Пеперль – дочь Жозефины - Мутценбахер Жозефина - Страница 1

Жозефина Мутценбахер

Пеперль – дочь Жозефины

ОТ РЕДАКТОРА

Данный том завершает трилогию о знаменитой венской проститутке Жозефине Мутценбахер. Строго говоря, если вторая часть трилогии («Мои 365 любовников»), возможно, и принадлежит перу бесспорного автора первой – Феликса Зальтена, то третья, безусловно, в чистом виде является заведомым «сиквелом» и, согласно утверждению одного из ведущих эротологов мира Патрика Керни,[1] написана примерно в 1943 году (напомним, что книга Зальтена единодушно датируется 1906 годом).

Машинописная рукопись была обнаружена при разборке развалин в Вене сразу же после войны. Позднее, по свидетельству Керни, на территории Франции были обнаружены типографские издания книги, переплетенные в обложку романа Й. Геббельса «Михаэль». Выяснилось, что их распространяло среди нацистских оккупационных войск немецкое антифашистское подполье, по-видимому, имевшее целью при помощи откровенных детальных описаний мирной жизни Вены до «аншлюсса» вбить клин между германскими и австрийскими по месту призыва и формирования войсками. К сожалению, литературно-библиографическая история этого издания до сих пор за пределами упомянутых скудных фактов неизвестна.

Если в первых двух частях трилогии издательство в ряде случаев ограничивалось описательным переводом (в том числе, и венского уличного сексуального жаргона), то в третьей при редактировании была сделана попытка восстановить истинное соответствие употребленной в книге вульгарной лексики русским табуизированным словам и выражениям. К сожалению, в ряде случаев (как это происходит в целом при переводе западноевропейской обсценной лексики) русский язык оказывается беден и ограничен в сфере, если можно так сказать, общеупотребительной табуизированной терминологии (вопреки распространённому заблуждению об «особом богатстве» русского мата, к примеру, на три-четыре обсценных наименования в русском языке мужского полового органа в английском таких наименований не менее шести, а во французском – восьми-девяти). При этом из перевода принципиально исключались неологизмы последней трети ХХ века типа «трахаться» и их производные.

Наименование улиц и районов Вены даны, как это общепринято в мировой, в частности, русской литературно-издательской традиции, в форме транслитерации, а не перевода. При транслитерировании собственных имён применялся фонетический, а не орфографический принцип.

В. В. Львов

ПЕПЕРЛЬ – ДОЧЬ ВЕНСКОЙ ПРОСТИТУТКИ

Так иногда складывается жизнь. Жозефина Мутценбахер стала богатой и знаменитой, она пропустила через себя мужчин больше, чем любая из женщин на этом свете. Но когда ей подступило под сорок, она вдруг тоже захотела иметь то, что есть почти у всякой другой женщины: ребёнка. Она надумала обзавестись ребёнком, ни больше, ни меньше. Ибо готова была стать всем, чем угодно, только не старой шлюхой.

И она родила девочку. Только вот радость материнства ей было не суждено вкусить – влагалище, в котором побывало такое обилие членов, разорвалась во время родов. Спустя сутки Жозефина Мутценбахер скончалась.

Её погребение вылилось для Вены в исключительное событие, шестикилометровая похоронная процессия, состоявшая из одних мужчин, провожала её в последний путь. При этом за её гробом не следовало и четверти всех её дружков. Один весьма известный в ту пору поэт даже написал некролог. Он составлял тридцать строф, первая из которых гласила:

«Спокойно спит пусть проститутки прах,

смерть еблю оборвала моментально.

И те хуи, что ранее пронзали пах,

ссут нынче в честь тебя орнаментально».

Девчушка же, маленькая Пепи, была тогда взята на попечение одним из братьев Жозефины и его женой. И несколько лет дела там складывались, в общем, неплохо – пока оба не промотали наследство Жозефины.

После этого Пепи оказалась точно в такой же бедности и нужде, как и её мать тридцать пять лет назад.

Она была бедна, но отнюдь не глупа.

Ведь недаром матерью её была Жозефина Мутценбахер.

