Её сила и любовь (СИ) - "ilya301090" - Страница 27

Мэтт, видя, как упорно она работает, попытался хоть как-то остановить жену. Едва заметными знаками он пытался её оттолкнуть: он сплел палкой на земле символ взрыва и бросил обгоревшую проволоку перед её ногами. Но Шефер сердито крикнула: — Если не хочешь помогать, не мешай! — Крепкий стук ее гортани отдавался в ушах. Ее страх огня боролся с жаждой открытия, и тревога постепенно отступала, уступая место желанию узнать все секреты старого механизма.

Взрыв

Через несколько дней Шефер не на шутку решила вскрыть ядро экзострайдера. Она работала днем, чтобы Мэтт не видел, скрываясь в собственных тенях. Её голова была в метрах от генератора, но руки трудились у самого холма. Конэрк и Кишшоук, возвращаясь из леса с дровами, заметили, как женщина стоит на склоне холма — одинокая и напряженная: — Что-то не так, — буркнул Кишшоук, почувствовав беду. — Это плохая идея. — Конэрк, чей пушок уже побежал мягкой шелковистой кровью, кивнула тревожно. — Пойдем, скажем Куин.

Но было уже поздно. Шефер, нарушая инструкции безопасности, раскрыла панель корпуса и извлекла черный куб передатчика. Его крошечное сердце замерцало зеленым светом. Она подключила новообретенный узел к аккумулятору, и он едва заурчал — жизненный, как старый зверь. В ту же минуту внутри корпуса среагировал остаток заряда — раздалось бульканье и позже едва слышимый рык…

Неожиданно ядро экзострайдера вспыхнуло ярче солнца, а резкий звук взрыва сорвал спокойствие утра. Пламенем оранжевым и горячим взорвался корпус, огромная волна огня рванулась вверх. Шефер отбросило на зеленую траву, где она выкатилась вниз по склону и спиной врезалась в кусты. Ее крик пронзил тишину: отчаянная смесь боли, ужаса и удивления разнеслась по поляне.

Мэтт, только что проверяющий детали у генератора, резво кинулся к горящему холму. Его истонченное тело, хрупкое, будто выдрано из тончайшего стекла, содрогалось от ужаса — инжи действительно плохо переносят сильный стресс. Он кинулся сквозь дым, ступая высокими шагами, и нашел Шефер, сгорбившуюся в траве: руки, лицо и плечи ее покрывались волдырями и ожогами, кожа алая и мокрая. По-прежнему сжимая в руках передатчик, она тихо всхлипывала. Огонь, её вечный кошмар, воскрес и ударил по ней.

Куин, Хэдли и Калеун вскоре подоспели следом. Хэдли, пользуясь навыками городского доктора, быстро наложил на ожоги травяную мазь. Она вздохнула: — Ожоги у тебя неглубокие, Шефер, но нужна ночь покоя.

Мэтт, оцепенев от ужаса, опустился рядом на колени. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли где-то глубоко в груди. Только молчание — густое, болезненное — лилось от него, как невидимый дым.

Шефер, неуверенно поднимая голову, посмотрела в его глаза, полные боли. Она прошептала, словно бы разговаривая с его молчанием: — Потому что ты всегда молчишь. Я думала, ты просто боишься.

Он закрыл глаза, опустил лицо к её ладони. Длинные пальцы, дрожащие от страха, коснулись её руки. Но голос всё так же не шел — только дыхание, только горячие слёзы, падающие на её кожу. И всё же в этом молчании звучала правда громче любых слов. Шефер, несмотря на жар пылающей кожи, крепко сжала его руку в ответ. Их молчаливый союз, до сих пор неоформленный ни одним признанием, впервые стал ощутимым и живым.

Куин, наблюдая за ними, взглянула на подержанный передатчик. «Что это?» — спросила она строго.

Шефер, с трудом выдавливая слова сквозь кашель, ответила: — Сигнал… старый сигнал. Надо расшифровать его. Может… он поможет нам понять, кто послал этот сигнал и почему.

Той же ночью, когда взволнованные звезды рассыпались по небу, и две луны били светом по девственной чаще лагеря, в хижине горел первый электрический свет. Генератор Мэтта, впервые оживленный энергией недр планеты, застонал под нагрузкой и запустил лампы, которые специалисты поселения собрали из обломков челнока. Мягкий золотистый свет растекался по стенам хижины. Селла, забыв о своих ночных тревожных снах, захлопала в ладоши от восторга: «Смотрите, смотрите!»

