Ласка сумрака - Гамильтон Лорел Кей - Страница 34

Он отдернул руку и потер ею о брюки, словно что-то прилипло к коже.

– Завтра, принцесса.

Я кивнула.

– Завтра, моя… – И я умолкла в страхе перед словом, которым чуть не завершила фразу.

Он повернулся, не сказав больше ничего, и покинул комнату, плотно закрыв дверь за собой.

Тихий звук заставил меня повернуться. Рис соскользнул на другую сторону кровати и собирал свою одежду, лежавшую торопливо сброшенной кучкой на полу.

– Первая ночь не должна быть коллективной.

– В голову не приходило устраивать тройничок, – произнес Дойл.

Рис рассмеялся:

– Так я и думал. – Он обогнул кровать, прижимая к себе стопку одежды с лежащей наверху массажной щеткой и держа все это выше уровня талии, так что моему взору ничего не препятствовало. Зрелище было приятное.

– Помоги мне открыть дверь, пожалуйста.

По тому, как он это сказал, я поняла, что он чувствует себя заброшенным. Он растрачивал свое обаяние, а я пренебрегала им. Смертельное оскорбление среди фейри.

Я подошла открыть ему дверь, будто он не мог перебросить одежду на плечо, чтобы сделать это самостоятельно. Но у двери я остановилась и поднялась на цыпочки для поцелуя. Одной рукой я взялась за затылок Риса, зарывшись в завитки волос, а другой провела по телу, лаская, от груди до изгиба бедра. Я позволила ему увидеть в моих глазах, насколько красивым он мне кажется.

Это заставило его улыбнуться, и он одарил меня застенчивым взглядом своего единственного изумительно красивого глаза. Застенчивость была ложной, а вот удовольствие – нет.

Я осталась стоять на носочках и прижалась лбом к его лбу. Пальцы играли с завитками волос на шее, и Рис начал дрожать под моими руками. Я опустилась на всю стопу и отступила в сторону, открывая ему проход.

Рис покачал головой.

– Вот так она представляет поцелуй на прощание, Дойл. – Он взглянул на черного стража, все так же стоящего на коленях в постели. – Развлекайтесь, детишки. – Но серьезное выражение лица не соответствовало шутливым словам.

Рис отдал мне щетку, и я позволила ему выйти. Я закрыла дверь за ним и внезапно осознала, что теперь я наедине с Дойлом. С Дойлом, которого я никогда не видела обнаженным. С Дойлом, который приводил меня в ужас, когда я была ребенком. С Дойлом, правой рукой королевы на протяжении тысячи лет. Он охранял меня, защищал мое тело и мою жизнь, но в чем-то не был моим по-настоящему. Он не мог быть моим до конца, пока я не коснусь этого темного тела, не увижу его нагим передо мной. Я не понимала, почему это имеет для меня такое значение, но так было. Отказываясь от меня, он как будто оставлял себе запасной выход. Как будто считал, что, если он будет со мной хоть однажды, он закроет себе дорогу к отступлению. Это было неправдой. С моим прежним женихом, Гриффином, я провела семь лет, и к концу он подыскал себе множество вариантов, и ни один из них не имел ко мне отношения. Секс со мной не стал для него поворотным моментом в жизни. С какой стати для Дойла должно быть по-другому?

– Мередит…

Он произнес лишь мое имя, но сейчас его голос не был безразличен. Это единственное слово содержало неуверенность, и вопрос, и надежду. Он повторил мое имя еще раз, и мне пришлось повернуться к постели и к тому, что ждало меня среди винного цвета простыней.

Глава 18

Он сидел на краю постели – ближнем к зеркалу, ближнем ко мне – и едва был виден сквозь черное великолепие волос. Волосы, кожа и глаза едва ли не всех прочих сидхе, кого я знала, отличались по цвету хоть немного, но Дойл весь был словно из одного куска. Распущенные волосы ниспадали вокруг него черным облаком, почти скрывая кожу цвета черного дерева. Длинный-длинный локон упал на лицо, и глаза, черные на черном, потерялись в этой тьме. Казалось, будто ожил кусок ночи. Он отбросил волосы назад рукой и попытался заправить их за заостренное ухо. Серьги блеснули звездами на его черноте.

