Золото Стеньки (СИ) - Черемис Игорь - Страница 31

Коптев для них был как капитан на корабле, первый после бога, и они слушались его беспрекословно. Он же знал цену себе и своим людям, знал, что от них стоит ожидать, а чего требовать не стоит ни в коем случае. Знал их возможности, в том числе и боевые — и оценивал их очень высоко. Мой план по отъему у Разина неправедно нажитых богатств Коптев принял с определенными оговорками, но операцию признал возможной — если к его сотне добавят ещё несколько и выделят «Орел» в качестве поддержки.

В принципе, такой отряд мог разогнать любых разбойников на Волге — особенно если не лениться высылать разведку и вообще смотреть, что делается в окрестностях. От внезапного нападения не защитит даже пара стрелецких приказов — тот же Разин в самом начале своего восстания спокойно разбил стрелецкий полк, который против него отправили из Астрахани берегом.

Ну а пока Коптев спокойно гонял свой молодняк — они под руководством седобородого стрельца учились ставить укрепления гуляй-города и готовиться к стрельбе, — обучал опытных стрельцов работе с артиллерией и набирал по округе провизию и припасы, которые должны помочь нам без проблем преодолеть всю великую русскую реку и вернуться обратно с победой.

* * *

Царь прибыл к нам ровно через неделю после визита Трубецкого к Ордин-Нащокину. Меня он в Кремль, видимо, вызывать опасался, помня о моём «видении», так что организовал «малый» выезд в Преображенский дворец. То есть его сопровождали всего лишь два приказа стрельцов, но без лишней мишуры вроде дудок, барабанов, развевающихся знамен и бросания цветов под колеса кареты. Впрочем, слуги где-то нашли достаточно длинный красный ковер, по которому Алексей Михайлович шествовал от этой кареты до входа в палаты. Всё это происходило очень медленно — мне даже захотелось чуть подтолкнуть царя, чтобы он двигался побыстрее.

Была уже середина мая. Половодье давно уже спало, так что мы могли выступать в любой удобный нам момент. «Орёл», насколько я знал, уже ушёл с верфей в Дединово вниз по Оке с намерением добраться до Нижнего Новгорода за три недели, на что князь лишь покачал головой — в скорость парусного фрегата он нисколько не верил, считая, что его команда будет долго осваивать это чудо заморской техники. В целом я был с ним солидарен, но хотел надеяться на лучшее. [2]

Я не знал решения, которое примет Алексей Михайлович, и что я буду делать в случае отказа. Других явных источников пополнения казны моего удела у меня на примете не имелось — разве что взять тот же струг, десяток стрельцов и поискать клады по берегам Клязьмы. В будущем их там много найдут — ничего ценного, конечно, с точки зрения бюджета хоть и небольшого, но государства, но даже гривенки времен Ивана Третьего легко пойдут в дело — серебро можно сдать в Монетный двор по весу и получить нормальную плату. Но на выкуп голландца этого, разумеется, не хватит. Впрочем, Густав и его судьба меня не особо волновала — сам дурак, что так подставился в чужой стране, пить меньше надо.

К тому же и проявить себя действительно хотелось — до моего появления здесь Алексей Алексеевич не сделал буквально ничего, чтобы хоть немного выделиться на общем фоне. Царь его, конечно, берег, но надо и свою голову на плечах иметь — попросить у отца тот же удел, попробовать себя в управлении людьми и землями, внедрить что-то новое, заморское, что сейчас с трудом пробивало дорогу в России. Я вспомнил, как читал историю постройки этого «Орла» — сколько там было разворовано денег! Хватило бы ещё на пару фрегатов и осталось бы на их оснащение. А ведь корабль, даже речной — это не только плавучая коробка из дерева, это и паруса, и такелаж, и вооружение, которого так не хватает в сухопутной армии. И пусть Россия прямо сейчас ни с кем не воюет, угроза с юга и запада никуда не делась. Татары постоянно пробуют на прочность белгородскую засеку, пытаясь пробить брешь на прежних вольных шляхах, поляки спят и видят, как отвоевывают Смоленск и левобережье украинских земель. Да и шведы — до их очередного взлета осталось не так уж и много времени.

