Космонавт (СИ) - Кресс Феликс - Страница 47

Я допил свой чай и встал.

— Пойду в комнату. Завтра рано вставать.

Отец кивнул.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Спокойной ночи, сын.

— Спокойной, — сказал я, не оборачиваясь.

Мать что-то пробормотала мне вслед, но я уже выходил в коридор. За закрытой дверью своей комнаты я сел на кровать и задумался, прислушиваясь к приглушённым голосам, доносившимся с кухни. Мать что-то рассказывала увлечённо, отец отвечал глухо, отрывисто.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

«Так кто же ты, отец?» — задал я мысленный вопрос и сам же попытался на него ответить, прикрыв глаза и анализируя детали.

Начал я с внешности. Крепкое телосложение, но с налётом запущенности. Не бич, но и не ухоженный. Руки рабочие — мозоли есть, но не грубые, как у шахтёра или тракториста. Скорее, как у того, кто привык держать инструмент. Возможно, механик? Токарь?

Но осанка… Нет, это не просто рабочий. Слишком прямая спина, даже сейчас. Как у военного.

И поведение у него сдержанное, без лишних слов. Говорит чётко, но мастерски уходит от ответов. Взгляд оценивающий, привыкший подмечать детали.

И самое главное — как он смотрел на меня. Не как отец на сына, как… проверяющий. Я всё никак не мог уловить, что это за ощущение, а теперь понял. Так что же он — раскусил меня? Вряд ли…

Я лёг на кровать и уставился в потолок. Мать говорила, что он простой советский человек. Уехал в командировку или что-то вроде того. Но тогда почему за мной следили? Перед его появлением… И все эти взгляды и оговорки в аэроклубе при упоминании моей фамилии… Что-то здесь не чисто.

И какие у нас возможны варианты?

Первый, самый очевидный, что приходит на ум — военный. Может, лётчик? Но тогда почему такой… потрёпанный? Почему открыто не сказал? Уверен, что и мать до конца не знает об его этих «делах».

Второй вариант — учёный. Из тех, кто работает над чем-то секретным. Но тогда где его лаборатория, его коллеги? Какие-то наработки должны были остаться дома. Или хотя бы книги специализированные. В общем, тоже сомнительно. Если бы он работал в каком-то секретном НИИ, его бы не отпустили просто так. Да и вид у него не «кабинетного» типа — слишком грубые руки, слишком жилистое тело.

Третий вариант — заключённый. Вот это было бы логично. Одутловатость, щетина, потрёпанная одежда… Но опять же — осанка и взгляд совершенно не зековские. Наколок я не приметил. Я таких людей видел в прошлой жизни много, и они совсем иначе смотрят. В его поведении не было той показной бравады, что свойственна «блатным». Да и мать вряд ли бы покрывала преступника — она слишком правильная для этого.

Последний вариант — разведчик.

Вот это уже интересно. Если он работал за границей, а потом что-то пошло не так… Это объясняет и исчезновение, и интерес органов, и его нынешний вид. Человек, выброшенный из системы, например.

Но самое странное — его поведение. Он не оправдывался. Не лез с объятиями. Не пытался играть в «любящего отца». Он просто… явился и был тут.

А ещё… его реакция на мой рассказ о разбирательстве. Он отреагировал так, будто знал. Не просто предположил — он понимал, о чём я говорю.

Я закрыл глаза. М-да… задачка…

Завтра. Завтра я начну копать. А пока… пока нужно подумать о том, как бы ускорить своё обучение в аэроклубе, чтобы не тянуть лямку простого курсанта несколько лет. Что-то для этого нужно подготовить уже сейчас. Я открыл глаза и повернулся на бок, глядя на полосу лунного света, пробивавшегося через щель в шторах. Мысли об отце временно отошли на второй план — сейчас важнее было систематизировать знания, которые у меня уже есть.

В моей прошлой жизни с ускоренной программой ассоциировалось слово «экстерн», но здесь, в 1964-м, всё было иначе. Аэроклубы ДОСААФ готовили лётчиков по чёткому графику: теория, практика, экзамены. Но варианты сократить срок обучения всё же существовали.

