Сирийский рубеж (СИ) - Дорин Михаил - Страница 27

— Жестокость происходит с двух сторон. Организация освобождения Палестины тоже переходила красную черту в Ливане. Решение у этой проблемы только одно — образование Палестинского государства. Это корень всех проблем, — ответил ему Виталик.

— Только никто этот корень не хочет выкорчевать, — добавил я.

Рустум промолчал. Наверняка он понимает, что воевать можно вечно, но всё равно когда-то придётся договориться. В прошлой жизни я не дожил до момента, когда на Ближнем Востоке наступит мир.

— К сожалению, Рустум, в мире всегда будет действовать принцип: ты делаешь то что можно, или то что можешь, — сказал я.

Рустум нахмурился и вновь повернулся к окну. Прошло несколько минут, и мы проехали через ещё одно КПП. Территория охранялась не хуже, чем авиабаза. Много солдат по периметру и несколько единиц бронетехники во дворе.

— Выходим, — сказал Рустум, и мы покинули автомобиль.

Войдя в здание, сразу в нос ударил спёртый запах сырости. Под ногами хрустели куски оторвавшегося бетона со стен потолка. Освещение в длинном коридоре было тусклым. Некоторые лампы болтались на проводах и промаргивали.

— Вы думаете, он захочет говорить с нами? — спросил я у Казанова, пока мы шли по коридору.

— Нет времени следовать правилам и рекомендациям по допросу. Ты должен будешь послушать, что он скажет, а потом проанализировать. Возможно, это пригодится в бою. С учётом полученной сегодня информации будете планировать дальнейшие удары.

— Мы их не планируем. Не забывайте, у нас есть командование. Плюс сирийцы, с которыми нужно согласовывать все действия.

Казанов иронично улыбнулся.

— Всё именно так, как ты говоришь, мой друг! Но меня не покидает ощущение, что кто-то пытается не допустить этого согласования, — шепнул Виталик.

Само собой, что в сирийской армии есть предатели, которые работают с МОССАДом или ЦРУ. Надеюсь, что в структуре Мухабарата Сирии этим озабочены и принимают меры.

Пройдя несколько поворотов, нас привели к допросной. По крайней мере, так гласила табличка на металлической двери.

— Виталий, у тебя мало времени, — предупредил нас Асеф, показывая на дверь допросной.

Казанов подошёл к ней ближе, но открыть не успел. К нам подошёл солдат и протянул завёрнутую в салфетку лепёшку.

— Хорошо, передам, — кивнул Виталик, убрал еду в портфель и открыл дверь.

Следом вошёл и я.

— Шалом, господин! — весело поздоровался Виталик с лётчиком.

Когда я взглянул на пленного, мне стало понятно, что хорошее настроение моего коллеги парень не разделяет. На лице прибавилось синяков, а сам он выглядел крайне измотанным.

Лётный комбинезон был в кровавых пятнах, руки дрожали.

— Шабат шалом, — тихо поздоровался лётчик.

Начинаю теперь понимать суть происходящего. Парень за столом явно не еврей, поскольку желать «мирной субботы», когда на календаре вторник, неправильно. Да ещё и слово «шалом» он произнёс с ударением на первый слог.

— О да! День завтра точно не собирается быть мирным, господин Мегет, — ответил Казанов на английском, и лётчик поднял на нас удивлённые глаза.

Сразу понятно, что сирийцам представлялся он другим именем.

— Я не знаю, такой фамилии.

— Да? Ну и ладно, — спокойно ответил Виталик и сел напротив Мегета.

Я присел рядом и внимательно посмотрел на пленного. Побили его хорошенько. Сомневаюсь, что ногу ему обработали и дали еды.

Только я об этом подумал, как Виталик вытащил из портфеля лепёшку, но не ту, что ему дали на входе.

Странная замена, но Иванович знает лучше меня, что делать.

— Благодарю, — взял лётчик протянутый хлеб. — Кто вы и что вам от меня нужно? По Женевской конвенции… — вновь затянул парень песню о международном праве.

Надоел он со своей конвенцией. Виталик посмотрел на меня и предложил ответить Мегету.

— Вы не являетесь законным участником боевых действий. Правовой защитой, как военнопленный, вы не обладаете. Следовательно, вы сейчас едите лепёшку, возможно, в последний раз, — произнёс я.

