и золото, и домны, даже монету там-таки печатают! Про бумажные и стекольные заводы я таки и во молчу.

— Ну, эт ты прям Америку нам открыл! — сообщил я настырному еврею, недовольный тем, что он нас подслушал.

— А и славно было бы действительно подзаработать каких ни на есть денех на долгий путь! — вдруг размечтался Тит. — Я ведь молотобоец, могу хоть железо ковать, хоть гвозди делать, подковы там…

— Ну, тебе-то хорошо. А вот остальным-то чего там делать? — скептически скривился Софрон Чурисенок.

— Да найдется всякая работа, на заводе-то, — отозвался Фомич. — Я когда на Нерчинских заводах вкалывал, там чего только мы не делали! Кого из партии нашей на рудники отправили, кого — уголь жечь в леса, погрузка, опять же, да много всего!

— Надобно первым делом поспрошать местных, что и как! — произнес я. — А там уж видно будет. Да и Рукавишникова уломать как-то надо, чтобы позволил нам здесь поработать, а не тащил сразу в Тобольск.

И вот, когда в феврале мы прибыли наконец в Екатеринбург, первым делом я решил порасспросить местных сидельцев, что тут и как. Как я и думал, в отведенном нам бараке оказалось несколько «екатеринбургских» арестантов. Один из них — мрачный сгорбленный мужик неопределенного возраста по имени Трофим, другой — явно нерусской внешности молодой молчаливый арестант.

Мы первым делом пристали к Трофиму.

— Ты местный?

— Тутошний.

— За что сидишь?

— Управителя задушить хотел!

— От те раз! А где?

— На заводе…

Сказано это было таким тоном, будто Трофим хотел сказать «в аду».

— Ну и как оно, на заводе-то? — продолжил расспрашивать я.

— Худо! Маета! — невесело отозвался тот.

— Тяжко? — влез в разговор Чурис.

— Да уж не мед! Управитель на заводе у нас был — зверь! Все следил, чтоб мы не находились без дела, мол, от большей занятости мы не оскудеем! — глянул на нас исподлобья Трофим.

— А денег-то как — плотют ли? — заинтересованно спросил Фомич.

— Ну, сам суди. За выковку чистого полосового железа мастер получает гривенник, подмастерье — пятак, работник-молотобоец — алтын! — мрачно ответил Трофим.

— Негусто. А на других работах как? — спросил уже я.

— Ну, как… За сажень вырубленных дров урочнику платят двугривенный. Так же в каменоломне: один человек дол­жон в день наломать сто пудов известкового камня. И все это — молотком да кайлом! А известняк-то он разный ведь: иной раз ну такой твердый попадется, хоть плачь! И за этакой надсадный труд рудобоец получает не более двугривенного в день.

— Понятно. А что еще делаете? — продолжился расспрос.

— Уголь жгем. На вырубке дров урочник должен за девятнадцать недель заготовить сорок куренных саженей, свозить их в кучи, осыпать, одернить, «пересидеть в уголь», переломать, убрать и доставить на завод. За короб выжженного угля платят семьдесят копеек.

Гм. Похоже, такая работа нам не подойдет. Долго все это очень — пока нарубишь, пока пережжешь, а там уж нашей партии и идти надо будет дальше, по своим надобностям! Не успеем мы угля нажечь. Да и не отпустят нас в лес без охраны!

— Что еще? — прилетел новый вопрос.

— Кирпичи делать. На кирпичной работе урок дается двум человекам из расчета выделывать в день пятьсот штук кирпича шестивершковой меры, так чтобы один мял глину, а другой занимался деланьем. Тут кто хошь разберется. Тока платят мало — хорошо если двугривенный в день!

— А где платят хорошо? — тут же влез с интересовавшим всех вопросом Чурис.

Трофим хмыкнул, будто говоря про себя: «Вот ты фрукт! Хорошо чтобы платили ему, колоднику!»

— Ну, ежели с управителями сговоришься, может, и заплатят хорошо. Но такое ток с мастерами бывает, — скривился Трофим, а расспросы продолжились. Все ж таки это Урал. Заводов много, заводы разные, как и их хозяева с порядками.

Чтобы поговорить насчет найма, понятное дело, надо было попасть в контору при заводе и увидеться с управляющим. Тот же Трофим хорошо отзывался о металлургическом железоделательном Верх-Исетском заводе Яковлевых, что находился в двух верстах от города.

Но как это сделать? Мы здесь, в остроге. А они, выходит, там, на заводе в конторе. И как это, спрашивается, сделать?

— Да что тут гадать, — насмешливо протянул Фомич, — денюх надоть пообещать кому следует, да и все.

— Вот это ты верно придумал. А ну, народ, расступись! Мне к двери надо протиснуться, порадеть за обчество!

Подойдя к обшарпанной, но крепкой двери в нашу камеру, я позвал охранников.

— Ну? — Солдат подошел, открыл маленькое смотровое окно.

— Слышь, служивый, позови ради Христа Наумкина, он один из тех, что нас сюда привели! — попросил я позвать того самого знакомого из солдат, что не раз помогал мне с Агафьей и уже вполне лояльно ко мне относился.