Куда приводят коты (СИ) - Фомин Олег Геннадьевич - Страница 106

– Но у меня нет источника энергии, – возразил Леон. – В прошлый раз искусственный даймен черпал силу из Лампы. Кроме того, даймену требуется главный экспонат – стиратель, вхожий в перемир. То есть – ты, Риф! А ты в этот момент будешь разбираться с Бликой, даже не знаю, чем ты собрался с ней тягаться… В любом случае, ты не можешь быть в двух местах одновременно. Попытаюсь компенсировать твое отсутствие новыми экспонатами, благо, их теперь – как грязи. Напичкаем ими каждую ячейку, как папиросу табаком! И все же…

– Не беспокойся, – заверяю, – есть у меня для тебя и стиратель, к перемиру причастный, и источник энергии… Причем в одном флаконе.

И я отвел Леона в бывшее тайное убежище Карри. Предупредив заранее, чтобы не шумел. Мы, словно в засаде у мышиной норки, замерли на матрасе, и, пока я рассказывал Леону о Томасе, в очках главаря сфинксов полыхали два отражения спящего огненного кота. Его мощность, увы, нельзя измерить детектором, так как последний имеет свойство громко пищать.

– Сможешь перетащить к себе в даймен так, чтобы не разбудить? – спросил я шепотом.

Леон, глядя на живой костер, лукаво улыбнулся.

– Не разбудить – это как раз по моей части.

В скором времени даймен для Блики был почти готов. Сфинксы оперативно увели гостей в другие помещения, объяснив в меру своих интеллектуальных возможностей, что сейчас тут крутые дяди будут мутить серьезные делишки. Многие, впрочем, сами ушли в перемир. В зале остались только тяжелораненые. Их убрали с решетки, разложили по периметру, наказав быть тише воды, ниже травы. Опустевшие ячейки в стенах сфинксы не только забили под завязку кинжалами и прочими вещами Блики, но и вновь застеклили. Оказывается, стекло не простое. Именно эти «линзы» фокусируют появление Блики на центре решетки.

– И последний вопрос… – сказал Леон.

Еще через какое-то время на каменном кресле распустился цветок пламени, в сердцевине которого спит кот, собранный из горячих угольков. А вокруг решетки завихрился светящийся бирюзовый туман. По расчетам Леона, искусственный даймен будет активен минут двадцать, максимум – двадцать пять. Его изобретатель и главный конструктор пообещал выжать из Томаса все, что можно, чтобы добавить минутку-другую.

Перед тем как отправиться за Бликой, я вызвал вожака сфинксов на разговор тет-а-тет.

– Слушай, Леон, окажи напоследок услугу, утоли стирательскую жажду объяснений… Давай на чистоту. Как бы ты не пудрил мозги окружающим, я знаю, ты думаешь только о себе. Остальных используешь. Меня в том числе… Я не осуждаю. Быть может, ты прав, так и надо. Те, кто рядом, зачастую не ценят искреннего доброго к ним отношения… Но как, черт возьми, с твоей сволочной натурой сочетается забота о Хелене? Ты ведь ее любишь, это видно!

Леон приподнял очки, те повисли на кошачьих ушах. Магическое сияние в зрачках погасло, и я, наверное, впервые увидел бирюзовые глаза, что называется, как есть. Без внешних эффектов.

Сфинкс кивнул.

– Люблю. Потому что ее любить получается. А всех остальных – нет. Рад бы, да не выходит. Места в сердце на всех не хватает… И приходится делать вид. Это я про моих ребят.

– А разве твои ребята… не понимают?

– Кто-то не понимает, а кто-то догадывается, но тоже… делает вид. Любовь – штука дефицитная. Многие благодарны уже за то, что я хотя бы умело притворяюсь. В прежней жизни у них не было даже этого.

Вскоре после нашей беседы Леон пожелал удачи, и я ушел в Бальзамиру.

В то, что от нее осталось.

Вообще-то, пока мы суетились с ловушкой и трепались, все могло уже закончиться. Блике надоело бы крушить и поджигать, и она исчезла бы в перемире. Или Вуркис израсходовал бы весь свой ресурс…

Но нет.

Тот же грохот, те же астероиды из обломков города, многие из них горят. Песок летит с такой скоростью, что его струями, как наждаком, можно чистить от ржавчины. Сбились и сточились углы ступеней на пирамиде, узнать ее теперь непросто в этой свалке камней. Я вынужден цепляться за ее склон руками и ногами, чтобы мою призрачную субстанцию не затянуло в воронку. Очень хочется вновь стать котом, ему проще укрываться от бури, но для поимки Блики нужна моя человеческая половина.

