Г.Р.О.М. (СИ) - Киров Никита - Страница 13

Но что это даст? Так я не смогу спасти брата, а многие бандиты всё равно избегут наказания, вот как едва не избежал наказания Басмач, пока я его не пристрелил. А даже если засадишь кого-то, то для того же дяди Вани колония, что дом родной. Там он большой авторитет.

Ладно, всему своё время. Дядя Ваня ушёл, а я съел ещё кусочек курицы у потерявшего всякую уверенность Погодаева, и только после этого спокойно направился на выход. Надо держать руку на пульсе, и с Юлькой поговорить тоже надо.

И это дело пока не закончено. Мне надо точно выяснить, мог ли быть Погодаев тогда причастен к её пропаже. Выясню про него поподробнее, может, что-то подобное за ним водилось. Но пока не буду знать твёрдо — от дела не отступлюсь.

— Да ты поговори с ней! — встретил меня у порога дядя Юра. — Прикинь, Лёшка, ядрёный корень, она тут полы взялась мыть!

— Ну, полы-то у тебя грязные, — я пожал плечами. — Мыть надо, да.

— Да мне ж стыдно, не ей! Тут к тебе гости пришли, и сами убираются. Где это видано? Ой-ой.

Он с ворчанием ушёл в комнату, а Юлька как раз возилась на кухне, убирая что-то в углу, встав на четвереньки. Ох, ёклмн, я аж засмотрелся.

— Всё обговорил с ним, он меня понял, — сказал я.

— Точно? — Юля положила тряпку в ведро и повернулась ко мне. На лоб опустилась прядь светлых волос. — Лёша, я даже не знаю, как тебя благодарить. Вот же я… зачем я вообще с ним… — она выпрямилась.

— Не бери в голову. Давай чай попьём, и я тебя домой провожу. Он от тебя теперь будет держаться подальше. А если увидишь его — сразу мне говори, разберусь.

— Хорошо. Сейчас чай поставлю.

Она подхватила пузатый синий чайник с газовой плитки и подошла к раковине. В трубе раздалось гудение.

— В ванной вода должна бежать, — шум услышал дядя Юра в комнате и отозвался. — А на кухне трубу перекрыть сегодня обещали, на первом этаже ремонт делают.

Девушка отправилась с чайником в ванную, вскоре оттуда послышался звук побежавшей из крана воды. А мой взгляд притянула сегодняшняя газетка с криминальной хроникой.

Странный сегодня день, этот первый день моей второй жизни, и очень долгий. Но по его итогу кое к чему я пришёл.

И теперь я знаю, поговорив и с бандитами, и с братом, и с коммерсантом, и со всеми остальными, что делать дальше.

Пока не ясно, отвадил я угрозу от Юльки окончательно или нет, ведь ещё не понятно на сто процентов, с Погодаевым ли была связана её внезапная пропажа в мою первую жизнь.

Но я же могу повлиять не только на это. Я же знаю грядущие события в городе и не только. Но надо с чего-то начать. И я снова скользнул глазами по газетке, по той заметке, где писали об ограблении женщины.

Ведь я же знаю, кто это совершил, я помню этого человека, сам же его допрашивал в 2006-м, и он говорил, что начал убивать в 94-м. И с этого дня до того момента, когда мы его арестуем, он убьёт ещё нескольких человек.

Почему бы мне не начать с серийного убийцы, которого в газетах потом назовут Ювелир?

Могу даже позвонить в полицию насчёт него… то есть в милицию. Но мне не поверят. Может, стоит самому заняться этим вопросом? Ведь я же знаю, где он живёт…

Глава 5

Прямо сейчас за Ювелиром не поеду, провожу лучше пока Юльку до дома, проверю, что никто по дороге её не тронет, ну и город получше вспомню. Не то чтобы я его забыл, но всё равно многое за прошедшие годы изменилось.

Жила она далеко, в Правобережном районе, и ехать туда надо аж на трамвае, на одной из трёх работающих в городе веток. На остановку мы и направились.

Там дрались два пьяных мужика, привлекая всеобщее внимание. Один в клетчатой кепке и старом пиджаке, другой, с растрёпанными седыми волосами, одет в свитер с орлом. Ну, как дрались? Махали кулаками, иногда задевая друг друга, пыхтели и мычали.

— Как говорится, — спокойно произнёс я, обходя драку, — люди в Бекетовске настолько интеллигентные, что никогда не матерятся, а сразу лезут в драку.

— Тот дяденька матерился, — заметил Юля, когда мы садились в трамвай. — Которому нос разбили.

