Шпионские игры (СИ) - Март Артём - Страница 54

Вышли мы ранним утром, когда солнце ещё не появилось на горизонте. К полудню достигли «Волчьих троп».

Наряд, сжавшийся до одного-двух метров между лошадьми, чтобы преодолеть сложный обрывистый участок и подстраховать друг друга, со временем растянулся по неширокой тропе, которую устилал щебень. Стал двигаться дальше разрежённой цепью.

Я укутался в бушлат. Под копытами Огонька шуршал щебень.

Нынче туман упал на эти горные вершины. Что-то рассмотреть можно было едва ли не в десяти метрах от себя. Шли так, чтобы каждый видел круп впереди идущей лошади.

Я глянул на часы. Достал компас.

— И тут скачет, — прошептал я тихо, когда стрелка снова в назначенное время сдвинулась с места.

Таран знал о странном поведении компаса. Знали об этом и в отряде. Однако нам не поступало никакого приказа относительно этого явления. Потому я только время от времени проверял, не изменились ли промежутки между «срабатываниями» неизвестного датчика. Они не менялись. А вот интенсивность…

Здесь, в горах, стрелка колебалась сильнее. Больше отклонялась от севера. Когда я рассказал об этом Мартынову, он сказал мне то, о чём бы я и сам догадался:

— Наблюдай, Саша. Если что — доложи.

Внезапно я увидел, как впереди идущая лошадь с Мартыновым в седле заплясала под ним.

— Тпру! Тпру! — крикнул Мартынов.

А затем раздался другой, чужой голос:

— Помогите! Помогите, быстрее!

— Ата! Жардам алып келдим! — крикнул мужчина по имени Карим.

Потом он прислушался, придерживая рослых лошадей за узды, подставил ухо расщелине.

— Может, он умер уже? — спросил Уткин немного гнусаво.

Карим был высоким и крепким парнем лет двадцати восьми.

У него было смуглое, скуластое лицо и слишком широкие для киргиза глаза. Хотя говорил он именно что на киргизском. Не похож был он на горца — слишком гладкая кожа, совсем не изрезанная морщинами от местных ветров. Глаза — широкие и, несмотря на раболепный тон, серые, внимательные. А ещё холодные.

Карим носил старую афганку и грязные армейские сапоги. Что странно — не советские. На поясе у него висел нож в деревянных ножнах.

Другого оружия у парня не оказалось, если не считать старинной винтовки Мосина, что была приторочена к седлу одной из его лошадей. Как я понял — отцовской.

Карим удивительно чисто для горца говорил на русском. К слову, остальных пограничников это не сильно-то настораживало. А вот меня — да.

— Нет, — покачал головой Карим и сплюнул через левое плечо. — Отец живой. Там он. Упал, но живой.

Карима мы встретили на одной из Волчьих троп. Он появился из тумана прямо перед носом лошади Мартынова и тут же попросил о помощи.

Конечно, мы не растерялись. Мартынов немедленно приказал парню стоять и поднять руки. Всё же ему нельзя было тут находиться. Но когда он взмолился о помощи, я спросил:

— Что у тебя стряслось?

По словам Карима, они с отцом поднялись так высоко, потому что искали тут соседа-пастуха, ушедшего за отбившейся овцой и пропавшего где-то здесь два дня назад.

На мой резонный вопрос, который я ему задал, когда он рассказал нам свою историю:

— Вы знаете, что зашли на советскую территорию?

Карим только округлил глаза и ответил:

— Нет, добрый человек! Не знали мы! Шли-шли по горам. Искали Бакыджана. И в мыслях у нас не было к вам заходить!

Тогда мы решили помочь, но забрать двух неудачливых пастухов на заставу для дальнейшего, так сказать, выяснения обстоятельств.

Мы стояли у расщелины — широкая, в несколько метров, она врезалась в гору, и наша пограничная тропа проходила у самого её края. Дно её окутал туман, и оттого казалось, что этого самого дна у неё и нет.

— Ата! — снова крикнул Карим куда-то вниз.

— А-а-а-а⁈ — хрипло ответили оттуда.

— Говорю же! — обрадовался Карим. — Жив! Цел, старый отец Айдарбек! Он крепкий. Как гора крепкий!

Потом Карим закричал вниз на русском:

— Ата! Тут русские! Русские пограничники! Они тебе помогут! Вынут оттуда!