– Я не позволю тебе сбежать, тварь! Сбежать, как в тот раз! Не позволю, слышишь?! Ты не уйдешь, после того что сделала!

Голос Блики звучит отовсюду, словно глас разгневанной богини. Даже гром каменных туч и рев пламени не могут ее заглушить. Она выкрикивает фразы одну за другой, прерываясь лишь иногда на первобытные вопли, чтобы породить очередную огненную вспышку.

– Я убью каждого, кого ты знала, сотру в порошок все даймены, где ты была! Всю планету сожгу к чертям собачьим, если не вернешься!!!

Ничто живое здесь не выжило бы. Любая конфигурация мяса и костей, будь она хоть трижды бронированной, не смогла бы пройти сквозь стержень этого смерча на вершине пирамиды, не превратившись в кровавую пыль.

Хорошо, что я не из мяса и костей.

Пока что.

Об этом я думал, когда просачивался через каменно-огненный кокон, внутри которого бьется в истерике крылатая черная демоница.

– Вернись, проклятая мразь!!!

Серая кирпичная центрифуга крутит Блику в песчаном киселе, та мечется, как пчела в стеклянной банке, с криками изо рта вырывается гудящая огненная река, поджигает уродливые каменные снаряды, превращая в метеориты. Глыбы, смеющие подлетать слишком близко, демоница крошит, как сухари, шлепками крыльев, хвост и когти шинкуют ломти твердой породы, будто картофелины. То и дело сетка жил на теле раскаляется добела, и с черной глянцевой кожи срывается взрывная волна, раскидывает пазлы древней архитектуры во все стороны, освобождая на несколько мгновений пузырь пространства вокруг. А иногда ей достаточно бросить взгляд, и целая лавина плит, лестниц, колонн, статуй, арок исчезает вмиг, едва колыхнув на прощание пепельным шлейфом. И в воронке образуется гигантская прореха, но быстро заполняется другими обломками, что дожидались своей очереди на задних рядах. Вот так, снова и снова, каменный рой слетается к Блике, словно та измазана медом, и порой в этих тучах узнаются формы то громадной кошачьей лапы, то не менее громадной кошачьей морды…

Вуркис.

Он будет пытаться сомкнуть на Блике смертельные сорокаэтажные объятия до тех пор, пока в Бальзамире не кончатся камни, пока не исчезнет даймен, а с ним – и его дух.

Крылатая бестия тоже не намерена отступать. Она ведь может уйти в перемир когда угодно, но не уходит. Кажется, хочет выплеснуть всю ненависть, избавиться от нее разом и рухнуть, как подстреленная летучая мышь, но ненависти так много, она льется и льется диким пламенем, и Блика, словно жерло вулкана, обречена выплескивать ее вечно, пропускать через себя раскаленные потоки, которые обжигают ее так же, как и тех, кто оказывается рядом.

Нужно утащить отсюда Блику как можно скорее, но не в даймен сфинксов. Не в таком состоянии. Если сделать это сейчас, Леон не успеет дернуть рычаг – гнев, поработивший демоницу, вмиг испепелит там все! Он и меня испепелит, если попробую хоть на долю секунды выйти из состояния призрака. Даже моя гранитная форма вряд ли выдержит. Здесь, подозреваю, жарко так же, как в доменной печи. А то и вовсе как у поверхности Солнца.

Такое может пережить лишь одна версия меня.

Та, которой знакома эта ненависть. Та, что недавно сеяла вокруг такой же хаос и разруху. Та, что понимает это огнедышащее рогатое чудовище, как никто другой…

И я схватил ее запястья руками такими же черными и когтистыми, как ее собственные. Возник перед ней из ниоткуда, когда она летела на таран к очередной комете. Сабли наших рогов скрестились, а сети лавовых жил слились в единую, вспыхнули, и вокруг засияла сфера. Мы словно внутри огненного одуванчика. Об этот зонт глыбы разбиваются, словно капли дождя, а мы в его недрах синхронно машем крыльями, хлещем кнутами хвостов, выжигая друг другу мозг струями пламени из глаз, как из паяльных ламп. Огонь урчит, ворочается в ее глазницах еще не родившимся драконом, жаждущим вылупиться из яйца. С клыкастых краев белого, как снег, оскала течет лава.