Дорогая Клара! - Эмих Кристина - Страница 7

Бабушка в своих высказываниях слишком категорична. Я боюсь, как бы кто не услышал. Боюсь, как бы не услышал отец. Что тогда?

Заиграл ее любимые романсы, попытался отвлечь от газетных заголовков.

Должен сказать, что музыкальные предпочтения в нашей семье отличаются. Отец любит революционные песни и чтобы я играл их на аккордеоне. Бабушка напевает романсы, у нее красивое сопрано.

У нас с бабушкой две больших любви – музыка и литература. Поэтому нам так интересно вместе.

Каким бы человеком я вырос, если бы не бабушка? Что бы представлял из себя Виктор Славинский?

Целый месяц тишина. Я бы выслушал, если бы она попыталась объяснить.

Плевать.

Плевать.

Что делается с матерью? То плачет навзрыд, то смеется как-то нервно, ломанно. На меня накричала. Чего, мол, сижу тут. Точно и я дышать рядом с ней не должен. Сегодня опять ревела, до меня доносились всхлипывания. Что я за сын, что не проявляю к матери заботы? Лучше держаться от нее подальше в такие дни.

Отец получил письмо. Арестован дядя Миша, его близкий друг, детей отправляют в детский дом. Дядя Миша, как следует из письма, был замешан в какой-то контрреволюционной организации. Отец в ярости. Пригрел змею, подпустил близко врага народа.

Два месяца без писем.

Клара – Виктору

29 марта 1937

Ты теперь думаешь, что сердца у меня нет, так ведь, Витька?

А я не собираюсь перед тобой оправдываться. Думай как хочешь.

Сегодня мне снилась Людочка. Просила о тебе рассказать. С чего вдруг, не знаю.

Мы лежали рядом, плечо к плечу, земля сыпалась, сыпалась. Вот мама кинула горсточку, папа, бабушка. И совсем не страшно, хорошо так, спокойно.

И Людочка говорит, как это хорошо, что больше не хочется есть, что больше никогда не захочется есть. Глупый желудок все ныл, клянчил еду. А теперь так здорово, так замечательно. Мы плакали от счастья. И тут она сказала, что про тебя знает. Что ей тоже хотелось бы писать тебе письма.

Я ей сказала, что ты больше не пишешь, и Людочка очень расстроилась.

Виктор – Кларе

31 марта 1937

Дорогая Клара. Мне очень жаль.

Клара – Виктору

2 апреля 1937

Ты все врешь! Совсем тебе не жаль, ты ведь ее даже не знал! Никому не жаль! Все живут дальше. И рассказала я вовсе не ради жалости. И больше не вздумай про нее спрашивать.

Сегодня в школе она выглядела как обычно. Смеялась, шутила. Что творится на душе у Клары Кноль, для меня загадка.

И снова тишина. Не решаюсь ее нарушить.

Бабушка подарила бинокль.

Поделился с Колей и Алеком радостной новостью. Они предложили играть в разведчиков. Только спрятались за кустом, откуда ни возьмись – Клара. Точно шпионила за нами.

Она выхватила у Коли бинокль.

– Ой, фу!

– Что там?

– Она поцеловала его!

На Клару что-то упало с дерева, она вскрикнула.

Ваня и Лада повернулись в нашу сторону. Нас засекли. Мы бросились бежать.

Ваня побежал за нами. Я на бегу передал Кларе бинокль со словами: “Ты должна его спасти”. Клара кивнула, мы разделились.

Бегаю я неважно, Ваня быстро меня догнал, взял за шкирку.

– Что вы там делали?

– Ничего.

– Шпионили?

Мне повезло, что это был Ваня. Был бы на его месте Семен, он бы меня отмутузил.

И будто бы все как прежде, Клара снова ко мне расположена. Боюсь спугнуть.

Забрал у нее бинокль. Попросил никому про него не рассказывать. Будем на Волгу ходить, корабли рассматривать.

Клара закивала и тут же рассказала про бинокль двухлетней Лиде.

– Я же просил не говорить!

– Лида не считается. Она еще не совсем человек.

– Это еще почему?

– Что человека от животных отличает?

– Большой мозг.

– А еще?

– Мышление.

– А еще?

– Речь?

– Вот именно – речь! А Лида еще не говорит толком.

Я покачал головой. Скоро Кларе четырнадцать лет, а человек она несерьезный.

Клара – Виктору

29 апреля 1937

Витька!

Представь себе, я все выходные собиралась плакат к 1 мая рисовать, но меня то и дело что-то отвлекало. В конце концов, отчего я должна тратить дни, отведенные для отдыха, на школьные задания? В понедельник собиралась, во вторник собиралась, глядь, а уже среда!

С ума сойти! Подумаешь, хорошо рисую. Я это и сама знаю. Что мне теперь, к каждому празднику плакат рисовать?

Кое-как отвертелась перед 8 марта. А в этот раз не удалось.

А мне еще стихи учить!

Витька, а может, ты поможешь мне? Нарисуешь, я раскрашу. Что-нибудь простенькое. Голубя с цветком… Да что угодно! И буквы. Главное, чтобы буквы большие были, красные. И смотри, чтобы не плясали!

Я должна была сдать плакат сегодня, меня уже отчитали за безалаберность. Да не беда. Не будут больше мне ничего поручать!

Приходи ко мне после уроков помогать. Придешь?

Клара

Два вечера потрачено на плакат. Вышло недурно, но впредь я не намерен потакать капризам Клары. Однажды лень погубит ее.

Пока мы празднуем светлый праздник 1 мая, День Интернационала[13], фашисты на “кухне войны” готовят свое гнусное варево. Как прекрасно Кукрыниксы изобразили[14] этих негодяев. Варят зелье из тайных договоров, перемалывают в мясорубке чужие территории. А кто там роется в помойном ведре? Длинный хвост, короткие лапы, а морда – человечья. Круглые очки да острая бородка. Неужто Троцкий? Он самый! Только и остается, что довольствоваться объедками.

Я верю, что однажды наступит эра правды, эра мира и братства!

Да здравствует 1 Мая!

Клара – Виктору

3 мая 1937

Витька, почему же ты не в нашем ансамбле?

Ходишь-ходишь в музыкальную школу. А что толку? Надо на сцене выступать, людей радовать.

Ты на аккордеоне играть умеешь?

В конце мая у нас концерт, а аккордеонист ушел. Вообще-то это я предложила его выгнать, потому что он больно много о себе думает. Да это неважно. Нет у нас больше аккордеониста. А без него никак.

Виктор – Кларе

4 мая 1937

Дорогая Клара!

На аккордеоне играть я умею, но лучше бы не умел. Как только гости приходят, сразу: “Витька, сыграй!”

А громче всех требует Евдоким Петрович. Он сам прежде на баяне играл, а теперь пальцы не слушаются. Евдокиму Петровичу нельзя отказать. Он человек большой. Не гляди, что щуплый и клонится к земле. С Евдокимом Петровичем отец излишне вежлив, сам на себя не похож.

Я выучил несколько песен, чтобы играть на праздниках.

До сих пор помню, как первый раз на меня аккордеон поставили. Я тогда совсем маленький был, а инструмент тяжелый. Захотелось бросить его и убежать, но инструмент меня придавил. Пришлось играть.