Корея. 1950 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 7

Майор Михаил Кудасов, военный советник при Корейской народной армии.

Оторвав бинокль от глаз, я с трудом проглотил вставший в горле ком — после чего глухо обратился к Гольтяеву:

— Паша, они тащат с собой два миномета — штатные британские двухдюймовки, вроде немецких пятидесяток. Только весят эти трубы всего пять килограмм в боевом положение… Нам до вершины перевала осталось всего ничего — но бойцы устали. А когда янки оседлают высоту, они нас уже на спуске минами-то и достанут, уйти не успеем… Нужно встречать. Может, твой снайпер их метров на пятьсот или хотя бы триста подпустит, а уж там?

Майор, также убравший командирский бинокль, отрицательно мотнул головой:

— Как только он первого минометчика уложит, остальные янки залягут — и тогда Чимину головы не поднять. Я разглядел у них как минимум два ручных пулемета — штатный «Браунинг» и наш, трофейный ДП-27… Плюс у американцев свой снайпер со «Спрингфилдом». Прижмут бойца огнем и минами закидают.

Я огляделся по сторонам, остановив взгляд на напряженно замершем Юонге — естественно, слышавшим весь разговор. После чего коротко приказал:

— Юонг, вам придется нести носилки по двое. Постарайтесь добраться хотя бы до вершина перевала… А там смотрите, чем кончится бой. Если американцы двинутся вперед… Попробуйте уйти. Нет — дождитесь нас.

— Товарищ майор! Прошу оставить меня…

Я прервал товарища предупредительным жестом руки:

— Если ты останешься, носилки со вторым раненым придется бросить — все бойцы майора Гольтяева нужны в засаде. Считай, что это приказ старшего по званию, товарищ капитан! Только карабин с мортиркой оставь… И гранаты.

Я успел неплохо узнать Юонга за несколько месяцев совместной подготовки — да и в бою он успел зарекомендовать себя с лучшей стороны. И сейчас я ясно прочитал на его лице неподдельное разочарование, горечь… Здоровую злость к врагу. Он осознает риски — но уже очень давно сделал выбор в пользу вооруженной борьбы за Родину, поставив жизнь на кон.

Однако приказ старшего по званию есть приказ. Юонг хмуро передал мне карабин (он взял дополнительное оружие к штатному ТТ по моему примеру), после чего снял с плеча сумку с гранатами и мортиркой.

Между тем, майор осназа, задумчиво посматривая вниз, негромко спросил:

— Что предлагаешь, Миша?

За последние пару дней у нас с Пашей сложилось… Взаимопонимание. Ранее мы были лишь шапочно знакомы по службе военспецами. Но так уж получилось, что во время отступления попали в одну колонну. А когда потребовалось выставить заслон и задержать врага, и в заслон попала именно моя батарея, Гольтяев и остатки его группы (потерявшей кадрового командира) добровольно присоединились к нам.

Пока что мы с майором не разобрались, кто будет старшим и чьи конкретно приказы будут выполняться. У довольно специфическая подготовка и достаточно боегово опыта — но пока у нас были пушки, первую скрипку играл я. Не пытаясь, впрочем, давить… В тот период мы просто делились всеми идеями и предложениями, обсуждая их на равных. Надеюсь, так останется и впредь…

Невольно усмехнувшись, я ответил наигранно-бодро:

— Как что? «Артиллерийскую засаду»! Я же по профилю артиллерист все-таки…

В обращенном на меня взгляде Паши сквозит что-то такое… В общем, я постарался объяснить задумку уже без всякого ерничества — коротко и сжато, по существу:

— Головной дозор американцев держится всего в двадцати метрах от основных сил взвода. А теперь посмотри вперед: чуть выше над тропой нависают скальные уступы. Между ними и ближайшим вероятным укрытием ниже по тропе — практически пятьдесят метров открытого пространства. Все просто. Мы схоронимся за уступами, подпустим янки поближе… И закидаем их «лимонками». Причем гранаты «подвесим» в воздухе, метая с секундной задержкой. Уцелевшие наверняка отступят вон за то скопление валунов на тропе — но там-то я их достану из мортирки!

Гольтяев согласно кивнул — и я продолжил:

— Даже если враг приглядывает за нами, то группу с носилками на подъеме все равно разглядит… Конечно, есть риск, что янки догадаются о засаде по малочисленности ушедших, и выдвинут головной дозор чуть вперед — но так ведь и у нас иных вариантов уже не осталось.

