Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Нарцисс в цепях - Гамильтон Лорел Кей - Страница 37


37
Изменить размер шрифта:

Он прижал меня к стене и входил, вскальзывал, дюйм за тугим дюймом. Дело не в том, что он был такой же длинный, как и широкий — нет, такой широкий, что даже с мылом он входил в меня на грани боли.

Он вталкивался, пока не вошел почти весь, и дошел до упора. И тогда он начал выходить — медленно, о, как медленно! И снова внутрь, медленно, все еще проталкиваясь, раздвигая, освобождая себе место. Я стояла, прижатая к стене, пассивная, недвижная. Это было совсем на меня не похоже. Я во время секса шевелюсь. Но мне не хотелось шевелиться, не хотелось останавливаться, и не было мыслей, было только ощущение его — внутрь и наружу. Я уже была не такая тугая, и мыло сменилось моей собственной влагой, и он стал двигаться плавнее — внутрь и наружу. Он был нежный, но такой большой, что даже нежность казалась огромной силой. Он дошел до дна моего тела. Размер у него был такой, что можно испугаться, но когда я сообразила, что мне не больно, на самом деле — чудесно, та часть моей психики, где еще жил здравый рассудок, мысли о мерах безопасности, успокоилась и замолчала. Весь контроль был отброшен. Мне не нужен был секс — он только средство достижения цели. Я хотела пить силу. Я хотела есть его похоть, пить его жар, купаться в его энергии. От этой мысли я тихо застонала.

Мика оперся на стену, тело его полностью прижало меня, и он начал искать ритм, так же нежно, но быстрее. Он был очень осторожен со мной, а я не хотела осторожности.

— Сильнее, — произнес голос, не до конца похожий на мой.

— Больно будет, если сильнее, — выдохнул он сквозь стиснутые зубы.

— Попробуй.

— Нет.

— Мика, прошу тебя, прошу! Если будет больно, я скажу тебе. Пожалуйста!

В комнате он не так себя контролировал, и я поняла почему. Сейчас он действительно боялся сделать мне плохо, потому что был внутри. Когда он просто терся об меня, на эту тему не было нужды волноваться. Сейчас — надо было. Я отдала ему преимущество контроля, которое мешало мне питаться. Он — Нимир-Радж, и у него достаточно силы не дать мне. Разве что он отбросит самоконтроль. Причем сильнее, чем сейчас.

При этой мысли какая-то часть рассудка всплыла на поверхность. Я снова могла думать, пусть и немного. Я этого не хотела. Я не хотела от него питаться. Это было неправильно, во многих смыслах неправильно. И я хотела сказать: «Остановись, Мика, я не могу этого делать». Но сказала я только «Мика», и тут он поймал меня на слове. Он вбил себя в меня так жестко и быстро, что крик вырвался из моей глотки и вызвал еще одну часть моей личности, которая была голодом Жан-Клода, бушующей волной жара, захлестнувшей мое тело и пролившейся в рот.

Он остановился:

— Тебе больно?

— Давай! Давай! Не останавливайся!

Он больше не спрашивал. Он вогнал мне так сильно и быстро, что я ахнула, не в силах перевести дыхание. Тихие беспомощные звуки лились у меня с губ, перемежаемые словами: «Боже мой... Мика... да... да!» И каждый раз, когда он всаживал на всю длину, вбивал себя ко мне внутрь, я летела на той тончайшей грани между ослепительной радостью и болью. И когда наслаждение стало перерастать в боль, он отодвинулся, и я снова смогла дышать. Тогда он снова всадил себя в меня, и все началось снова.

Он заполнял меня, будто я была сосудом, и ничего во мне не осталось, кроме ощущения его тела, ощущения его бьющей изнутри плоти. Он был тугой, толстый, будто забил своим телом отдушину и не хотел отпускать. Ощущение наполненности росло и разливалось по мне, сквозь меня, внутри меня, и вырывало из моего рта отрывистые дикие крики, а тело мое сводило судорогой вокруг него. И только тогда он отпустил контроль, давая мне понять, что это все еще была нежность. И тогда я стала впивать его, сквозь прижатую к моей спине грудь, сквозь его бедра, стучащие по моим ягодицам. Я впила его, и он во мне взорвался. Я пожирала его, втягивала в себя через каждую пору кожи, пока не стало так, будто у нас у обоих кожа исчезла и мы слились друг в друга, став единой плотью, единым зверем. И я ощущала его зверя внутри себя, будто они спаривались в наших телах, когда слились наши людские оболочки. В этот момент я не сомневалась, что стала истинной Нимир-Ра.

