Шпионские игры (СИ) - Март Артём - Страница 32

Я был во дворе, сидел на большом камне у входа мечети, что, по всей видимости, когда-то рухнул сюда с крыши. Передо мной на плащ-палатке покоился разобранный автомат.

Я накрутил протирку на шомпол, принялся чистить канал ствола своего АК.

На улицу вышел Наливкин. Он достал свои папиросы, подкурил. Затянулся и выпустил облачко сизого, прозрачного дыма.

— Закуришь? — протянул он мне пачку папирос.

— Спасибо, товарищ капитан. Не курю.

— Забыл совсем, — Наливкин кривовато ухмыльнулся, сунул пачку в карман. — Остальные, вон… Сигареты из зубов не выпускают вторые сутки. Нервы глушат. У Звады вообще голос уже почти на полтона ниже стал. А как пришел к нам, голосок был звонкий, как у пацана.

Наливкин рассмеялся. Только как-то горько и не очень весело. Потом вздохнул, сощурившись, уставился на солнце, медленно заходившее за горы.

— Слушай, Сашка, — сказал вдруг Наливкин после недолгого молчания. — А ты к нам, случаем, не хочешь? У нас личный состав по большей части офицерский, но и срочникам место есть. Особенно таким самородкам, как ты.

Я вздохнул, заглянул в ствол, чтобы проверить, как очистилось.

— Снова предлагаете?

— Предлагаю, — хмыкнул Наливкин. — Ты ж пойми. Такому как ты на заставе не место. Ты у нас, в спецназе, больше пользе Родине принесешь. Да и сам быстро поднимешься по службе. А Шамабад? А что Шамабад. Застава, каких много. Там парни и без тебя справятся. Чай, не дураки сидят. Свое дело знают.

— Товарищ капитан, — начал я, немного помолчав, — вы когда-нибудь видали, как ломается плотина?

— Плотина? — Наливкин, казалось, даже удивился. — Это ты к чему?

— Сначала трещина, — продолжил я. — Потом вода. Потом вода слабое место находит, и пошло-поехало.

— Это ты про границу?

— Граница наша защищена. Но наши враги ее усердно ковыряют. Стараются не трещину, а целую дыру сделать. Как недавно на Шамабаде. И тогда мы им не дали. Отстояли свое.

— Я слыхал, — Наливкин покивал, — ты и в том бою отличился. Организовывал оборону. Но знаешь, что я тебе скажу? Ты своей спиной всю границу не закроешь.

— А мне и не надо, — я улыбнулся, поднял на Наливкина глаза. — Мне всего-то на всего достаточно быть там, где надо. И кажется мне, что место мое покамест на Шамабаде.

— Кажется ему, — усмехнулся Наливкин.

— Вот скажите мне, — продолжил я, — вы почему меня послушали? Тогда, в первый раз, когда мы Нафтали взяли. И во второй. Когда «Аистов» стравили друг с другом. Вы гляньте на меня. Любой офицер типа вас скажет: «Юнец неопытный, и года в кирзачах не отходил». А вы мне поверили. Даже больше — доверились.

— Ну… — Наливкин задумался. — Я видал тебя в деле. Да и…

— И?

— И интуиция подсказывала, что ты свое дело знаешь. Непонятно мне откуда, но знаешь.

— Вот. Чуйка, — я кивнул. — И мне чуйка подсказывает, что ничего еще не кончено. Потому и мне рано оставлять Шамабад.

Наливкин молчал. Когда докурил свою папиросу, снова достал следующую. Дунул в нее и вложил в губы.

— Значит, нет?

— Нет.

— Ну что ж. Вижу, не переубедить мне тебя, — Наливкин поджал губы.

Потом он задумался на полминутки. Внезапно убрал папиросу за ухо, принялся шарить в кармане.

— Ну раз уж так, то прими хотя бы это. Чтобы осталось у тебя от нас какая-то добрая память.

Наливкин достал из кармана потёртый кожаный чехол, изъеденный временем, но всё ещё крепкий, как старая солдатская кожа. Медленно, почти с благоговением, он раскрыл его. Достал и передал мне.

На мою ладонь лег тяжеленький латунный диск, покрытый потускневшей чёрной эмалью.

Это был немецкий маршевый компас Busch.

На крышке, под слоем потертостей, угадывалась гравировка — «Busch M.40», а чуть ниже — крохотный орёл, почти стёртый от частого касания пальцев.

