Корея. 1950 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 40

Зараза! Ведь если бы не уложил в основание бруствера камни, сейчас бы уже отходил!

Плотность стрельбы нарастает с каждой секундой. Янки не спешат высовываться на открытой участок прогалины, поддерживая дозор длинными, кучными очередями двух станкачей — и суммарного огня полуавтоматических «Гарандов» такой плотности, что головы не поднять! Еще одна очередь станкача пришлась на мой бруствер, буквально срезав земляной гребень поверху — только комья грязи брызнули во все стороны… Впрочем, уничтожив ближних ко мне солдат дозора, я еще могу какое-то время неподвижно лежать в окопе — но вот от соседней ячейки все еще раздаются частые, излишне поспешные выстрелы «Гаранада».

— Ложись! Ложись, дурень, накроют!

Поздно… Вражеский расчет скорректировал прицел на вспышки винтовочных выстрелов — а мою команду боец просто не понял. Короткая, прицельная очередь легла правее — и тотчас смолк огонь моего товарища, а из его ячейки раздался протяжный, глухой стон… Я подождал пару секунд для верности, опасаясь повторных очередей — но явно опытный пулеметчик янки (наверняка ротный поставил к станкачу кого из взводных офицеров) уже скорректировал прицел на стрелков Бёма.

Да твою же ж дивизию! Таким макаром янки нам головы поднять не дадут! Вон, уже смолк пулемет командира, не выдержав «дуэли» с противником…

Я выбрался из окопа, прихватив с собой лишь легкий «Стен» — после чего по-пластунски пополз к товарищу, надеясь помочь раненому. Вот только уж как-то мертво, без всякого движения торчит из ячейки задранный ствол побитого пулями винтаря… Еще пара мгновений — и я поравнялся с лежкой. Но достаточно одного взгляда на неподвижно распластавшегося на дне ее корейца (и быстро расширяющуюся лужу крови под ним), чтобы понять — товарищу я уже ничем не помогу.

Смерть бойца меня здорово разозлила. Достав обе «лимонки» из ниши в боковой стенке окопа, я сместился на десяток шагов правее, выбрав в качестве укрытия крепкий тополь — и залег за толстым древесным стволом. После чего высвободил массивную рукоять затвора «Стена» из выреза в ствольной трубке, заодно убедившись, что переводчика огня установлен на автоматический режим… Конечно, целиться через гребанный апертурный прицел крайне неудобно! Но, покрепче утопив «приклад» в плечо и прихватив левой рукой магазин, я все же поймал на треугольную мушку замершего на месте стрелка янки.

И в тот самый миг, когда противник приподнялся, чтобы сменить позицию, я мягко нажал на спуск…

Автомат огрызнулся короткой очередью в три патрона, совсем легонько толкнув меня в плечо — и парабеллумовские пули перехлестнули грудь тотчас дернувшегося, безвольно распластавшегося на земле стрелка.

Есть контакт!

Вновь меняю позицию — одновременно с тем выискивая, кого из дозорных янки, столь опрометчиво подобравшихся к нашим лежкам на пистолетный выстрел, я еще смогу снять. Но боевое охранение врага молчит — кого мы повыбили, а кто разумно схоронился, используя складки местности и оставшиеся после корейских лесорубов пеньки… Зато я вовремя заметил, что метров за двести от ячеек Бёма и его бойцов там, где прогалина заметно сужается (почитай, у самого подножия сопки!), открытый участок шустро перебегает группа американцев… Да не меньше взвода! Перебегает, обходя с фланга нашу позицию — пока по фронту нас буквально заливают очередями уцелевшие станкачи врага! И зараза, ведь даже Чимин не сумел ничего поделать с расчетами противника… Да и командир уж как-то странно молчит.

— Паша! Нас обходят! Отступать надо, покуда еще можем… Паша⁈

У меня аж сердце захолодило от разом усилившегося страха за друга — но тут раздался напряженный и злой голос майора, явно сменившего позицию:

— Принял! Отходим!!!

Глава 16

20 октября 1950 года от Рождества Христова. Округ Хванджу, провинция Хванхэ. Горная система Тхэбек южнее Пхеньяна.

Майор Михаил Кудасов, военный советник при Корейской народной армии.

…- Вроде оторвались!