* * *

Алексей Михайлович принял нас всех в своем кабинете — вместе со мной и Трубецким на совет пришли и Дорманн, и Коптев. С его стороны из бояр был один Ордин-Нащокин, но ещё с десяток разных дьяков, видимо, обладающих знаниями по возможным вопросам. Боярин был хмур и невесел, но что именно означает это его настроение — я не понимал, а память пасовала. Царевич всё же не слишком часто общался с этим сановником.

— Алексей, расскажи Афанасию Лаврентьевичу о своем замысле, — приказал царь. — Я уже обсуждал с ним, но мог упустить какие-то детали.

— Как пожелаешь, государь, — я склонил голову. — Афанасий Лаврентьевич, замысел простой. Я собираюсь не позволить атаману Разину уйти на Дон с добычей, которую он собрал в Персидском царстве. У меня нет цели убивать самого атамана, если добром отдаст добычу, пусть плывет дальше, вместе со своими казаками. Но если не отдаст… Тогда пусть заговорят пищали.

Ордин-Нащокин внимательно выслушал каждое моё слово и надолго замолчал. Бояре вообще любили обдумать, что и как будут говорить, только в пылу яростного спора эта привычка куда-то девалась, и за недостатком аргументов они могли и посохи свои в ход пустить, и ножи из-за голенища достать. Нащокину сейчас было за шестьдесят, но он был достаточно крепок, чтобы оттаскать оппонента за бороду.

Мы терпеливо ждали — царь, видимо, привык к такому поведению своего ближайшего советника, а нам с Трубецким ничего другого и не оставалось. Князь вообще чувствовал себя не в своей тарелке — боярином был его дядя, а не он сам, он всего лишь носил придворный чин стольника, пусть и считался в этом сословии первым среди равных. Ну а мои слова про главу приказа Преображенского дворца пока что можно было считать шуткой юмора — хотя чуть позже я собирался вернуться к этой идее более плотно. Но это зависело от успеха моей миссии по экспроприации экспроприаторов, которая, похоже, в свою очередь зависела от мнения главы Посольского приказа и хранителя царских ключей.

— Государь, царевич, стольник, — два поклона и легкое движение головы Нащокина обозначили его отношение к присутствующим. — Из-за действий Разина у нас очень сильно испортились отношения с шахом Персии, который теперь нам не доверяет. Разин не только грабил прибрежные города — на это двор шаха мог закрыть глаза, налеты разбойников там не редкость, пусть чаще это, так сказать, свои разбойники, то есть персидские бояре, решившие поправить дела за счет слабых соседей. Но он и на службу к шаху просился, а это уже совсем другое дело. Эти переговоры не состоялись, но тот факт, что шах со своими визирями рассудил, что договариваться о мире нужно не с нами, а с самим пришлым атаманом — уже дурной знак. Поэтому по правде нужно этого Разина примерно наказать.

У меня немного отлегло от сердца — Ордин-Нащокин вроде был на моей стороне.

— А что скажет казачья старшина на Дону, если мы перехватим струги Разина? — вдруг спросил царь.

— Это главная проблема, государь, — тем же спокойным тоном продолжил Нащокин. — Стенька Разин — казак на Дону известный, у него крестным отцом — Корнила Яковлев, которого другие старшины слушаются крепко. Но Корнила крутит и вертит, когда два года назад Разин уходил на Волгу и на Каспий, он давал слово, что задержит, не пустит — но не задержал и пустил. Что дальше — известно, разорение Яицкого городка, две сотни душ убитых годовальщиков и богатая добыча, взятая Разиным на персидском побережье. Доносят, что шах отправляет против него флот генерала Мамеда, и у казаков против этого флота нет ни малейших шансов — сорок больших кораблей, полсотни орудий.