Под знаком Альбатроса (СИ) - Гришин Алексей - Страница 6

Рядом, на наскоро сколоченной койке точно также стонала Жюли — разбитная неунывающая служанка, кокетка и вертихвостка. Обычно. Но не сейчас, когда подобно госпоже, лежит с бледным, даже позеленевшим лицом.

Между кроватями стоит таз, куда обе, наплевав на классовые различия, дружно отправили и завтрак, и, кажется, даже остатки вчерашнего ужина.

И обе молились. Молча, поскольку сил на слова не осталось, но истово. Чтобы Спаситель сжалился, явил свою милость и прекратил эту ужасную качку, которая, несомненно, уже через пару минут сведет в могилу их, таких молодых, красивых, но уже вконец обессиленных и совсем не здоровых.

И чудо свершилось. Господь или сам враг рода человеческого, но явно кто-то свыше или ниже, услышал несчастных и решил спасти. Или погубить — в тот момент дамам было неясно. Да и безразлично, если честно.

Главное, что качка прекратилась. Вообще. Полностью. И наступил долгожданный и такой невозможный на море покой.

Вскоре молодость взяла свое, лица женщин порозовели, глаза смогли сфокусироваться вначале на потолке, потом на окнах, в которые било яркое зимнее солнце. Так что к следующей склянке они смогли встать и даже дойти до двери. Графиня понемногу твердеющей походкой вышла на палубу, оставив в каюте служанку, занявшуюся уничтожением последствий морской болезни.

Получилось у Жюли не очень — за борт вылетело на только содержимое таза, но и сам таз, ударившись о выпуклый, выступающий почти на метр от палубы борт флейта и оставивший на нем несимпатичное пятно. Стоявший рядом огромный и косматый боцман сделал вид, что ничего не произошло и деликатно (господи, откуда такие манеры на море!) поддержал девушку за локоток.

— Позвольте вам помочь!

С ума сойти!

Гиллмор, беседовавший о чем-то на шканцах с Буагельбером, уставился на эту сцену только что не выпучив глаза.

Старпом, проследив за взглядом гостя, закашлялся, прервал разговор и заорал во всю глотку:

— Гастон, якорь тебе в задницу, делать нечего? Опять у тебя команда бездельничает!

Эту сцену графиня наблюдала, усевшись на канатную бухту. В кое-как зашнурованном на спине платье, поверх которого был небрежно наброшен подбитый мехом плащ, с растрепанными волосами. Не до изысков, лишь бы в себя прийти. И плевать, что подумают окружающие.

Смущенный, вроде бы даже покрасневший боцман опрометью бросился на бак распекать моряков, и без того рьяно драивших идеально чистую палубу и ярко сверкавшие медяшки. Жюли скользнула в каюту, а мадам де Ворг даже не попыталась сдвинуться с места. Лишь едва заметно улыбнулась, почувствовав, что мир вокруг раскачивается все меньше и меньше. Можно сказать, вообще остановился.

Гиллмор спустился на шкафут10 и, не спросив разрешения, сел рядом.

— Не обращайте внимания на этих грубиянов, Адель. На море нравы простые, а моряки отродясь в карман за словом не лезли. Как себя чувствуете?

— Как вывернутая курица. Перьями внутрь.

М-да, благородная госпожа, видимо, тоже не всю жизнь провела в парижских салонах.

— Это морская болезнь, она мало кого щадит. Но ничего. К счастью для вас, хотя и к сожалению для нас, мы попали в штиль. Скоро все наладится.

— Черта с два! Хотя… может быть, вы и правы. По крайней мере желание сдохнуть прямо здесь и прямо сейчас куда-то ушло. Надеюсь, навсегда. Но желания двигаться нет никакого, так всю жизнь на этих веревках бы и просидела.

Сквайр улыбнулся, глядя куда-то в море.

— Это знакомо. Когда отец впервые отправил меня сопровождать груз шерсти в Ревель, я три дня валялся на нижней палубе с мечтой повеситься. И повесился бы, если б хватило сил подняться и добраться хоть до какой-нибудь перекладины. А потом ничего, привык. Все привыкают, и вы привыкнете.

— Думаете? Тогда дайте руку, помогите встать. — Она поднялась, окинула взглядом бескрайний простор, глубоко вздохнула… и пошатнулась, Гиллмор галантно поддержал ее под локоть. — А что там кричит этот, как его, Буа-ох-гель-бер? Дьявол, меня опять чуть не вырвало.

