Договор на одну ночь (СИ) - Акулова Мария - Страница 34

На двадцатиоднолетие все дарили мне золото. Даже дядя, который обычно расщедривался преимущественно на более бюджетное серебро, не захотел падать в грязь лицом. Видимо, с расчетом на то, что скоро все траты переедут к Мелосам, а он остается с большим-большим инвестиционным плюсом.

Я узнала, что дяде за меня пообещали. Это участок в первой линии с выходом на пляж, который тоже, скорее всего, с помощью родственных связей с Мелосами удастся к завершению строительства сделать «своим».

Опять же, саркастично шутя в своей голове, я считаю, что имя будущей гостинице дядя должен был бы дать мое. В благодарность за жертвенность. Но, подозреваю, блестящий план Димитрия Шамли разбогатеть и стать своим среди сливок греческого общества ожидает ошеломительный... Крах.

Я над этим работаю.

– Красавица! Ну красавица!!!

Смеюсь и вроде как краснею. Даже не могу сказать, что испытываю отвращение из-за творящегося вокруг моей персоны базарного лицемерия.

Мне намного проще принимать ситуацию со знанием, что всё это не приведет ни к браку с нелюбимым, ни к загубленной мечте.

Завтра я сообщу Георгиосу, что он ошибся в своих представлениях о чистоте невесты, а сегодня у меня законный бенефис.

– Подойди поблагодари жениха, – дядя подталкивает меня к Георгиосу. И я тут же, заглотив отвращение, мотыльком подлетаю к надувшемуся от гордости парню.

Повисаю на его шее на долю секунды. Клюю в щеку и тут же отступаю.

Жора не успевает ни облапать, ни настоять на более… М-м-м… Глубокой благодарности.

– А в губы, Еленика? – Даже как будто бы просит, но я цокаю языком и помахиваю выставленным вверх указательным пальцем.

– На свадьбе поцелую. Тут уже совсем немного осталось, Жор. Разве сложно дотерпеть?

По жадным голодным глазам вижу – сложно. Он меня хочет так, что скулы сводит. А я получаю от этого свое законное удовольствие.

Все окружающие меня люди собирались поступить со мной ужасно. И мне не жалко, что я отплачу им справедливостью.

Жора все эти недели моего шелкового поведения пытался склонить к чему-то чувственному. Но сам же дал мне козырь в виде ответственности перед своим отцом и моим дядей.

Я не подпустила к телу.

Ты хотел чистую невесту, мой хороший? Я дам ее тебе. Скромную. Стеснительную. Теряющую сознания от намеков на поцелуи в губы.

Точно так же и с дядей.

Вы хотели послушную племянницу, тейе? Вот вам. Я доигрываю кроткую последние деньки, наслаждайтесь.

Извиняюсь без вины. Слушаюсь беспрекословно. Подыгрываю вашему мнимому величию и «впитываю мудрость», чтобы потом…

– Ну я же тебе даже спеть сегодня разрешил! – В голосе Жоры слышны нотки отчаянья, а я улыбаюсь ему соблазнительно и хлопаю ресницами.

О да, это правда стоит того, чтобы раздвинуть в благодарность ноги. Разрешение спеть в ресторане моего дядьки в свой День рождения – это почти что подвиг!

Но сарказм остается внутри, а я снова делаю шаг ближе к своему жениху и, стараясь не вдыхать запах мелочного труса, за которого все с радостью готовы меня отдать, еще раз чмокаю его в щеку.

А потом глажу вторую и, смотря в глаза, с придыханием шепчу:

– И я тебе за это очень… Ну просто очень благодарна! Ты реализуешь каждую мою мечту!!!

Георгиоса мои слова, к сожалению, не радуют. Но и на психи изойти он не может. Пока.

Уверена, откладывает всё на потом. Только потом между нами не случится.

В Кали Нихта сегодня не протолкнуться. Столики бронировали с понедельника. Слух о том, что мы наконец-то выступаем, разнесли по Меланфии быстро. Впервые дядя даже начал брать предоплату за бронь, потому что желающих оказалось больше, чем столов.

И такое внимание к моей персоне, на самом деле, вызывает трепет. Как бы там ни было, я люблю и свою маленькую первую сцену, и свой старомодный, но уютный и теплый Кали Нихта.

Мне грустно, что сегодняшний концерт станет последним, но уехать, не попрощавшись с Побережьем по-своему, я тоже не смогла бы.