В библиотеке я наткнулся на заметку в старом номере «Красной звезды» с описанием реального случая. В 1958 году курсант из Саратовского аэроклуба сдал экзамены досрочно. Парень оказался очень способным: теорию знал назубок, а налетал больше нормы за счёт дополнительных занятий.

И Николай Петрович в одном из своих рассказов в библиотеке как-то обмолвился, что если курсант летает, как будто родился в кабине, комиссия может пойти навстречу и провести обучение, так сказать в индивидуальном порядке. Но одного умения мало. Нужно, чтобы начальство поверило в твою готовность. Вряд ли в местном аэроклубе хоть кто-то пытался на такое пойти.

Ну и наконец, опыт моей прошлой жизни. Я прекрасно помнил, что в военной авиации СССР ценили инициативу, но только подкреплённую результатами. Пустые просьбы не работали — нужны были факты.

Итак, что нужно сделать мне, чтобы в короткий срок выпуститься из аэроклуба и поступить в военное лётное училище уже на следующий год, с рекомендациями и вне конкурса?

Первое — налетать больше часов. По норме курсант должен был сделать определённое количество вылетов. Но если брать дополнительные смены, помогать с подготовкой самолётов, тогда можно увеличить свой налет.

Второе — сдать теорию досрочно. С этим немного проще. Учебники этой эпохи я уже неплохо изучил. Осталось убедить преподавателей в том, что мне не нужны повторные лекции.

Ну и последнее, но не менее важное — заручиться поддержкой Крутова. Майор симпатизировал мне — это было очевидно. Но одного его желания мало. Нужно было доказать, что я не просто тороплюсь, такой горячий юноша, а действительно готов.

Следовательно, план действий прост: завтра нужно зайти к Крутову и заявить прямо о своих намерениях, обсудить саму возможность дополнительных полётов. Нужно сказать ему, что я готов сдать экзамены экстерном. В случае успеха — это будет плюсом для репутации клуба. Этакий агитационный пример. Скажу, что если не справлюсь — вернусь к общему графику. Но я справлюсь. Обязан справиться…

Крутов, насколько я успел понять, ценил прямоту. Если подойти с чётким планом, а не с пустыми обещаниями, то шансы будут. И если он даст добро, можно будет выходить на лётные дни вне графика. Ну и зубрить материал.

Далее нужно будет поговорить с преподавателями. Попросить досрочную сдачу экзаменов по теории. Какие я могу предъявить аргументы им? Ну-у, например, самостоятельная подготовка. Вот не могу жить без самостоятельных занятий… Ещё я могу предложить помощь — подтягивать отстающих курсантов. Таких у нас много, а преподаватели физически не могут уделить время каждому в индивидуальном порядке. А я бы взял некое шефство над ними.

С этими мыслями я закрыл глаза. Завтра будет интересный день.

Проснулся я от уже привычного резкого звонка будильника. Потянулся, чувствуя, как позвоночник приятно хрустнул, и резко поднялся с кровати.

Далее привычная зарядка под радио. Умывание и подготовка к пробежке: тренировочные брюки, майка, сверху — лёгкая ветровка.

Обычно в это время в квартире было тихо — мать либо ещё спала, либо уже уходила, и я занимался своими делами в одиночестве. Но не сегодня.

Когда я вышел в коридор, то обнаружил, что на кухне горит свет. Отец сидел за столом. Он держал в руках стакан чая и бездумно смотрел в окно. На столе рядом с ним стояла тарелка с коркой чёрного хлеба, посыпанной солью.

Услышав меня, отец оторвал взгляд от окна и посмотрел на меня:

— Раненько.

— Привычка, — коротко ответил я, наливая себе воды из графина.

— Куда собрался?

— На пробежку, — я полез в холодильник за колбасой и сыром.

Отец отхлебнул чай, поставил стакан и неожиданно сказал:

— Я с тобой.

Я лишь пожал плечами:

— Как хочешь. Есть в чём бегать?

Отец кивнул.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Тогда готовься.

Отец снова кивнул, поднялся и вышел из кухни.

Спустя десять минут мы уже выходили из подъезда. Утро выдалось прохладным, свежим. Мы вырулили во двор, и я сразу задал свой привычный темп — не быстрый, но и не прогулочный. Отец держался рядом, дышал ровно.

— Раньше тоже этим маршрутом бегал, — вдруг сказал он.

Я лишь хмыкнул в ответ.