— Это от боли.

Ей я нашёл другую куртку, мою старую штормовку, которая лежала в шкафу у дядьки, а сам облачился в привычную джинсовку. И для себя я захватил старый чёрный рюкзак, плоский и удобный.

Внутрь я положил жёлтый китайский дождевик из полиэтилена, молоток с перемотанной синей изолентой рукояткой, моток китайского скотча, бельевую верёвку и старый советский складной ножик Ярика «Белка», которым он точил карандаши в школе. Клинок уже потемнел от старости и покрылся ржавчиной.

Небольшой дождь хлынул, когда мы уже сидели в дребезжащем трамвае на сиденье в голове. Людей внутри немного — время уже позднее, все сидят дома, а вечерами в городе гулять было не принято. Опасное это дело, такие прогулки, да и освещение в Бекетовске мало где есть, у города огромные долги перед энергосетями. Только центральные улицы худо-бедно освещались, на остальных ночью всегда была кромешная тьма.

— Что-то задумалась, — проговорил я.

— Да всё об одном и том же, — начала она и повернулась ко мне. — Но… спасибо, Лёша, правда. А то даже не знаю, что было бы дальше.

Я вот тоже не знаю. Пока ещё не всё выяснилось на этот счёт, надо разбираться и с этим.

Вышли за одну остановку до старинного лютеранского кладбища и быстрым шагом добрались до старого панельного дома. Райончик-то хоть и опасный, но воздух хороший, совсем рядом — густой сосновый бор. Главное — держаться в стороне от бульвара неподалёку, где круглые сутки кто-то трётся, а драки бывают каждый день, иногда даже с ножами. Хотя бы раз в месяц да увозили оттуда очередного жмурика.

В подъезде пили пиво какие-то пацаны и играли на гитаре, распевая песни Цоя нестройным хором молодых поддатых голосов, но они были к нам неагрессивные, веселились сами с собой.

Юлькина квартира была на третьем этаже, я сразу вспомнил дверь, обитую кожзамом, или, как его называли в шутку «кожа молодого дерматина». Жили они втроём — Юлька, её младший брат и отец, дядя Лёша, мой тёзка.

Крутого нрава был дядька, никому спуска не давал. Помню, в детстве так и норовил меня наругать, а то и наподдать, чтобы я не крутился рядом с его дочерью. А один раз, когда мне было тринадцать, я был на даче, и там он выстрелил в меня солью из ружья, думая, что я своровал у него малину.

Синяк на заднице болел долго и сошёл нескоро, но самое неприятное — я эту малину не воровал, а честно купил у бабки на станции и просто шёл с ней мимо. Но дядя Лёша в итоге признал, дал мне немного покататься на своём тракторе, купил мороженое и подарил старую воздушку-переломку. Воздушка так до сих пор где-то лежит у дяди Юры.

Другие тогда времена были и нравы. Случись такое сейчас, шум бы подняли на всю страну. А тогда все махнули рукой, мол, с кем не бывает.

Но от того крепкого мужика осталась только тень. В инвалидном кресле с точками ржавчины на металлических частях сидел высохший бледный мужик. Разобрал его паралич после инсульта, и серьёзно, врачи ничего сделать не могли. Не говорил, почти не двигался, но взгляд ещё живой.

— Папа, привет! — сказала Юля, заходя в комнату, и затараторила: — Помнишь Лёшу? Вот он, в гости пришёл. Витя, ты чай будешь?

— Угу, — не сразу отозвался болезненно худой, бледный парень, сидящий за столом у стены, поправил очки и отложил учебник.

Они втроём жили в этой однушке. Ситуация у них непростая — отец парализован, младший сын, этот неразговорчивый пацан с тёмными синяками от недосыпа под глазами и с торчащими в беспорядке волосами, учится на втором курсе медакадемии, и учёба у него идёт трудно, поэтому Юлька крутится за всех.

Брат с сестрой ушли на кухню, я остался в комнате. Вдоль стены стояла вечная югославская стенка, у окна — привычный всем раскладной стол, но у него разложена только одна створка.

Телевизор включён, там показывали Аншлаг, на стене о чём-то беседовали и смеялись Петросян и Регина Дубовицкая. Стол завален учебниками, но есть пара художественных — чуть в стороне лежал «Дневник Лоры Палмер», который наверняка читала Юля, и советская книжка с потёртой обложкой «Повесть о настоящем человеке». Девушка явно читала её отцу вслух, это вроде была его любимая книга.