— А-а-а-а-а! — снова прохрипели снизу.

— Отец у меня у-у-у, — Карим развёл в стороны локтями. — Большой. Но по горам ходит, как молодой козлик. Одному мне не справиться. Не поднять. У него нога сломанная. Надо, чтоб двое хотя бы пошли.

— Давайте я, — сказал я, мимолётно глянув на Карима, — я лёгкий. Меня на верёвке сподручнее спускать.

Мартынов кивнул. Добавил:

— Пусть Канджиев с тобой. Он у нас парень миниатюрный.

Алим расширил глаза.

— Так я упасть боюсь, — сказал он несколько удивлённо.

— А чего ж в горы суёшься? — рассмеялся Мартынов. — Раз уж высоты боишься?

— Э нет, — Канджиев отрицательно помотал головой. — Я не высоты боюсь. Упасть боюсь. А сегодня…

Канджиев поднял взгляд к серому, окутанному туманом небу, потом осмотрел всё вокруг, тоже спрятанное в сером мареве.

— Сегодня на Границе туман. Туман — недоброе дело.

— Ну опять он за своё, — вздохнул Канджиев флегматично.

— Туман, — напористо глянул на Канджиева Алим, — туман — плохой знак. Граница предостерегает.

— От чего предостерегает? — спросил я.

— Предостерегает, — Канджиев поправил на плече автомат, — от того, что обмануть могут.

Я тут же глянул на Карима. Мы с горцем успели встретиться взглядами, но потом он торопливо спрятал глаза. Уставился вниз. В туман, что царил на дне расщелины.

— Держишься? — крикнул мне Уткин, схватившийся за верёвку.

Второй её конец закрепили на камне, лежащем у тропы, но Вася всё равно держал её над землёй, чтоб о камни не перетёрлась.

Я, Алим и Карим спускались по ней ко дну расщелины.

Расщелина с этой стороны оказалась не отвесной. Здесь была сыпучая, глинистая почва с вкраплениями мелких камешков. Видимо, старый Айдарбек потому и выжил, что не упал, а свалился по ней, оказавшись внизу.

Нам пришлось спуститься, навскидку, метров семь вниз. Может, больше. А потом мы достигли дна.

Расщелина оказалась неглубокой. На дне её была мягкая и небольшая площадка грунта, поросшая ковром низенькой зелёной травки.

Хотя края этой площадки я и не видел, но подозревал — стоило пройти пару десятков метров, и наткнёшься на обрыв, скрытый в тумане.

Ходить здесь, внизу, нужно было аккуратно. И смотреть, куда ступаешь.

— Ата! — тут же отпустил свою верёвку Карим и бросился куда-то в туман.

Я предусмотрительно перевесил автомат из-за спины на грудь. Алим, пронаблюдав за мной, сделал то же самое.

Вместе мы шагнули в туман.

Когда прошли несколько метров, увидели, как Карим сидел на корточках рядом с мужчиной, полулежавшим у камня.

Старик по имени Айдарбек опёрся спиной о большой валун, вросший в противоположную, отвесную стену расщелины.

Старый горец поджал правую ногу. Вторую он выпрямил. Положил её на бедро левой рукой.

На грубом, изрезанном морщинами лице Айдарбека застыла маска боли. Он щурил и без того узкие глаза. Кривил большие губы, показывая нам крупные желтоватые зубы.

Одет он был в старый волчий чапан, поверх плотной куртки, утеплённые штаны и кожаные сапоги с крепкими, подбитыми подошвами. На широком ремне старик носил охотничий нож в мягких кожаных ножнах.

— Ата, — проговорил Карим, снимая с пояса армейскую фляжку. — Воды?

Старик покивал. Принял её. Отпил несколько глотков.

Я внимательно рассматривал обоих — отца и сына. Странно, но они были совершенно непохожи. Если Айдарбек обладал типично киргизским кругловатым и плоским лицом с маленьким носом, то Карим походил на пуштуна. Походил и формой лица, и более светлым цветом кожи.

— Видите? Нога, — сказал, обращаясь к нам, Карим.

— Дядь, — я опустился рядом с Айдарбеком, — на русском говорите?

Старик сжал губы, сглотнул, потом глянул на меня своими маленькими, орехового цвета глазами. Помедлив, он покивал.

— Да, — хриплым, низким голосом сказал Айдарбек, — говорю.

— Хорошо, — я глянул на Карима.