Куда приводят коты (СИ) - Фомин Олег Геннадьевич - Страница 20

И перемир забросил в мою бывшую квартиру.

Когда я был тут в последний раз, примерно неделю назад, это едва не кончилось гибелью. Но те неприятные впечатления успели притупиться.

За окном ночь.

Будь я человеком, вряд ли бы что-то разглядел. Хорошо, что теперь со мной кошачье зрение.

Я обнаружил себя на кресле. Обивка во многих местах вспорота, скорее всего, ножом, «раны» вспухли белыми хлопьями ваты.

Бог мой, тут что, была война?!

Мое прежнее обиталище и правда выглядит как после стихийного бедствия. Мебель разломана, опрокинута, посуда вдребезги, обои подраны… Подозреваю, дело рук Седого и его, с позволения сказать, людей. Не смог смириться с тем, что упустил убийцу своего отпрыска, и решил выместить злобу на вещах. На квартире живого места нет! У меня сжалось сердце, будто нашел изуродованного пытками зверя. Как когда-то нашел под мостом кошку. Или крысу под мусорным баком…

Ласт!

Он ведь остался в логове Леона! Смог ли сбежать? Я должен что-то предпринять, вызволить его…

– Ты откуда взялся, модник?

Испуг швырнул меня с кресла на пол, живот и когти вжались в линолеум, я во все глаза уставился вверх.

Разглядываю здоровенного серого кота… Хотя в темноте цвет определить трудно, серое все вокруг. Котяра невозмутимо вылизывает длинную шерсть, разложившись на спинке кресла. Он больше меня раза в полтора. Как минимум. Настоящая зверюга!

Мейн-кун.

Пушистый хвост, на груди пышная грива, огромные уши с кисточками. Гибрид льва и рыси закончил слюнявить лапу, до меня царственно снизошли миндалевидные глаза.

– Как сюда попал, спрашиваю?

Я слегка расслабился.

Странно, но угрозу мое нутро не ощущает. Ленивый тон речи мейн-куна сообщил, что драться этот огромный хищник не намерен. То ли нрав миролюбивый, то ли просто не видит во мне серьезного противника. Скорее, второе.

И все-таки спускать с него глаз пока не хочется.

Я поднялся и ответил:

– Через перемир.

Кисточки на ушах мейн-куна шевельнулись.

– Чего?

– Перемир, – повторил я.

– Это что, форточка такая?

У меня окончательно отлегло от сердца.

– Ну… вроде того.

Все ясно. Обычный кот. Ласт рассказывал, что далеко не все, кто ходит на четырех лапах, имеют отношение к перемиру. Большинство животных – просто животные. И, как и положено животным, не умеют разговаривать. Хотя некоторые, вроде этого, умеют, но их словарный запас, как правило, ограничен. Перемир их не боится, можно совершенно спокойно превращаться, прыгать сквозь измерения и творить другие чудеса у них на глазах. Могут, конечно, шарахнуться прочь или остолбенеть, но это проходит быстро. Ломать свои маленькие мозги поиском объяснений не станут. Забудут уже через пару секунд. А то и вовсе не обратят внимания.

Котяра зевнул, сверкнув капканом клыков, затем помотал головой и произнес:

– Слышь, модник, где тут можно пожрать, не в курсе?

– Очевидно, в холодильнике, – ответил я и посмотрел на то, что осталось от последнего. Вмятины, царапины, дверца висит на одной петле, шнур оборван… А внутрь лучше и вовсе не заглядывать.

– Да я там уже съел все, – говорит мейн-кун, – только шпроты остались. Не умею открывать эти жестянки.

– Почему ты называешь меня модником?

– А чего вырядился?

И только теперь я удосужился осмотреть свое туловище.

На мне плащ Леона!

Опасный предмет гардероба превратился вместе со мной и теперь сидит на кошачьем теле, как родной, даже не чувствую, что на мне что-то постороннее. А ведь он закрывает почти всего меня! Я осмотрел манжеты у сгибов передних лап, шеренгу пуговиц на груди и животе, складки на боках… Подпрыгнул к осколку зеркала, увидеть воротник.

Стильная, конечно, вещица, но все равно не по себе. Сейчас ничуть не стесняет движений, но я не забуду, как она душила! Лучше избавиться. Лапы для манипуляций с пуговицами не подходят, придется снова стать двуногим великаном.

Пойду в ванную, не буду лишний раз вгонять в ступор нового знакомца.