Поэтому у меня сегодня прощальный концерт. Коротенький, но многолюдный.

Конечно, здесь не будет людей с букетами. Никто не попросит автограф или сделать общее фото. Но это всё ждет меня в будущем. Светлом и свободном.

Неделю назад я ездила в город на первый вступительный экзамен. Конечно, дядя об этом не знал. Георгиос тоже. Но сценическое искусство я сдала на высший балл. И просто не представляю, что могло бы сильнее мотивировать меня не отступать.

За спиной настраивают инструменты. Я щелкаю Жору по носу, стараясь не думать, что его близость ощущается совсем не так, как близость другого человека. Разворачиваюсь и быстро отхожу к сцене.

Уже с нее слежу, как дядя с Мелосами и другими уважаемыми у нас мужчинами занимают один из центральных столиков.

Возможно, Жора хотел бы, чтобы я пела исключительно для него, но этого не будет. Я поблагодарю взглядом каждого незнакомого мне случайно попавшего сюда туриста. А ему… Брошу в лицо дорогое кольцо.

Но, опять же, это будет завтра.

А пока я настраиваю микрофон и переговариваюсь со старым Лисандром про очередность греческих баллад, которые буду исполнять.

Сорокаминутный концерт – это семь песен. Потом будут еще танцы нашего кустарного коллектива, состоящего из официантов, и вишенкой на торте – главная услада для глаз туристов. Зебекико (прим. автора: танец с подносом на голове, на который слой за слоем выставляют стаканы).

Дядя щедро предлагал на мой День рождения закрыть Кали Нихта и устроить «семейный праздник». По сути, еще один аррабонас (прим. автора: ужин в честь помолвки). Но я мудрой гибкой сапой выторговала себе сцену.

А дальше… Поднимусь к себе. Достану коробку. Включу родительский диск. Буду слушать и может быть плакать. Потому что очень счастлива сейчас, но и очень волнуюсь. Интересно, а уезжая двадцать три года назад, мой папа чувствовал то же самое?

Когда мы с музыкантами уже почти готовы начинать, а гул голосов посетителей из увлеченно-беседующего становится нетерпеливым, за столиком Мелосов-Шамли и прочих местных шишек происходит оживление.

Дядя Димитрий встает и в своей отвратительной показушно-солидной манере идет в сторону крыльца террасы, гостеприимно разводя в стороны руки.

Раньше в нем чувствовалось заискивание. Теперь он всячески подчеркивает, что отныне равный. Спешит. Я почти готова назвать его ничтожным, но остаточные чувства и отголоски благодарности всё же не дают.

Провожаю дядю взглядом, пока мои мысли не сбиваются. Даже пальцы начинают дрожать.

На террасу Кали Нихта поднимается староста Петр. Он улыбчив и расположен к фамильярности. Они с моим дядей даже обнимаются. А меня догоняет запоздалый стыд. Я обещала написать ему, когда буду петь, но не сделала этого.

Мои чувства к нему, кажется, не изменились. Я по-прежнему считаю его лучшим мужчиной на нашем побережье. Но моя жизнь… Изменилась слишком.

Только дрожь вызывает даже не это.

С небольшим опозданием за Петром на террасу Кали Нихта ступает другой мужчина. В строгом черном костюме.

Я вижу Андрея и на долю-секунды забываю, как дышать. Мы пересекаемся взглядами и я тут же опускаю свой вниз.

Чтобы не сбить его с ног своим блеском. И не спалиться. А у самой сердце навылет и губы приходится до боли закусывать.

Он приехал.

Мы не списывались. Не созванивались. Не общались.

Я решительно верю в то, что нас связывают успешные деловые отношения. Без далекоидущих планов и ненужных обоим чувств. Но видеть его в Кали Нихта – это…

Взяв себя в руки, украдкой снова слежу за мужчинами.

Обнять Андрея мой дядя не решается. Они жмут друг другу руки и улыбаются. Обсуждают что-то (за гулом не слышно). Дядя кивает на сцену и на меня. Наверное, хвастается, что удачная инвестиция сегодня будет петь. Не знает, что в его "векселе" пробита обесценивающая дыра господином депутатом.

Я не представляю, зачем он приехал, и не фантазирую, что ради меня. Уж тем более, никак не связываю это со своим Днем рождения. Но взглядом до столика всё равно провожаю.