Дорогая Клара! - Эмих Кристина - Страница 11

Просидел над книгой весь вечер, не мог оторваться.

Клара – Виктору

19 августа 1937

Витька! С днем рождения!

Спешу тебя поздравить.

Хоть и не смыслишь ты ничего, Витька, а мне надобно тебе рассказать. Тебе это будет интересно.

У нас в деревне легенда ходит. Про мешок хлеба, лужу крови и старика. А кто говорит, что не ведро крови, а девушка вся в крови в белых одеждах. А другие спорят, что никакой девушки не было, только лужа крови.

Идет мужик, перед ним мешок хлеба на дороге, хочет его поднять, да никак. Возвращается на телеге, а вместо мешка хлеба девушка сидит в белых одеждах, одежда в крови.

Нашелся старик и растолковал. Будет урожай. Но будет много смертей. Одни говорят – голод, другие – война[17].

Страшно за дедушку с бабушкой. Несколько раз на дню в дверь стучат, просят милостыню. Отчего же не хотят, чтобы мы их в город забрали?

Такие дела, Витька.

Ну, бывай. С праздником!

Много волнений о приеме в комсомол. Возможно ли, чтобы не приняли? Стоял в очереди, передо мной двенадцать человек. Стены обшарпанные, разбито окно. Дали билет, я его от волнения по пути домой привел в нетоварный вид. Отцу показывать не буду – накинется. “Недотепа, руки не оттуда растут”.

Три месяца разлуки – вечность. Она приехала загорелая, волосы выцвели на солнце. Подлетела ко мне и вдруг замерла. Увидела, что я не двинулся навстречу. Напустила равнодушие. Обошла меня кругом, оценивая.

– Это как это так?

Клара уставилась на меня внимательными карими глазами. Похлопала себя по макушке.

И вдруг я понял. Мы с Кларой одного роста!

Ага!

– Где-то ты смухлевал, Витька. Нельзя так быстро расти.

Может, и нельзя, а я вырос. И сам не заметил, как вырос!

Попытался заговорить с Кларой, но отчего-то краснел, мысли путались, в горле пересохло. Так долго готовился, репетировал. Сказать, что скучал, что рад видеть? Слишком сентиментально.

Письмо я получил за день до ее приезда. К чему было его отправлять? Должен признаться, к легендам, что гуляют в деревне Клары, я подхожу с холодным рассудком.

Был голод в Гражданскую войну, был страшный голод в 1931–33 годах. Да разве возможно повторение? Урожаи высокие. Боится народ, вот и весь разговор.

Дома снова какие-то странные слухи. Племянник бабушки пропал. Матери его недавно пришел такого рода ответ на телеграмму: “Не доставлена ввиду выезда адресата”. Все в смятении. Что значит “выезда”, куда он мог выехать? Настроение у всех мрачное. Бабушка плачет. Чувствую свою беспомощность.

Вчера с Кларой были дежурными по школе. Все время оказывались вместе. По большей части молчали. Было очень хорошо, я наслаждался нашей общей тишиной. Вдруг мне показалось, что молчание затянулось. Клара обычно болтает без устали, а тут… Я судорожно перебирал, что сказать. Мне не удается поддерживать беседу. Самое оживленное обсуждение при мне сходит на нет.

Я представляюсь себе скучнейшим из людей. Что толку, что читаю книги? Нет во мне дара рассказчика, умения заинтересовать. Мы молчали. В грудной клетке лихорадочно затрепетало, забилось и там же умерло. И так страшно сделалось от этой тишины. Я понес какую-то околесицу: про семейство липовых, соцветия и цветы, про разные виды тюльпанов и особенности ухода за луковичными растениями. Чушь несусветная.

Я должен закрыться от мира и быть один. Такова моя участь.

Сегодня на перемене стала смотреть на него в упор. Нравится мне вгонять Витьку в краску. Он, заметив мой взгляд, сейчас же дернулся и уставился в пол. Потом искоса посмотрел, гляжу ли я. Я глядела не отрываясь. Опять уставился в пол.

Клара – Виктору

22 сентября 1937

Видел, что в “Большевике” пишут? В этом году в Энгельсе построят большой кинотеатр, на 500 мест[18]. Будем смотреть фильмы каждую неделю после уроков. Хотя лучше бы, конечно, вместо.

Эх, Витька. Скорее бы вырасти. И больше никаких уроков, никакой зубрежки. Я бы после работы в театре ходила на все-все фильмы по многу раз.

Я заметил точно – она хотела пойти со мной после школы. Я поступил некрасиво. Сделал вид, что не замечаю, и ускорил шаг. О чем бы я говорил с ней? Чем заполнил неловкие паузы?

Страшно, что вскроется моя несостоятельность и Клара во мне разочаруется.

Виктор – Кларе

6 октября 1937

Дорогая Клара!

Представь себе всю абсурдность ситуации. Некая московская школьница, Анастасия Соловьева, наша ровесница, принесла в школу порошок карбида кальция[19]. Ученики насыпали порошок в чернильницы, и он стал выделять газ. Детей с головной болью, тошнотой и рвотой отправили в поликлинику, а потом отпустили по домам. И это они еще легко отделались, а ведь могли отравиться. Надо же додуматься до такого! Какая безалаберность.

С уважением, Виктор

Клара – Виктору

7 октября 1937

Эх, Витька! Отчего эта идея не пришла в мою светлую голову? Вот ты представь. Весь класс жалуется на головную боль и тошноту, и вдруг Клавдия Степановна обнаруживает у себя на столе порошок карбида кальция. “Кто принес?” Никто не сознается. Нас всех отводят в поликлинику, а уроки отменяются.

Правда, здорово?

Знать бы, что никто не сдаст, на следующей контрольной все бы устроила.

Но Галка первая побежит к Клавдии Степановне жаловаться, что это Кноль всех подговорила. С такими людьми нельзя иметь дело.

Клара

Главный мой изъян – раздражительность. Любой звук способен вывести меня из равновесия. При постороннем шуме не способен ни читать, ни писать, ни думать. В состоянии раздражения сосредоточиться на уроках – что поймать стреляного зайца в силки. Мысль вытворяет что-то несообразное. Уловив подозрительный шум, резко сворачивает в другую сторону, петляет, путает следы.

Я гневлив и нетерпелив. По словам бабушки, этими не лучшими качествами я в деда. Но что поделать? Иногда с трудом сдерживаю себя.

Вот и сегодня. К доске вышел Алек.

Алек – мой товарищ и друг, я уважаю его всячески. Но когда он десять минут стоит у доски и мямлит, я готов вскочить, выхватить у него из рук мел и все решить в две минуты. Вот такая натура.

Много читаю, размышляю о будущем. Приезжал товарищ отца из Саратова. Что творится в Саратовском университете! Арестовали преподавателей исторического факультета – тех, под чьим крылом в недалеком будущем мог оказаться и я.

Ректор тоже арестован. Фамилии его я не запомнил[20]. Обвинения – антисоветская деятельность.

Можно ли представить, чтобы столь уважаемого человека обвинили беспочвенно?

“Больно много болтал”, – бросил товарищ отца.

Совсем перестал видеть. С трудом разбираю написанное на доске. Прежде, если сильно прищуриться, можно было разобрать буквы и цифры, а теперь они сливаются в бесформенную массу, цепляются друг за друга и катятся по доске снежным комом. Все, что говорит учитель, запоминаю на слух, тренирую память.