Я двинулась к кровати и остановилась, когда стукнулась о нее коленками. Ноги мои прижимались к постели, но ощущала я только густоту этих волос, зажатых между моим телом и кроватью. Он повернул голову, и я почувствовала, как волосы натянулись под моими ногами. Я придвинулась плотнее, удерживая их.

Он обратил ко мне эти темные глаза, и в них сияли краски, которых больше нигде в комнате не было, будто рой сверкающих мошек – синие, белые, желтые, зеленые, красные, пурпурные и еще тех цветов, названия которым я не знала. Точки мерцали и кружились, и на миг я почти ощутила, как они летают вокруг меня – легчайшее дуновение их полета, словно стоишь в облаке бабочек, – а потом я упала, и Дойл подхватил меня.

Я пришла в себя в его объятиях, у него на коленях, куда он меня усадил. Когда я смогла заговорить, я спросила:

– Зачем?

– Я – сила, с которой нужно считаться, Мередит, и я хочу, чтобы ты этого не забывала. Король должен быть больше, чем просто донором семени.

Я провела ладонями по его коже, обхватила руками его шею.

– Ты меня испытываешь?

Он улыбнулся.

– Как и все, Мередит. Как и ты – меня. Кто-то может позволить себе забыться в горячке страсти, в жаре тела, но не ты. Ты выбираешь отца своим детям, короля – двору, и того, с кем ты будешь связана навечно.

Я спрятала лицо в изгибе его шеи, в теплой коже. Жилка билась под моей щекой. И запах его тоже был теплым, таким теплым…

– Я об этом думала, – выдохнула я в его кожу.

Он потерся шеей о мое лицо.

– И какой вывод тебе пришлось сделать?

Я отстранилась так, чтобы видеть его лицо.

– Что Никка будет жертвой и неудачником на троне. Что Рис прекрасен в постели, но я не хочу видеть его королем. Что мой отец был прав, и Гален на троне – просто катастрофа. Что при дворе есть множество рыцарей, которых я скорее убью, чем соглашусь быть связанной с ними на всю жизнь.

Он прижался губами к моей шее, но еще не целуя. Заговорил, не отводя губ, так что слова касались меня легкими поцелуями:

– Есть еще Холод и… я.

Ощущение его губ бросило меня в дрожь, я изогнулась в его объятиях. Дойл резко выдохнул, его руки обхватили мою талию, мои бедра. Он прошептал:

– Мерри…

Он дышал горячо и неистово прямо мне в кожу, пальцы вонзались в бедро, в талию. В его руках было столько силы, столько нажима, будто при малейшем усилии он мог проткнуть мне кожу, обнажить мясо и кровь, разорвать меня на части, словно спелый сочный плод. Что-то в нем будто ждало, когда же его руки вскроют меня, поднимут, разметают горячим наслаждением по ладоням, по всему его телу.

Он полуподнял меня, полубросил на кровать. Я ждала, что он накроет меня сверху своим телом, но этого не произошло. Он встал на четвереньки, возвышаясь надо мной, как кобылица над жеребенком, вот только в его устремленном на меня взгляде не было ничего материнского. Волосы он перебросил за плечо, и свет падал на обнаженный торс. Кожа блистала полированным черным деревом. Он дышал быстро и глубоко, и кольцо в его соске сверкало и мерцало надо мной.

Я подняла руку и потрогала кольцо, провела пальцами по этому кусочку серебра, и Дойл издал рычащий звук откуда-то из глубины, словно в его стройном мускулистом теле эхом отдавалось рычание огромного зверя. Он навис надо мной, губы раздвинулись, обнажив белые зубы, и рык вырывался из его губ, из-за его зубов, словно предупреждение.

От этого звука у меня чаще забился пульс, но я не испугалась. Еще нет.

Он склонился к моему лицу и прорычал:

– Беги!

Я только беспомощно моргала, сердце колотилось где-то в горле.

Он запрокинул голову и завыл, звук снова и снова отражался эхом в маленькой комнате. Волоски у меня на теле встали дыбом, и я на миг перестала дышать, потому что этот звук был мне знаком.

Этот долгий, звонкий вой-лай гончих Гавриила, черных псов дикой охоты.

Он опустил голову почти к самому моему лицу и снова прорычал:

– Беги!

Я выкарабкалась из-под него, и он следил за мной темными глазами, оставаясь неподвижным, но напряженным настолько, что его тело едва не светилось предвестием насилия, насилия сдержанного, скованного, ограниченного, но тем не менее…