По прозвищу Святой. Книга первая (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич - Страница 35

— Там что, охраны не было? — спросил Йегер.

— Была. Целое пехотное отделение. Неполное, но всё-таки. Восемь человек с пулемётом.

— И где они? Убиты?

— Все живы, — господин штурмбанфюрер. Один ранен в руку. Звонил ефрейтор Хорст Кёппель.

— Командир отделения?

— Нет. Командир, фельдфебель, как я понял, полностью деморализован и не способен предпринимать какие-либо действия.

— Ясно. Где они, говоришь?

— В Белокоровичах, на железнодорожной станции.

— Минуту, — Йегер прикрыл микрофон трубки ладонью, посмотрел на капитана. — Далеко отсюда Белокоровичи?

— Рядом, — ответил тот. — Меньше тридцати километров.

— Какая дорога?

— Нормальная, мощёная.

— Спасибо, — сказал Йегер в трубку. — Еду в Белокоровичи, оттуда позвоню.

Он положил трубку:

— Извини, Оскар, — мне пора.

— Что-то случилось?

— Кажется, партизаны. Надо разбираться. Так что еду в Белокоровичи.

— Понятно. Слушай, Георг, я докладывал по начальству, но не знаю, дошло ли до тебя…

— Что именно?

Коротко, по-военному, Оскар рассказал, как недавно солдаты его роты искали сбитый русский истребитель и лётчика.

— Нашли?

— Истребитель нашли, но лётчика там не было. Хотя мы нашли следы крови…

— Да, вспомнил, — сказал Йегер. — Мне докладывали. Лётчик утонул в болоте. Так что, какие-то новые данные появились?

— Никаких новых данных. Просто безумная мысль, извини, если лезу не в своё дело.

— Давай уже, выкладывай. Мне, возможно, безумных мыслей как раз и не хватает.

— Я просто подумал… А вдруг этот лётчик не утонул?

— Всё может быть, — сказал Йегер. — В таком случае, он или где-то прячется или у партизан. Или ты думаешь, что он и есть наш еврей? Да ну, брось, это и впрямь безумная мысль. Там, думаю, дело сложнее. Ладно, разберёмся. Спасибо, я поехал. А, подожди, — он на мгновение задумался. — У тебя свободные машины есть?

— Есть один Opel Blitz [1] А что?

— Можешь выделить его и пару солдат?

— Отделение охраны из Белокоровичей хочешь перевезти, — догадался Оскар. — Хорошо, я распоряжусь. Ганс и Винценц подойдут? Ты с ними только что говорил.

— Вполне. Спасибо, Оскар. С тобой приятно иметь дело.

— Брось, Георг, дело у нас одно — победа Великой Германии над всеми врагами.

Двадцать восемь километров по мощёной дороге два «опеля» — легковой и грузовой — пролетели за полчаса.

Злосчастное отделение дисциплинировано ожидало начальство в здании станции, как и было договорено.

Йегер расположился в кабинете начальника станции и принялся одного за другим вызывать солдат на допрос.

Все они показали примерно одно и то же. Как на перегоне Возляково — Мощаницы состав остановился перед мостом через речку Ветку из-за упавшего дерева.

Как господин фельдфебель послал два патруля по два человека в каждом: один в голову поезда, второй в хвост.

Как потом никто и глазом моргнуть не успел, как все оказались разоружены и уже разгружали вагоны вместе с партизанами.

— Так это были партизаны?

— Партизаны, господин штурмбанфюрер, — отвечал ефрейтор Хорс Кёппель, который оказался самым сообразительным из всех и успел заметить многое. — Кто ж ещё? Только командовал ими самый настоящий дьявол, по другому не скажешь.

— Бросьте, ефрейтор, что вы несёте? Стыдно говорить подобное немецкому солдату.

— Вы сами просили говорить всё, что замечу. Вот я и говорю. Дьявол самый настоящий. Человек не может двигаться с такой скоростью! Его же не видно! Только что он здесь и через секунду уже на другой стороне состава. А дерётся как? Голыми руками обезоружил и обездвижил господина фельдфебеля и с ним троих. В две секунды! Потом ещё двоих… А взгляд? Не смотрят так люди. Неуловимые глаза. По-немецки, кстати, говорит, как мы с вами. Но записку по-русски написал.

— Записку?

— Да, вот, — ефрейтор выложил на стол записку.

