Меткий стрелок (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 7

Я чокнулся с семейством Беллов, пригубил вина. А неплохо! Совсем неплохо…

— Прошу за стол, мистер Уайт — приглашающе махнул рукой Бадди — Городские быстро не обернутся. Мы успеем поесть и я вас спрячу на старой заброшенной мельнице на притоке Гросс-Вентр. Там вас никто не найдет!

Глава 4

Мельница стояла на краю леса, словно костяной скелет, забытый временем. Ее деревянные стены, когда-то крашенные в охряный цвет, теперь потемнели от дождей и трескались на солнце. К удивлению колесо было цело и даже таинственно постукивало, вращаясь в медленном притоке Гросс-Вентр.

Бадди сказал, что последний мельник умер от лихорадки лет десять назад. И с тех пор сюда наведывались только бродяги да совы. Лихорадка — это, так понимаю, примерно, все — от воспаления легких, до рака.

Внутри пахло сыростью, пылью и старым лежалым зерном. Я поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж, где сохранились остатки мебели: деревянная кровать с прогнившим матрасом, стол с отломанной ножкой, печь-буржуйка с дырой в боку. Окна были заколочены досками, но сквозь щели пробивался свет, рисуя на полу полосатые тени. В углу валялась груда пустых бутылок — видимо, временные гости любили выпить.

Первым делом я устроил Звездочку. Огородил на первом этаже ее место досками, налил в ведро воды, насыпал зерна, что мне выдал с собой Бадди. Потом на втором этаже развесил на гвоздях попону вместо штор, вымел пол метлой из сухих веток и расстелил на кровати одеяло. Осмотрел периметр: задняя дверь вела к реке, передняя — в заросли ивняка. Для побега — идеально.

Но главное — чердак. По шаткой лестнице я забрался под самую крышу, где среди паутины и голубиного помета нашел старые мешки с песком. Их я сбросил вниз, чтобы сделать мишени.

Пора было заняться стрельбой. Бадди одолжил мне три коробки с патронами для Кольта, еще одну я вывез из «Каньона греха». Каждое утро начиналось у меня с тренировок. Я развешивал мешки на ветках у реки, рисовал на них углем круги и кресты.

— Три выстрела в центр, два — по краям, — бормотал я, целясь в мешок с двадцати шагов. Кольт вздрагивал в руке, отдача била по запястью. Первые дни пули ложились хаотично. Но постепенно пальцы запомнили ход спускового крючка, а глаза — расстояние. Стрелял я самым обычным способом — с правой руки, левая помогает курку взводиться. Зачем что-то изобретать, если все придумано до нас?

К концу первой недели я мог попасть в яблоко, подвешенное на веревке и перешел к упражнениям на скорость.

Я вбил в землю колышек, привязал к нему веревку с жестяной банкой из под консервов. Отходил на десять шагов, закрывал глаза, слушал, как ветер раскачивает металл. По счету «три» поворачивался, выхватывал револьвер и стрелял, пока банка не замолкала. Сначала промахивался, тратил весь барабан. Потом научился укладываться в три патрона.

Закончив с банкой, перешел к движению. Бежал вдоль реки, спотыкаясь о корни, и палил по мишеням. Стрелял с колена, из-за укрытий, через плечо. Лошадиная подкова, найденная в траве, стала целью для «спортивной» стрельбы — бросал ее в воздух и пытался попасть до падения. Из десяти попыток удавалось две. Дошел ход и до Звездочки. Утром я выпасал лошадь на лугах, потом скакал на ней, стреляя направо и налево. Получался эрзац джигитовки.

Вечером, когда тени удлинялись, я ставил перед собой свечу, заряжал один патрон и ждал пока пламя не начинало слепить глаза. Рука начинала дрожать от усталости и тут я стрелял. Получалась либо затушить огонь, либо я клял себя за промах.

Иногда казалось, будто тело Итона помнит то, чего не знал я. Пальцы сами взводили курок, ноги выбирали устойчивую позицию. Но это не было мастерством — лишь инстинкты выжившего.