Немного подумав, Паша кивнул уже утвердительно — после чего добавил:

— Поменяешь ППШ на один из карабинов? Бём у нас хорошо метает гранаты, он заляжет с тобой в паре — а я расположусь чуть левее с Джису. Сверху вы сможете метать гранаты, почитай, к самым валунам — то бишь в хвост группы, растянувшейся на открытом участке. А мы тех, кто поближе, встретим из ППШ — почитай, в упор встретим.

— Добро!

…Я залег рядом с молчаливым Бёмом немного в стороне от края уступа, распластавшись на холодных камнях. Не самая удобная лежка — да и пропотевшую спину ой как холодит… Но тревожится сейчас будущими проблемами со здоровьем просто глупо — пережить хотя бы ближайший час!

А загадывать на войне нельзя, гиблое это дело… Давно уже для себя понял, что все в руках Божьих — кто-то умудряется целым выйти из самой дикой заварухи, а кого-то уже в тылу на излете достает случайная пуля. Кто-то выживает с распоротым животом, где гнилое мясо жрут черви — а кто-то загибается от столбняка или заряжения крови, хотя рана была вовсе не смертельной…

Короче, на войне не загадывают.

Между тем, внизу уже слышатся негромкие голоса и шаги ступающих по камням американских солдат. С запозданием приходит мысль, что в погоню за нами ринулись крепкие ребята явно не робкого десятка. Наверняка янки уже имеют боевой опыт — а значит, в свое время сталкивались с японскими засадами. Плохо, что сказать…

Впрочем, как я уже сказал Паше — иных вариантов кроме засады у нас не осталось.

Я легонько ткнул Бёма в бок, кореец молча смежил веки, дав понять, что понял… Очень медленно, стараясь не звякнуть металлом, я аккуратно сжал усики предохранительной чеки и потянул за кольцо — при этом крепко стиснув в руке рубчатый корпус гранаты и спусковой рычаг. До броска его ни в коем случае нельзя выпускать из пальцев, иначе «лимонка» гарантированно рванет через три-четыре секунды…

Надо отдать должное — боец осназа повторил все манипуляции с гранатой столь же бесшумно, чем заслужил мою одобрительную улыбку; Беем мягко улыбнулся в ответ, приняв беззвучную похвалу.

А после вновь потекли томительные секунды изнуряющего ожидания. Я уже успел представить, что подцеплю на этих камнях воспаление легких или пневмонию, и бесславно загнусь без лекарств… Впрочем, куда страшнее и реальнее иная фантазия — в ней янки УЖЕ разглядели засаду и спешно разворачивают минометные расчеты, рассчитывая закидать нас «огурцами». Каменные уступы-то укрытием от падающих сверху мин нам точно не послужат…

Я именую мины-пятидесятки «огурцами» по привычке — ведь именно так фронтовики прозвали немецкие боеприпасы к ротным минометам вермахта во время Отечественной. Да и два дюйма на самом деле не 50, а 51,25 миллиметра… Но сейчас эта разница действительно несущественна.

С другой стороны, если янки проявят признаки беспокойства именно перед засадой — а то и начнут готовить к бою гранаты или минометы, Чимин должен открыть огонь. Снайпер залег в двухстах метрах выше по тропе, схоронившись за жухлым кустарником; но и в противном случае, первый выстрел все одно за ним. По замыслу Гольтяева, Чимин открывает огонь, как только следующий впереди солдат ООН поравняется с «ориентором» — приметным валуном с выщерблинами, что мы уложили на тропе в десяти метрах ниже уступов…

И первая пуля — снайперу янки.

Я стараюсь дышать размеренно — а затем и вовсе задерживаю дыхание, силясь подавить совсем некстати возникшее желание покашлять; в горле защекотало… Между тем, шаги и негромкие голоса янки раздаются уже совсем близко — в считанных метрах от засады.

Чимин что, уснул⁈

Выстрел снайпера грохнул будто в ответ на мои мысли — непривычно гулко, пронзив воздух над перевалом хлестким ударом кнута. И я тотчас шумно втянул воздух, уже не боясь встревожить врага — одновременно с тем отпустив спусковой рычаг гранаты.