С лета прошлого года Йегер учил русский, понимая, что без знания языка врага многого не добьёшься, а с Советами рано или поздно воевать придётся. Говорил пока плохо, понимал на слух ещё хуже, но прочесть написанное мог. Если не слишком сложно.

'«Сообщаю, что продовольствие, снаряжение и медикаменты, направлявшиеся в распоряжение 62-й пехотной дивизии вермахта были захвачены группой советских партизан, — прочитал он слова, написанные чётким разборчивым почерком. — Охрана — отделение немецких солдат — оставлена в живых из гуманных соображений. Не пытайтесь нас искать — в русских лесах вы найдёте только свою гибель. Без уважения, младший лейтенант Рабоче-крестьянской Красной Армии Николай Свят по прозвищу Святой».

[1] Немецкий грузовик времён ВОВ.

Глава семнадцатая

Солнце только что зашло, и над Лугинами растеклись долгие сумерки. Пока ещё летние, но уже совсем скоро в эти края придёт осень, и всё изменится.

Вот она, Виктория штрассе, бывшая Советская. Дом семнадцать, в котором живёт комендант Густав Вебер должен быть чуть дальше.

Не доходя до дома с десяток шагов, Максим остановился под раскидистым тополем, прислушался.

Тихо.

Где-то вдалеке брешут собаки, да погромыхивают на булыжнике колёса одинокой телеги.

Не торопясь, он обогнул квартал, держась настороже.

Никого. Только на соседней улице припаркован одинокий легковой «опель», а из распахнутых окон рядом стоящей избы несутся звуки патефона, весёлый женский смех, звон стаканов и гортанный немецкий говор.

Ага, кто-то из господ офицеров отдыхает. Что ж, правильно, сам бог велел воскресным-то вечером.

Он вернулся назад, к дому коменданта. Снова прислушался, перейдя в сверхрежим.

Нет, всё тихо. Показалось.

Вошёл во двор, постаравшись не скрипнуть калиткой.

На крыльце умывался большой серый кот с подранным ухом. Увидев Максима, прервался, внимательно посмотрел на гостя жёлтыми глазами, зевнул беззвучно.

Максим наклонился, протянул руку, спросил шёпотом:

— Что, серенький, есть тут посторонние?

Кот обнюхал пальцы Максима, позволил себя погладить, бесшумно спрыгнул с крыльца и канул в ближайшие лопухи.

Максим ещё раз оглядел улицу (никого), постучал.

Дверь открыл комендант Густав Вебер. Был он облачён в галифе, белую майку и надраенные до блеска сапоги. Выпирающий живот поддерживали подтяжки. От коменданта густо пахло шнапсом и салом с чесноком.

— А, это вы, Макс, — сказал он. — Входите.

Максим вошёл, огляделся, прислушался. Было тихо. Только тикали где-то в комнате часы-ходики.

— Вы одни, Вебер?

— Конечно, один, — буркнул тот. — Мы же договаривались. Проходите в комнату.

— Я посмотрю, с вашего позволения, — сказал Макс.

— Конечно.

Слева — кухня с дровяной плитой, простым деревянным столом, буфетом и парой табуреток.

Прямо — небольшая комната. Металлическая кровать, застеленная серым шерстяным одеялом, шкаф, стул, низкое окно с ситцевой занавеской.

Направо ещё две комнаты одна за другой. В первой накрыт немудрёный стол: консервы, нарезанный чёрный хлеб, варёная картошка, сало, квашеная капуста, початая бутылка шнапса. Одна тарелка чистая, с другой ели. Пара рюмок, приборы. Под потолком горит неяркая электрическая лампочка.

Во второй — спальня.

Вроде, всё чисто.

Максим присел за стол. Вебер уселся напротив:

— Принесли?

Максим медлил. Что-то было не так. Комендант не смотрел в глаза. Да, он был выпивши и довольно крепко. В таком состоянии взгляд у людей теряет фокусировку, «плавает». Но здесь что-то другое.

— Всё в порядке, Вебер? — спросил Максим.

Комендант взялся за бутылку:

— Будете?

Максим отрицательно покачал головой.

— А я выпью.

Он налил полную рюмку, махом опрокинул в рот. Ухватил пальцами капусту, отправил следом. Вытер руку о майку.

— Да, всё в порядке, — ответил, всё так же не глядя в глаза. — Если, конечно, всё это, — последовал неопределённый жест рукой, — можно назвать хоть каким-то порядком. — Вы деньги принесли?