Растрёпанная голова госпожи Алоизии Мутценбахер с зорким видом высовывается из полуподвального окна квартиры старшего дворника. Её взгляд придирчиво утюжит мрачный, замызганный двор, в углу которого штабелями сложены ящики со всякой дрянью.

– Пепи, Пепи, – громко кричит она. И куда эта поганка запропастилась опять? – Ну, погоди, вот вернёшься домой, Пепи, я тебе жопу-то надеру!

Пепи не слышит, она с головой погружена в своё занятие. С подружкой Мбли Вондрачек она наблюдает за тем, как грузчики, обливаясь потом, сносят вниз по лестнице домашнюю обстановку коптильщика Пипанеки и укладывают её в громадный мебельный фургон, стоящий у ворот. Пеперль и Мали тесно прижались к стене, не сводя глаз с мускулистых, обнаженных рук мужчин.

Чувственно играет тонкий красный язычок Пеперль в уголках рта, и маленькие твёрдые грудки острыми бугорками проглядывают сквозь тонкую ткань девичьего платья.

– Послушай, Мали, – говорит Пепи, – у тебя такое бывает как у меня?

– О чем это ты?

– Ну, знаешь, когда я вижу раздетых мужчин, у меня внутри что-то переворачивается, а когда слышу запах их пота, у меня везде в пизде начинает просто огнём гореть. И мне приходится сдерживать себя, чтобы туда рукой не залезть.

Мали краснеет до кончиков ушей.

– Перестань, как тебе не стыдно, свинья ты этакая!

– Послушай, глупая, разве ты никогда не играешь со своей пизденкой? А вот я всегда. На ночь, перед тем как заснуть, это здорово! Ты честно не играешь?

– Да, но это же гадость, так мне мама сказала!

– Потому что не знает, как это здорово, – горячо выпалила Пеперль. – Стоишь и пялишься на мальчишек, доводишь себя, а потом не знаешь, что с этим делать. Я, конечно, охотно бы занялась этим самым с парнями, да вот боюсь. Они сразу хотят ебаться, эти мальчишки, и возьмут да заделают тебе ребёнка, а дядя сказал мне, что в случае чего запорет меня насмерть. Ну, и тогда я делаю это одна. Ой, я больше не выдержу… давай, пойдём к нам домой, я тебе покажу, как это делается, если хочешь.

Мали колеблется, но в глазах её горит любопытство, и она нерешительно плетётся вслед за Пепи.

Тётка Мутценбахер встречает племянницу звонкой затрещиной. Покрасневшая левая щека у Пеперль горит, но девчонка молча, пожав плечами, сносит наказание.

– Чтобы ты, засранка, на носу зарубила не шляться, – вопит взрослая баба, хватает хозяйственную сумку и поворачивается к двери. – Пригляди-ка за гуляшом, обед дяде должен быть готов вовремя, я вернусь только ближе к ночи.

Дверь за ней затворяется со скрипом, а Пеперль за теткиной спиной высовывает на прощание длинный язык.

– Ладно, Мали, пойдём, я тебе это покажу.

Пеперль проходит вперёд в полутёмную комнату, которую отделяет от кухни стеклянная дверь, кое-как затянутая ветхой кружевной занавеской, и Мали с любопытством следует за ней.

– Слушай, какая же ты свинья, – на всякий случай говорит подружка.

– Поцелуй меня в жопу, не хочешь смотреть – не надо, гусыня ты глупая, я же ради тебя стараюсь.

– Ну, хорошо, хорошо, я уже хочу, но только лишь посмотреть.

– Тогда смотри.

Пеперль ложится на широкую кровать и задирает девичье платье до самого подбородка. Штанишек она не носит, в семье старшего дворника это непозволительная роскошь. Худенькое, рано созревшее тело тринадцатилетней Пеперль лежит, обнаженное, на красном покрывале, и теперь широко раздвигает стройные смуглые ляжки и указывает пальцем на ту штуку, которая находится посередине.

– Вот это и есть пизда, – назидательно возвещает она, и Мали в ответ прыскает:

– Да уж это-то я знаю.

– Не смейся, работа пальчиком – серьёзное дело, им следует заниматься благоговейно, но смело.