По прозвищу Святой. Книга первая (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич - Страница 45

Немецкий солдат как-то по-детски всхлипнул и повалился на мокрую землю. Автомат остался в руках Максима.

Он забрал у мёртвого немца подсумки с магазинами, снял и накинул на себя плащ-палатку (всё-таки защита от дождя), столкнул тело под откос, к воде.

Заглянул в будку. Здесь тоже стоял полевой телефон. Р-раз, концы провода болтаются, связи нет, и — дальше.

Часовому у парка с техникой и конюшней Максим перерезал горло. Крови много, но так было удобнее — удалось подобраться сзади. Оружие — «маузер» — забирать не стал. Тело бросил в ближайшем боксе с грузовым «опелем».

Теперь последний — у штаба. На хрена они вообще его здесь поставили? Лучше бы у казармы, — там, где люди и оружейка. Впрочем, там наверняка тоже есть дежурные, только внутри.

«Штабного» удалось снять совсем просто — он вышагивал вдоль здания штаба взад-вперёд, поэтому Максим просто дождался, когда тот дойдёт до угла и повернётся, прыгнул сзади, перерезал горло и оттащил тело за угол.

Оставался последний часовой — у склада с боеприпасами.

Сам склад был обнесён высоким забором из колючей проволоки. Бесшумно перелезть не получится даже со способностями Максима. Перерезать? Тоже долго. Значит, внаглую.

— Стой, кто идёт! — часовой в плащ-палатке и тоже с автоматом на груди, шагнул вперёд, отделившись от стены склада, который представлял собой утопленную в землю и накрытую шифером одноэтажную бетонную коробку.

— Начальник караула, — спокойно ответил Максим, входя в проём между двумя столбами. Ворот здесь, на счастье, не было. Видимо, немцы не захотели возиться, посчитали, что достаточно и часового для контроля за проходом.

— Начальник караула? — переспросил часовой. — Стойте на месте и осветите своё лицо.

— Ты охренел, солдат? — спросил Макс. — Это я, фельдфебель Грабовски!

— Господин фельдфебель? — снова переспросил часовой, но уверенности в его голосе поубавилось. — Но вы же…

Договорить он не успел. Максим уже был рядом, левой рукой зажал часовому рот, сильно толкнул, прижимая к стене, а правой нанёс три молниеносных удара ножом — в живот и два в горло.

Кровь из пробитой сонной артерии брызнула во все стороны, горячие её капли попали на лицо Максиму.

— Тихо, тихо, — прошептал он, придерживая тело, чтобы оно бесшумно опустилось на землю. — Тихо, уже всё.

Через двадцать секунд он стоял возле северной части забора. Прислушался. Молодцы, тихо сидят, даже он не слышит.

Максим негромко мяукнул два раза. Тут же послышался ответный «мяв», а в следующую секунду из-за забора полезли партизаны.

— Всё по плану, — шепнул Максим. — Вперёд.

Двухэтажная кирпичная казарма, в которой располагалась пехотная немецкая рота, была окружена за три минуты.

Максим первым вытащил из мешка две бутылки с заранее приготовленным «коктейлем Молотова», немецкой трофейной зажигалкой поджёг фитили и швырнул бутылки — одну за другой — в окна первого этажа.

Тоже самое сделали остальные бойцы и тут же отбежали назад и залегли, приготовив оружие.

Первый этаж казармы вспыхнул за несколько секунд, подожжённый со всех концов.

Послышались крики, на втором этаже зажёгся свет.

— Сейчас они кинутся в оружейку, — сообщил Максим лежащему рядом с ним Валерке Шило. — По моей команде. Пошли!

Они подбежали к окнам оружейки, за которыми уже полыхало пламя, и швырнули внутрь четыре гранаты — по две на каждого.

Загрохотало. Крики боли, паники, невнятные команды.

За территорией части послышались автоматные очереди и винтовочные выстрелы — это партизанские засады уничтожали офицеров и унтер-офицеров роты.

Немцы оказались не трусливого десятка и впрямь подготовленными. Даже без офицеров они действовали грамотно и без паники. Что-то из пылающей оружейки им всё-таки удалось захватить. Но, когда они попытались выскочить наружу через два входа в казарму — основной и запасной, чёрный — то нарвались на пулемётный огонь в упор. MG-34, захваченный ещё во время нападения на поезд, и три пулемёта Дегтярёва били длинными очередями с расстояния двадцати метров, и проскочить мимо этого свинцового ливня смерти живым не было ни единого шанса. Потеряв два с лишним десятка убитыми и ранеными, немцы прекратили попытки вырваться через двери и отступили.