Гиллмор отвлекся от спутницы, прислушался… да куда там прислушался — старший помощник потрясал зажатой в кулаке подзорной трубой и орал во всю глотку:

— Все наверх! Мушкеты к бою готовь! Все, мать ваша каракатица! Орудийной команде к орудиям! Ретирадные — расчехлить, зарядить шрапнелью! Все зарядить шрапнелью! Боцман и канонир — ко мне! Коку — команду накормить! Чтобы через час все были сыты!

Графиня и сквайр растерянно переглянулись, еще раз взглянули на море — мирное от горизонта до горизонта. Что такое?

Гиллмор буквально взлетел на шканцы, хозяйке корабля для этого потребовалось время и пара крепких выражений, адресованных самой себе. Но к старпому она подходила уже почти твердым шагом.

— Что случилось?

— Пираты.

Буагельбер протянул подзорную трубу и указал куда-то на горизонт, где в далекой дымке проступал силуэт странного корабля с косыми реями, под которыми не были натянуты паруса. Тем не менее корабль медленно, но уверенно приближался на веслах, держа курс прямо на «Мирный».

— Пиратская шебека. Для здешней торговли они бесполезны — гребцы слишком дороги. Используются в Адриатике, но в основном магрибскими торговцами и такими же пиратами, рабов не считающими.

— Но может быть это все же мирное судно? Идет с грузом в Кастилию. — Женщина не верила, что вот прямо сейчас, в Ла-Манше, где казалось тесно от кораблей всех флотов и стран, на них посмели напасть морские бандиты.

— Взгляните на его грот… э… на самую высокую мачту. Видите черный флаг? Это сигнал нам: «Сдавайтесь или будете уничтожены».

Сжались кулаки, поджались губы. Морская болезнь? Да пошла она!

— Сколько человек в нашем экипаже?

— Семьдесят два. Из них шестнадцать — канониры, но вряд ли они смогут сделать более одного выстрела. Управлять парусами в штиль тоже бессмысленно. Так что драться будут все семьдесят два.

— Семьдесят восемь, — вступил в разговор Гиллмор. — Пятеро моих слуг и я сам не собираемся ждать милости от этих мерзавцев.

— Восемьдесят. Мы с Жюли будем не очень хороши в рукопашной, но зарядить мушкет или пистолет сможем, как и нажать на курок. Так что все не так плохо. Сколько бандитов может быть на этой чёртовой шебеке?

— До ста пятидесяти, если гребцы тоже в драку полезут. Им не нужно много припасов. Напали, ограбили и ушли. Все быстро. Так что могут позволить себе большую команду, с которой полноценного боя нам не выдержать. Но попробуем их обмануть.

— Потопить?

Буагельбер переглянулся с Гиллмором и грустно улыбнулся.

— У нас по каждому борту пять шестифунтовых орудий. Это добрые чугунные пушки, но не уверен, что даже в упор мы сможем проломить вражеский борт. А бить по их рангоуту11 в штиль, это и вовсе бессмысленно. Придется драться. Впрочем, у нас высокий фальшборт, попробуем приготовить сюрприз.

И тут же скомандовал:

— Спустить флаг!

Спустить флаг? Сдаться⁈

Но ни один человек на «Мирном» не остановился. Флаг скользнул вниз, а моряки деловито и без суеты продолжили заряжать мушкеты, их оказалось неожиданно много. Канониры засыпали в пушки порох, трамбовали его прибойниками. Затем — пыж, тем же прибойником плотно забитый внутрь, и лишь потом картечь — ведро чугунных шариков, на близком расстоянии способных весьма тщательно почистить вражескую палубу от злых супостатов.

Но это только в том случае, если противник подойдет совсем близко, на расстояние пистолетного выстрела.

Если же, пользуясь преимуществом в скорости и маневре, он решит предварительно расстрелять дрейфующий корабль из пушек, шансов выжить у команды флейта не будет вообще.

С другой стороны, расстрелянный корабль означает испорченный, а то и уничтоженный груз. Так что осталось ждать, что победит: жадность или осторожность. У жадности шансов больше — все-таки флаг на «Мирном» спущен, сдаются трусливые купчишки.

Буагельбер еще раз взглянул на пирата.

— Думаю, пара часов у нас есть. Предлагаю провести их за пусть и не графским, но вполне приличным дружеским столом.