Я направился в царство кафеля, но меня окликнули:

– Эй, модник, жестянки открывать умеешь?

– Какие?

– Да вон, под раковиной.

В указанном месте я действительно обнаружил банку шпрот. Хорошенько обслюнявленную, как сообщил мне нос, и даже кое-где помятую клыками. М-да, футболили ее по полу неслабо, вся в пыли. Герметичность, тем не менее, сохранилась. Вряд ли смогу нарушить. Если даже этот серый монстр не смог.

Интересно, а как он попал в квартиру?

Ах, ну да…

Окно балкона разбито, сквозняк колышет занавески, проходит через истерзанное жилище, как нитка через игольное ушко, выходит в приоткрытую железную дверь, шелестя паутиной растянутых поперек прихожей лент оцепления. Похоже, тот факт, что квартира опечатана, не помешал кому-то сюда наведаться. Странно, что здесь еще не поселились бомжи. Не ровен час, так скоро и будет. Бедное гнездышко! Впрочем, переживать должен не я, а собственники. Я всего лишь снимал эту жилплощадь. И все же…

У меня вообще пагубная привычка очеловечивать вещи. Рука не поднимается выбросить, если что-то сломалось или пришло в негодность. Вещь же будет страдать там, на помойке, не понимать, за что с ней так, она же ничего плохого не сделала! Звать на помощь, а никто не услышит… В общем, нельзя мне копить вещи. Помню, переживал за разбитую сахарницу, как за живую.

А тут целая квартира!

Я снова направился в ванную, но краем глаза заметил, что серое воплощение лени и невозмутимости на вершине кресла как-то оживилось. Лапы и брюхо грохнули об пол, и туча длинной шерсти уплыла под раковину. А затем я услышал… чавканье.

– Да ты… ом-ном… талант, модник… ом-ном-ном…

Любопытство вернуло меня на кухню, подвело к серой метелке хвоста. Я осторожно заглянул через мейн-куна.

Банка шпрот открыта!

И не просто открыта. Края банки идеально ровные, будто никакой крышки там и не было изначально. В ноздрях затрепетало от аромата копченой рыбки. Котяра повернул на меня умазанную в масле морду.

– Будешь?

– Нет, спасибо, – ответил я.

Хотя слюну сглотнул.

Мейн-кун вернулся к трапезе, а я снова направился в ванную. На полпути остановился, задумавшись.

Это место меня услышало. Значит, оно – все еще мой даймен. Несмотря на погром и на тот ужас, что творился со мной здесь неделю назад. Стены помнят хорошее. Моменты с Жанной, когда я жил в счастливом неведенье о ее истинной сути. И моментов было много, они все еще перевешивают тот мрак, когда я разом лишился работы, учебы и любимого человека. А заодно и будущего. И конечно, стены помнят самое удивительное утро в моей жизни: рыжая девушка в желто-зеленой клетчатой рубашке на голое тело хозяйничает у плиты, ее тихий напев, запахи яичницы, жареной ветчины и драников… и мое новое кошачье тело.

Я прислонился лбом к стене, глаза закрылись.

«Спасибо, – подумал я. А затем добавил: – Мне жаль, что они сделали с тобой такое».

Не знаю, услышала ли меня квартира, но я ощутил потребность сказать это, пусть и не вслух.

Наконец, уединился в ванной.

Она оказалась, как ни странно, невредимой. Забыли про нее, что ли? Дверь приоткрыта, в помещении густой сумрак. Вернее, тьма кромешная, но для человечьих глаз. Кошачье зрение худо-бедно справляется. Контуры различаю, и ладно.

Я запрыгнул на край ванны, прошелся по нему туда-сюда, как по обрыву каньона, и спрыгнул на акриловое дно. А затем, вопреки изначальной цели, вдруг улегся клубочком…

И задремал.

Еще один гигантский плюс кошачьего бытия в том, что мы очень легко засыпаем и просыпаемся. А чтобы вполне сносно выспаться, достаточно пяти минут. Не передать словами, какая удобная штука. В человеческой шкуре ворочался бы черт знает сколько, потратил бы несколько часов, а тут, как говорится, между делом. Как в лоток сходить.

Сон мне сейчас и правда не помешает. Передряга на крыше и в логове сфинксов неслабо так потрепала нервы. Однако даже пяти минут дремы меня лишили. Я подскочил от грохота. Как оказалось, с полки надо мной в ванну упали гигиенические принадлежности – шампунь, гель для душа и мыльница.