Теперь у них оставался только один путь — через окна. Однако первый этаж хорошо занялся и пылал уже вовсю. Казарма былакирпичная, но полы и перекрытия — деревянные, из хорошо просушенного за годы дерева. Теперь это дерево вовсю пылало, отрезая немцам путь наружу.

Второй?

Около четырёх метров высота от земли до подоконника. Высоковато. С трёх метров подготовленный пехотинец может спрыгнуть, гарантированно не сломав себе ноги. С трёх с половиной, пожалуй, тоже, но уже без гарантии. С четырёх — шансы сильно уменьшаются. Правда, можно уцепиться руками за подоконник, повиснуть и потом уже прыгать. Это значительно уменьшит высоту падения. Но когда снизу по тебе стреляют, аттракцион становится смертельным.

Тем не менее, немцы попытались использовать все шансы — и окна первого этажа, и второго.

Прорывались сквозь пламя, замотав лица мокрыми тряпками, прыгали вниз со второго этажа на бетонную отмостку внизу.

Однако четыре пулемёта, восемь автоматов и три винтовки работали чётко и слаженно. Да, ночь была тёмной, но огонь, весело пожиравший первый этаж (в оружейке уже начали рваться патроны и мины) давал достаточно света, чтобы не стрелять наугад.

Большинство немцев были убиты и ранены еще в казарме. Остальные уже на земле.

Единицам, самым опытным и везучим, удавалось, избежав пули в окне и на земле, перекатиться и броситься в сторону, в надежде где-нибудь укрыться. Но казарма была окружена со всех сторон, а партизаны стреляли, не жалея патронов.

Через десять минут этого избиения подоспели ещё пять человек — те, кто расправлялись с офицерами и унтер-офицерами. Там уже всё было кончено, и пора было помочь товарищам. Впрочем, и товарищи уже заканчивали свою кровавую работу.

Ещё через пять минут всё было кончено.

Последние, оставшиеся в живых немцы, сообразив, что шансов на спасение нет, соорудили из простыни белый флаг, высунули его из окна второго этажа и закричали:

— Wir geben auf! [2]

— Не стрелять, — скомандовал партизанам Максим и крикнул. — Gehen Sie mit erhobenen Händen aus! [3]

Флаг исчез из окна.

— Приготовиться, — негромко сказал Максим.

С поднятыми руками и без оружия немцы один за другим начали выходить из казармы.

Максим насчитал двенадцать.

— Alles? [4] — спросил он.

— Ja [5] — ответили ему.

— Огонь! — скомандовал Максим.

Ударили пулемётные и автоматные очереди. Двенадцать человек задёргались под пулями, упали, затихли.

— Вот теперь alles, — сказал Максим. — Валера, Шило, возьми двоих и добейте тех, кто ещё жив. Нам пленные не нужны.

Из сейфа штаба Максим забрал имеющиеся бумаги (ключи нашлись у мёртвого командира роты). Технику — все три грузовика, бронетраспортёр и мотоциклы — сожгли. Несколько лошадей, нагрузив их боеприпасами и продовольствием со складов (рядом с оружейным складом оказался и продовольственный) забрали с собой. Остальных выпустили — местные крестьяне разберут.

Были ещё велосипеды, несколько штук, но их решили не брать — по лесу на них не особо поездишь, а вне леса слишком заметные, немецкого производства.

Подобрали всё имеющееся оружие, подожгли здание штаба, и ушли, бросив трупы немцев там, где они лежали.

Через двадцать минут вышли к броду через Жерев, перешли на левый берег.

Максим свистнул.

Из леса выскользули несколько партизан с носилками.

— Раненые есть? — Максим узнал голос Людмилы.

— Вы не поверите, ни одного, — сказал он. — Один руку о ветку боярышника расцарапал, другой слегка ногу подвернул, когда с забора прыгал. На этом всё.

— А всё почему? — весело добавил Валерка Шило. — Потому что мы — фартовые ребята. Милка, иди сюда, дай я тебя поцелую на радостях!