Но новый свет отогнал только темноту очага, а отзвуки вчерашнего взрыва остались в сердце каждого. Шефер, лежа на носилках в медпункте, всё еще держала в руках черный куб передатчика, бормоча про машины. Мэтт тихо сидел у ее кровати, впервые встречая ее взгляд открыто. Между ними пролегали громоздкие, тусклые очки доверия и пережитого, но они жили дальше: их странный и хрупкий союз вынес испытание огнем.

За окном драгоценный месяц колыхался в ночном ветру, как бы благословляя силу их обновленного союза. Древо душ, с его резными узорами, по-прежнему сторожило лагерь, а легкие светлячки порхали у его корней. Сердце Хови ударило вновь: теперь поселение было в полном расцвете. Но впереди их ждали новые тайны — о них шептали сны Селлы, роботы на экзострайдере и призраки леса, что уже таились в тени.

========== Шерсть и сердце ==========

Шерсть и сердце

Четвертый месяц пребывания принёс первые холода. Горный ветер с хрустким шепотом гнал по небу тяжёлые облака, стальные и серые. Река, питавшая лагерь, в утренний мороз покрывалась тонкой серебристой коркой льда по краям. Хижина, теперь освещённая теплым светом генератора Мэтта, стала убежищем, где даже в серых сумерках не гасил очаг. Маленькие светлячки у подножия древа душ словно почувствовали изменения — они затаились в коре, но тускло мерцающий свет каждый вечер по-прежнему манил маленькую Селлу, чьи ночные сны становились всё загадочнее.

Поселение крепло: начались обсуждение планов по строительству новых хижин. Ящер, прирученный Кишшоуком торжественно патрулировал границы лагеря. Шефер, уже выздоровевшая от ожогов, днём и ночью занималась расшифровкой передатчика, бормоча себе под нос старинные коды. Но для Конэрк, которая теперь именовала себя Снежинкой, Хови переставало быть просто домом — этот мир открывал ей новую тайну самой себя через Кишшоука, её сородича и, как она начинала понимать, нечто большее.

Пробуждение иттакинки

Утренний туман нежно оплетал лес, когда Конэрк и Кишшоук отправились на поиски дров. Каждый их шаг хрустел на подмороженной траве, а дыхание вырывалось в холодный воздух белыми клубами. Она шла немного позади него: ее куртка, сшитая Калеун из оленьих шкур, не всегда могла удержать ледяной ветер. Ветер, обдувая ее, словно щипал за голые ступни. Конэрк побледнела еще чуть от холода, но самое важное — она впервые почувствовала, как её тело стало отвечать: по коже, раньше всегда гладкой, теперь расползался мягкий пушок. Каждый вздох она ощущала онемением, словно неживая ткань нового ощущения проникала в ее кровь.

Кишшоук шел впереди, нагой, без единой полоски материи — его густая черная шерсть красиво переливалась под росой. Он двинул вперед неспешно, высоко поднимая топор над плечом, словно хищник в выдрессированной позе. Конэрк поймала себя на том, что невольно восхищается его силой. Выкорчевать поваленное дерево или приручить дикого ящера ему удавалось без тягот. Она следила взглядом, как свободно и грациозно Кишшоук ступает по снегу, и сердце ее оттого билось быстрее.

— Ты все еще прячешься от самой себя, — заговорил он вдруг, ни на секунду не оборачиваясь. Его голос был низким и теплым, как рокот далекого предрассветного грома, — шерсть растет, сестра. Зачем ты продолжаешь носить одежду?

Конэрк невольно коснулась запястья, где пушок стал гуще. — Я… просто не привыкла, — смущенно ответила она, глядя на собственную руку. — На Иттаки мне говорили, что я слишком чувствительна к холоду, что мой организм слаб и не приспособлен. Я всё время мёрзла, а кожа оставалась гладкой — будто чужая среди своих. Я не знала, что это когда-нибудь изменится. Но как только я покинула Иттаку, всё изменилось — пушок начал расти, и его становилось всё больше. Я испугалась, что с этим не примут уже другие — и начала брить его. Годы бритья, скрытности… А здесь… что подумают люди??

Кишшоук остановился и медленно развернулся к ней, его желтые глаза мерцали в полутемной мгле. — Пусть думают, что хотят, — сказал он мягко. — Ты — это ты. Иттакины не стыдятся своей природы. Сбрось одеяния, Снежинка, — добавил он, кивнув на ее куртку, — почуяв ветер.