Паша, в одиночку тянущий на плече «Дегтярев», молча кивнул. Несмотря на подготовку осназовца, майор сильно вымотался за последние дни — и бросок по пересеченной местности с ручным пулеметом на плечах дался ему куда тяжелее, чем ожидал сам Гольтяев. Раскрасневшийся, со слипшимися от пота русыми волосами и тяжело дышащий, он привалился спиной к сосне, опасаясь садиться — если сядет, подняться сразу не сможет… В этом плане мне пришлось куда легче — все-таки британский пистолет-пулемет, изготовленный на коленке, обладает одним явным преимуществом: он очень легкий.

— Что со вторым номером? Где Чимин?

Майор лишь отрицательно мотнул головой — и понял я все без слов, ощущая при этом, что на плечи словно гранитная плита навалилась. Снайпер был в отряде с самого начала — и воевал с мастерством опытного, закаленного в боях ветерана. Без Чимина нашу группу наверняка бы добили еще в горах после артиллерийской засады… Настоящий боевой товарищ, он казался мне какой-то незыблемой величиной, что ли — ну из тех, кто вырвется целым из самой жаркой заварухи, кто пройдет огонь и воду, и подставит плечо в бою.

Увы, мы все без исключения смертны…

Я не думал что Паша, потерявший не просто подготовленного бойца своей группы, а настоящего друга, захочет рассказать мне подробности — но, отдышавшись, майор все же заговорил:

— Когда янки показались из леса, их дозорные как раз что-то заметили. Так что мы с Чимином сразу открыли огонь, не выбирая цели… Возможно и поспешили — но сам понимаешь, бой диктует свои условия.

Я согласно кивнул, нисколько не кривя душой — товарища я действительно отлично понимаю. Нам ведь были нужны раненые, много раненых среди янки — связать преследователей по рукам и ногам, замедлить врага и оторваться! И в условиях начала боя, командир со снайпером сделали все, что смогли…

Словно отвечая на мои мысли, Гольтяев продолжил:

— Мы ударили по ногам тех, кто показался, я успел свалить троих. Но тут в драку включился дозор, по мне заработал короткими пулеметчик с ручным «Бреном»… Вроде всего двадцать патронов в магазине. Но если расходовать с умом, короткими, воевать можно… Этот американец умел воевать — и Чимин сразу переключился на него, погасил пулеметчику свет! Вот только из леса уже ударили станкачи янки…

Паша тяжело выдохнул — ему явно тяжело вспоминать прошедший бой. И все же майор продолжил:

— Чимина, как я понял, срезала первая же очередь. Бывает ведь и такое — война… Столько боев прошел, сколько раз рисковал собой — вчера вон, на высоте мина взорвалась в десяти метрах справа, и ни осколка! А тут первая же очередь… Я врезал в ответ по расчетам станкачей, кого-то даже свалил — но заткнуть удалось только один из пулеметов, и то ненадолго. На меня переключился расчет второго «Максима», а там ожил и первый — и такая плотность огня была, что головы не поднять! Только и осталось, что дождаться паузы, когда янки ленты менять начнут — и ходу… Мне повезло, успел уйти — а вот второго номера очередь догнала в бок. Я перевязывать — да бедолага истек кровью прямо на моих руках…

Слушать все это тяжело. Потери в бою зачастую неизбежны, но когда теряешь друзей, когда жизнь уходит из товарищей на твоих глазах… К этому невозможно привыкнуть, с этим невозможно смириться. Это тяжкий груз на сердце — что отравляет к тому же подленькая такая радость, что сам все-таки уцелел.

Но на войне ведь нельзя загадывать. Никогда не предскажешь, что ждет тебя в следующую секунду…

Выстрел ударил позади нас всего-то с пятисот метров, не больше. И кто-то из стрелков Бёма (осназовец не досчитался всего пары бойцов из группы) сгоряча ответил, вызвав у нас с Пашей лишь отборную ругань — ведь по глупости же выдал наше положение! Бём также громко заругался, после чего подскочил к Гольтяеву с виноватым выражение лица, что-то сказал — впрочем, все ведь итак понятно!

— Ничего мы Миша, не оторвались! Нужно бежать…

Несмотря на какое-то количество раненых и потерю дозорной группы, американцы настроены весьма решительно. Такое ощущение, что у командира преследующей нас роты уже что-то личное — а ведь все может быть. Вдруг кто из родни служил под его началом, или пал кто-то из самых близких друзей? Вот и гонится за нами, ни с чем не считаясь…