Эмми обычно приходила на закате, с корзиной, прикрытой клетчатой тканью. Ее рыжие волосы сливались с алым небом, а платье пахло полынью и теплым хлебом. Девушка приносила мне еду и новые патроны — я выдал ей все деньги, что у меня были с собой в момент бегства из Джексон Хоула. Она сначала отказывалась, говорила, что у нее есть собственный небольшой капитал и ей совсем не трудно купить мне в лавке все необходимое, но потом дала себя переубедить. Подозреваю, что Эмми все-таки что-то на меня тратила из своих денег — патроны я жег со страшной скоростью и вряд ли мои «капиталы» покрывали все расходы.

В первый день июля — мисс Белл одела красное платье с глубоким вырезом, подобрала волоса в хвост. Я с трудом проглотил слюну, когда увидел девушку заходящую в мельницу.

— Отец говорит, вы скоро станете святым от затворничества, — смеялась девушка, раскладывая на столе лепешки, вяленое мясо и ставя кувшин молока.

— Святые не стреляют, — парировал я, наблюдая, как она наклоняется, чтобы поднять упавшую ложку. Талия тонкая, грудь высокая — черт, надо бы отвести глаза.

Но однажды не смог. Эмми задержалась, помогая мыть посуду у реки, и ее рука коснулась моей, когда передавала тарелку. Палец провел по ладони, будто случайно. Я обернулся — и поймал ее взгляд. Голубые глаза, как у Нины, но без грусти. Только любопытство и… вызов?

— Вы много молчите, мистер Уайт, — прошептала она.

— Итон, — поправил я.

— Итон… — она произнесла мое имя так, будто пробовала на вкус. Потом шагнула ближе, и ее губы коснулись моих. Сначала робко, потом настойчивее. Руки обвили шею, пальцы вцепились в волосы.

Я отстранился, задыхаясь:

— Твой отец…

— Он на ярмарке в Шайене, — перебила Эмми, лихорадочно расстегивая пуговицы моей рубахе. Ее дыхание стало горячим, губы скользнули по шее. — А ты… боишься?

Страх растворился в прикосновениях. Мы рухнули на траву, ее платье оказалось задранным, мои руки — на бедрах Эмми. Кожа пахла речной водой и солнцем. Она смеялась, когда я не мог справиться с шнуровкой корсета, потом застонала, когда пальцы нашли путь под нижнюю юбку.

Это не было нежностью. Это был голод — два тела, забывших о войнах, смерти, прошлом. Я кусал ее плечо, она царапала мне спину и стонала так, что я чуть не оглох. Потом девушка села на меня, откинув голову, рыжие волосы рассыпались по груди с крупными темными сосками. Луна заглядывала в щели, стыдливо подсвечивая ее изгибы.

— Ты… не похож на других, — прошептала она позже, обнимая меня за спину.

— А другие стреляют хуже? — пошутил я, но она не засмеялась.

— Ты смотришь, будто хочешь убежать. Даже когда здесь.

Я не ответил. Прижал ее к себе, слушая, как за окном шумит река.

На следующий день я поймал форель. Выпотрошил, нанизал на ветку и жарил на углях, посыпая солью из мешочка Эмми.

— Индейцы так готовят? — спросила она, с любопытством наблюдая, как я переворачиваю рыбу.

— Не знаю. Мой дед научил, — соврал я, вспоминая пикники с Ниной.

Супруга все реже и реже приходила ко мне во снах, ее образ будто таял. И я с этим ничего не мог поделать — Эмми полностью заполняла все свободное пространство в моих мыслях, памяти… Я был сам не свой. Стоило девушке начать есть рыбу, как сок потек по подбородку и я тут же ловил капли губами. Мы целовались, как безумные, рыба падала в огонь, а ловкие руки Эмми уже расстегивали ремень на моих брюках.

Мы валялись в траве, пахнущей дымом и дикой мятой, пока солнце не скрылось за холмами.

— Я не хочу возвращаться, — прошептала она, когда я застегивал ее блузку.

— Оставайся. Но как же отец?

— Он в городе. Пьет в салуне. Обычно остается там на всю ночь.

Я обнял девушку, начал обратно расстегивать блузку.

— Итон, я боюсь! Судья Дауни назначил награду за твою голову. Двести долларов.

— Сэкономил

— Не шути так. Люди судьи опять были возле ранчо. Говорят он связан с бандой Черного Мэлдуна.

Мнда… С этим надо было что-то делать. Я встал, накинул ремень с кобурой на пояс. Быстро вынул Кольт, крутанул его на указательном пальце. Убрал обратно. И так несколько раз. Помогает сосредоточится. Эмми с любопытством смотрела на меня: