Космонавт (СИ) - Кресс Феликс - Страница 38

Я прислонился к стене и смотрел на них, на этих простых советских парней и девчонку, которые ещё вчера спорили о том, кто лучше рисует профиль крыла, а сегодня готовились встретить человека, ставшего легендой ещё при жизни.

… Зевать хотелось страшно, даже челюсть ломило. Я сидел на лекции по аэродинамике, механически записывая за преподавателем формулы, но мысли мои были далеко. Вчера мы с ребятами засиделись допоздна в читальном зале, а сегодня снова встали затемно, чтобы успеть доделать все приготовления.

Глаза слипались от недосыпа, но внутри бушевала странная смесь волнения и гордости. Стенгазета «Советский человек — покоритель космоса» получилась на славу. Катя с Володей сделали аккуратные колонки текста, Миша подобрал лучшие фотографии из «Огонька», а я лично трижды перепроверил все даты и цитаты. Вопросы тоже заготовили. Написали их на карточках и отрепетировали с группой, чтобы никто не растерялся в ответственный момент.

Лектор что-то говорил о пограничном слое, но я ловил себя на том, что мысленно уже составляю список того, что ещё предстоит сделать для украшения зала. После звонка нужно будет забрать красное знамя ДОСААФ с золотой бахромой и повесить его на центральную стену в зале, где будет проходить встреча. Так, что ещё…

Ещё нужно повесить портреты Гагарина, Терешковой и Циолковского в одинаковых деревянных рамках и расположить их по правую сторону от знамени. Я подумал и мысленно добавил к этому списку портрет Жуковского — основоположника советской авиации.

Также необходимо проверить готовность тематических плакатов — за это у нас отвечали парни из группы мажорчика. Удивительно, но с ним на этот раз получилось обговорить всё без споров и конфликтов. Он даже отца ни разу не упомянул. Видимо, Виктора тоже впечатлила предстоящая встреча.

«Значит, — я мысленно вызвал схему зала в голове, — плакат: „Космос — мирному труду!“, написанный крупными буквами, повесим над сценой. „Слава советской науке!“ с изображением спутника и ракеты повесим на стену справа, а „Покорители космоса — гордость Родины!“ — с фотографиями Гагарина и Терешковой — слева,» — подумал я и продолжил вспоминать, что ещё осталось сделать.

Кафедру для выступлений нужно будет накрыть красной тканью. Поставить графин с водой и стакан. Проверить, чтобы не дребезжали, когда колонки вещать будут. Нужно микрофон установить и проверить заранее. Как говорил Крутов, «чтобы не гудел, как старая радиола».

Ну и финальный штрих — нужно притащить макет «Востока-1», у нас такой валяется в методическом кабинете, и поставить на отдельный столик у сцены. Будет неплохо смотреться… Но хотелось чего-то ещё. Ну ладно — живые цветы в горшках расставим по краям сцены — ведь, наверное, можно найти герань или декабрист. Или выпросить монстеру из кабинета Крутова. Пожалуй, схожу и договорюсь с дежурным по клубу.

Преподаватель закрыл журнал, и только так я и понял, что кончилась лекция. Вынырнув из своих мыслей, посмотрел на доску и переписал оставшиеся формулы. Впереди была перемена и ещё одно занятие — последний рывок перед завтрашним знаменательным днём.

Главное, чтобы всё выглядело торжественно, но без излишеств. Не так, что притащили всё лучшее сразу — за этим надо будет проследить. Гагарин не любил… не любит помпезности. Должно быть сдержанно и достойно.

Я поймал взгляд Володи, который сидел через ряд. Он подмигнул мне и показал на часы — время пошло.

Выйдя из аудитории в шумный коридор аэроклуба, я снова удивился. Весь аэроклуб действительно гудел как растревоженный улей. Группы курсантов сновали по коридорам, неся плакаты, вёдра с краской и прочий инвентарь. Даже обычно невозмутимые преподаватели куда-то спешили с озабоченными лицами.

— Громов! — Володя догнал меня, запыхавшись. — Пошли за знаменем, пока его кто-нибудь не перехватил.

Мы направились в кабинет начальника аэроклуба — именно там, в специальном шкафу со стеклянными дверцами, хранилось парадное знамя ДОСААФ. По пути Володя нервно теребил край своей гимнастёрки:

— Представляешь, Гагарин… Вот бы у него спросить, как он себя чувствовал, когда…

Его слова прервал громкий крик, донёсшийся из актового зала. Мы с Володей переглянулись и ускорили шаг.

— … И КТО ЭТО СДЕЛАЛ⁈ — раздавался знакомый визгливый голос мажорчика Семёнова. — Я ЖЕ ЧЁТКО СКАЗАЛ: БУКВЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ КРАСНЫЕ, А НЕ ЭТОТ ГРЯЗНО-РОЗОВЫЙ ОТТЕНОК!

Я даже поморщился. Вот шумит! Когда мы вошли в зал, картина предстала удручающая. Семёнов, красный от ярости, тыкал пальцем в слегка кривоватый плакат «Слава советской науке!», где буквы действительно приобрели странный розоватый оттенок. Двое его подручных стояли по стойке «смирно», опустив головы.

— Да мы просто… — попытался оправдаться один из них, тощий паренёк с перепачканными в краске руками.

— МОЛЧАТЬ! — взвизгнул Семёнов. — Из-за вас теперь весь аэроклуб будет смеяться надо мной! Это же Гагарин приедет, а не какой-то там… там… — он запнулся, подбирая сравнение, — там пионерский слёт!

Я тихо фыркнул. Семёнов резко обернулся и, увидев нас, скривил губы в презрительной усмешке:

— А, Громов. Пришёл посмотреть, как настоящие патриоты готовятся к встрече героя? — он театрально взмахнул рукой в сторону испорченного плаката. — Хотя что с тебя взять…

Володя резко шагнул вперёд, но я удержал его за рукав.

— Семёнов, — сказал я спокойно, — если не заткнёшься, то завтра на встрече будешь не с Гагариным фотографироваться, а в медпункте гипс снимать, — я специально сделал паузу, давая ему представить эту картину. — А теперь давай без истерик. Плакат можно спасти.

Семёнов надул щёки, но промолчал. Его подчинённые с надеждой посмотрели на меня.

— Во-первых, — продолжил я, подойдя к плакату, — розовый оттенок дала слишком жидкая краска. Вот если б наоборот, было бы сложнее. А тут нужно нанести ещё один слой — погуще, — я повернулся к Володе: — Сбегай в художественную, возьми ещё красной гуаши.

— А во-вторых, — я обернулся к Семёнову, — если хочешь, чтобы всё было идеально, лучше не орать как потерпевший, а помогать исправлять ошибки. Или ты думаешь, товарищ Гагарин оценит твой командный голос?

Семёнов скрипнул зубами, но спорить не стал. Вместо этого он выхватил у одного из своих подручных кисть:

— Ладно, давай исправлять. Но если не получится… — он не договорил, но взгляд его говорил сам за себя.

Но краски ещё не было, и Семёнов теперь так и стоял с кистью наперевес, что твой Том Сойер. К счастью для его вечно раненого тщеславия, пауза не затянулась. Вскоре Володя вернулся с краской, и мы оставили парней Семёнова с ним самим во главе возиться с плакатом. По пути к знамённому шкафу Володя покачал головой:

— И как только он умудрился испортить простой плакат? Там же всего три слова!

Мы подошли к кабинету начальника, где за стеклянной дверцей шкафа алело шёлковое знамя ДОСААФ с вышитой золотом аббревиатурой. Завтра оно будет гордо реять на самом видном месте, встречая первого космонавта Земли.

— Да ему просто нравится командовать, — пожал я плечами. — Ну, пусть поорёт, если они сами не против. Главное, чтобы к завтрашнему дню всё было готово.

Володя хмыкнул — сам он так смело про Витю не высказывался, но в душе явно был согласен. Но Семёнова мы быстро забыли. Кому он сейчас вообще интересен?

Тем более, что перемена заканчивалась, а мы всё ещё не закончили со знаменем.

Глава 17

Мы выстроились в актовом зале, который теперь сиял чистотой и праздничным убранством. Красное знамя ДОСААФ было прикреплено над сценой и словно бы приветствовало всех входящих, портреты Гагарина, Терешковой, Циолковского и Жуковского в лаконичных деревянных рамках смотрели на нас со стены. Впереди стоял майор Крутов, рядом двое штатских: мужчина лет пятидесяти, которого я уже видел в кабинете Павла Алексеевича, и молодая женщина с блокнотом — вероятно, корреспондент местной газеты.

Я стоял в первом ряду курсантов, сохраняя выправку. Слева от меня ёрзал Семёнов, то и дело поправляя и без того безупречно начищенные пуговицы.