Когда мы закончили и соскользнули на пол, и он все еще был внутри меня, и руки его обнимали мою грудь, я стала плакать. Он испугался, что сделал мне больно, но нет. Я не могла объяснить ему эти слезы, потому что не хотела говорить этого вслух. Но я знала. Я старалась так долго, всю жизнь, не быть чудовищем ни одного вида, и теперь, одним падением, я стала обоими. Нельзя быть одновременно и вампиром-кровососом, и ликантропом. Эти сущности отменяют друг друга, как две болезни или два проклятия. Но я ощутила, как мой зверь обернулся вокруг зверя Мики. Он лежал как зародыш в безопасном тепле утробы и ждал. А я питалась от него не хуже любого вампира. Я всегда думала, что надо пить кровь, чтобы стать одним из них. Но я ошибалась, ошибалась во многом. И я не мешала Мике меня держать. Я слушала, как бьется его сердце мне в спину, и рыдала.

Глава 12

Машину вел Натэниел, потому что меня слишком трясло. Я действовала, двигалась вперед, решала проблемы по одной, но будто сама земля, по которой я шла, воздух, которым я дышала, стали ненадежными и незнакомыми. Будто изменилось все, потому что изменилась я.

Но я знала, что это не так. Я знала, что как бы тебе ни было плохо, какие бы страшные вещи с тобой ни случились, мир продолжает вертеться вокруг своей оси. Остальной мир даже понятия не имеет, какие чудовища грызут тебе сердце. Когда-то, давным-давно, меня поражало, как это так: такое смятение, такая боль, а миру глубоко на все наплевать. Мир, творение в целом, создан так, чтобы продолжать жить, жить дальше без любого из нас. Ощущение полного пренебрежения, и, собственно, справедливое. Но опять-таки: если бы земля переставала вертеться только потому, что у кого-то из нас случился неудачный день, мы бы уже летали в космосе.

Так что я съежилась на пассажирском сиденье джипа в предрассветной темноте, зная, что переменилась только я. Но перемена случилась такая, что ощущалась она, будто мир сменил орбиту — чуть-чуть.

Июнь вернулся к обычной своей липкой жаре. Натэниел был одет в топ и шелковые спортивные шорты. Волосы длиной почти до лодыжек он заплел свободной косой, подсунутой под ляжку на сиденье. Опыт говорил ему, что если пустить косу на пол, она мешает нажимать педали. И рычаг переключения скоростей тоже может запутать. У меня таких длинных волос не было никогда.

Он только пару месяцев назад получил права, хотя ему уже было двадцать. Габриэль, их прежний альфа, независимости не поощрял. Я ее даже слегка от них требовала — в той мере, в которой они на нее способны. Сначала Натэниел терялся, когда я требовала от него, чтобы он сам за себя решал, но в последнее время оно стало получаться лучше. Что давало надежду, а какая-то надежда мне нужна была прямо сейчас.

Он привез мне одежду в эту импровизированную больницу. Черные джинсы, темно-синяя футболка, черный лифчик, достаточно низкий, чтобы не вылезать из-под выреза, трусы ему под цвет, черные спортивные носки, черные кроссовки, черная рубашка с короткими рукавами, чтобы прикрыть кобуру с «браунингом». Меня все уговаривали купить главный пистолет поновее, и, быть может, были правы. Есть, наверное, что-то, лучше «браунинга» подходящее к моей ладони. Но я все откладывала — «браунинг» был у меня вроде как часть тела. Без него я ощущала себя как без руки. И нужно что-то посерьезнее размера рукояти, чтобы уговорить меня сменить оружие. Пока что — только я и «браунинг».

Натэниел привез еще мои наручные ножны и серебряные ножи к ним. Их я собиралась оставить в машине, раз на мне короткие рукава. Слишком получился бы агрессивный наряд для полицейского участка.

Только недавно я заменила черные ножны, которые погибли в Нью-Мексико. Это был спецзаказ, и мучо экстра динеропришлось потратить, чтобы ускорить работу, но дело того стоило. Больше нигде на теле я не могла носить ножи такого размера, чтобы можно было сесть и рукоятка не вылезла.