Пилот поперхнулся и начал кашлять. Я аккуратно обошёл стол и хлопнул его по спине.

— Спасибо, — поблагодарил он меня. — Вы явно не из Красного креста. Из ООН?

— Нет, мы русские, — ответил я.

Я вернулся на стул, а Виталик достал из портфеля фотографии.

— Господин Мегет, а давайте посмотрим интересные фотографии. Например, вот эта. Не узнаёте молодого лейтенанта? — положил он перед Мегетом его фотографию в парадной морской форме ВМФ США.

— И что? Да, я закончил академию в Анаполисе.

— Верно. А затем и лётную школу в Техасе. Далее была служба в ВМС. Даже во Вьетнаме побывали. А ещё вы недавно были награждены Серебряной звездой за операцию в Гренаде. Если мне не изменяет память…

— А она ему не изменяет, — покачал я головой.

— Благодарю, коллега. Так вот, это уже вторая в вашей военной карьере столь высокая награда, — улыбнулся Виталик, выкладывая перед Мегетом фотографию, сделанную на авианосце.

На ней Мегет получает награду прямо на взлётной палубе корабля.

— Солидно, коллега? — картинно повернулся ко мне Казанов.

— Да. Только почему не Крест Военно-воздушных сил? Не наработали? — спросил я.

— Моих заслуг оказалось недостаточно. Один из полковников сказал, что твои подвиги даже на Боевую ленточку не тянут, — сквозь зубы произнёс Мегет, стукнув кулаками по столу.

Пленный постепенно начал понимать, что отвертеться не выйдет. Всё указывало на то, что он — не лётчик израильских ВВС.

— Поэтому вы приняли предложение Блэк Рок? Не нашли себя в армии и на флоте.

— Меня не ценили, как должны были это делать. А в компании я всегда при деле. И платят хорошо. Уж точно больше, чем вам двоим, — усмехнулся Мегет и сжался от боли в рёбрах.

— Ваш Ф-16 был сбит в районе Голанских высот. Причём это был не простой «Найт Фалкон». Обломки мы осмотрели. Так что же вы делаете на Ближнем Востоке?

Блефует и не краснеет Казанов! Когда бы он успел обломки изучить⁈ И… почему он назвал Ф-16 «Найт Фалкон», а не «Файтинг Фалкон», как его принято называть.

Я вспомнил, что в это время американцы создавали новую модификацию Ф-16. Новый радар с дальностью обнаружения до 200 км, противорадиолокационные ракеты «Харм», противокорабельные «Гарпун», система автоматического следования рельефу местности и остальные улучшения. Только в серию модернизированные самолёты пошли аж в 1988 году. «Гарпун», конечно, в пустыне не обкатаешь, а вот ракету «Харм» — идеально.

Выходит, в Сирии для них своеобразный полигон. Впрочем, и для Ми-28, и для танков Т-72 тоже.

— Почему вы так назвали мой самолёт? — спросил Мегет.

— Мы знаем не только это, Филипп.

Впервые Виталик назвал Мегета по имени.

— Сначала вытащите меня, и тогда поговорим, — отклонился назад Мегет, отвернув голову в сторону.

Ох и не в том положении этот американец, чтобы ставить условия.

— Сначала информация, а потом уже поговорим о вашей защите. Знаете, у нас говорят — «утром деньги, вечером стулья», — ответил Виталий Мегету, перефразируя слова из романа «12 стульев».

— Ещё чего! — воскликнул американец.

— Зря я вам дал хорошую лепёшку. Могли бы просто умереть от отравления и даже не почувствовали бы. Теперь же вам предстоит ещё помучиться в тюрьме. Надо не забыть сказать сирийцам, что вы наёмник…

— Вам не поверят! — посмеялся Мегет.

Теперь понятно, почему Виталик провернул этот ход с лепёшкой. Похоже, есть те, кто готов не дать Мегету говорить.

Казанов улыбнулся и показал мне на выход из допросной. Мы с ним поднялись со своих мест, но Филипп в это время ещё пытался держать марку.

— Как вам угодно, Филипп. Желаю вам хорошей поездки в Дамаск, — ответил ему Виталий и начал собираться.

— Меня скоро освободят. Я американский гражданин.

— А вот об этом вам лучше молчать. Знаете ли, на Ближнем Востоке вас нигде не любят. В Сирии особенно. Удачи вам! — ответил Виталий и закрыл портфель.