Я щелкнул большим пальцем — крышка открылась с чётким металлическим звуком, обнажив зеркальную пластину под ней.

Внутри, под толстым выпуклым стеклом, лежал лимб с тончайшими делениями — цифры, чёрточки, углы, выведенные с немецкой педантичностью. Стрелка, синеватая у основания и алая на конце, замерла почти мгновенно, будто и не было тряски.

— Немецкий. Трофейный, — улыбнулся Наливкин. — Отец с войны привез. Передал мне. Я думал тоже сыну передать. Да вот только…

Капитан «Каскада» ухмыльнулся.

— У меня две дочки. Им такие игрушки без надобности.

Я глянул на Наливкина.

— Я не привык получать такие ценные подарки, не даря что-то взамен.

— Глупости, Саша, — покачал головой Наливкин. Потом замолчал и вздохнул. Повременив, продолжил: — Этот компас, он точный. Надежный, несмотря на возраст. Из любого дерьма выведет. И ты нас, Сашка, сегодня из дерьма вывел. Такой подарок — безделица по сравнению с тем, что ты совершил для меня и моих ребят.

Наливкин хитровато хмыкнул и добавил:

— Бери. А то обижусь.

Я притворно и иронично закатил глаза. Капитана такое мое выражение повеселило. Он сдержанно рассмеялся.

— Ну что? — сказал он. — Заканчиваем наш турпоход? Топаем до дому, до хаты?

Когда я глянул на компас, чтобы закрыть его, стрелка внезапно скакнула на юго-восток. На мгновение указала ровно туда, где за горами и Пянджем лежала застава Шамабад.

Я нахмурился, поджал губы.

— Компас не ошибается, говорите? — холодно сказал я Наливкину.

Глава 16

Стрелка компаса, справно указывавшая на север, снова дрогнула. На миг она указала по направлению на Шамабад и опять скакнула в правильное положение.

— Частенько ты поглядываешь на компас, а? — улыбнулся Шарипов, оглянувшись.

Мечеть осталась за спиной. Там же развернулась и степь. Ветер утих еще сильнее. Он пригнал тучи откуда-то с севера.

Когда мы вошли в ущелье, чтобы снова пересечь горы и на этот раз двигаться к Шамабаду, стало душно. Несмотря на то что солнце уже зашло, камни скал, раскаленные им, грели как надо. Заставляли спины и лица покрываться потом.

Капитан шел первым и вел свою лошадь под уздцы. В седле сидел советский разведчик. Искандарову будто бы стало лучше от травяного отвара, которым ему обработал ноги старый пастух. Тем не менее разведчик оставался все таким же необщительным. Он редко говорил с кем-то из отряда. Если и отвечал, то только односложно и по делу. Только с Шариповым несколько раз вел по-настоящему продолжительный разговор.

Искандаров был занят. Позаимствовав у Наливкина карандаш и несколько листков бумаги, он что-то писал прямо в седле. Писал медленно, в неудобной позе, но казалось, это занятие занимало все его внимание. Впрочем, остальные сильно к нему не лезли.

Мы с Нарывом шли конными следом. Везли в седлах собак. За нами ехал раненый Глушко, которому стало лучше после оказания первой помощи. Кровотечение его остановилось, но боеспособности он лишился почти полностью. Одной рукой с пулеметом не управишься.

Дальше переставляла ноги лошадь Ефима Маслова. Лейтенант тоже вел ее под уздцы. У него в седле, как-то сжавшись, ехал пакистанский шпион. Следом — свою кобылу вел второй Маслов. В его седле сидели девочка Тахмира с мамой.

Особист отдал свою лошадь раненому советскому пленному — младшему сержанту по имени Тимофей, который не мог перенести пеший переход и совсем ослаб. Спина его, иссеченная душманскими палками, воспалилась уже в мечети. Звада обработал его как смог — дал антисептик, но своим ходом солдат идти все равно не мог.

Замыкали строй еще двое советских солдат — Максим и Юра, ну и молчаливый афганец. За ними, арьергардом, ехали Звада и Малинин.

— Потому что компас сбоит, — сказал я.

— Как это — сбоит? — удивился Наливкин, но шага не уменьшил. Просто обернулся вполоборота, поглядывая на меня. — Стрелка скачет. Возможно, где-то поблизости залежи металлов.

— Всё может быть, — Наливкин пожал плечами. — Я во что угодно поверю, но только не в то, что дело в компасе. Штука — на века. Я им как-то на спор орехи колол. И ничего — как новенький.