Оракул с Уолл-стрит 3 (СИ) - Тыналин Алим - Страница 17

Когда я закончил, в студии воцарилась абсолютная тишина. О’Мэлли выглядел озадаченным. Фриман же открыл глаза и посмотрел на меня так, словно видел впервые.

— Что это было? — спросил он наконец, и его голос звучал непривычно тихо.

— Просто… импровизация, — ответил я, стараясь говорить небрежно. — Что-то, что я придумал однажды вечером.

— Импровизация? — Фриман покачал головой. — Стерлинг, либо вы невероятный лжец, либо гений, которому нечего делать на Уолл-стрит. Эта гармоническая структура… эти модуляции… — Он взмахнул руками, словно дирижируя невидимым оркестром. — Я ничего подобного не слышал!

Я мысленно обругал себя за рискованный шаг, но внешне сохранял спокойствие:

— Рад, что вам понравилось. Возможно, это могло бы стать частью той «Торговой симфонии», которую мы обсуждали?

Фриман быстро подошел к роялю:

— Сыграйте еще раз, медленнее. Я хочу записать основную тему.

Он достал маленький блокнот для нот из кармана жилета, видимо, настоящий музыкант никогда не расставался с возможностью зафиксировать вдохновение.

— Это может стать изюминкой всей композиции, — пробормотал он, быстро набрасывая ноты. — Что-то свежее, но одновременно столь доступное… Публика будет в восторге!

Я снова сыграл мелодию, на этот раз медленнее, позволяя Фриману ухватить каждую ноту. О’Мэлли внимательно наблюдал за мной, и я заметил в его глазах вопрос. Он явно понял, что произошло нечто необычное.

Закончив записывать, Фриман триумфально поднял блокнот:

— Великолепно! Теперь я действительно заинтригован нашим сотрудничеством, мистер Стерлинг. В вас гораздо больше глубины, чем кажется на первый взгляд.

Фриман повернулся к О’Мэлли:

— А вы, громила? Вы тоже музыкант?

О’Мэлли покачал головой:

— Нет, сэр. Музыкой не владею, но поэзию люблю.

— Поэзию? — Фриман насмешливо фыркнул. — Какую же поэзию читает человек с такими кулаками?

О’Мэлли на мгновение задумался, а затем начал декламировать с мягким ирландским акцентом:

— 'Славной музыки той не найдешь среди смертных, увы!

Каждый звук и размер полон неги дотоле.

Нет волшебнее лиры, чем голос твоей головы.

Ах, не пой, не тревожь мою душу, — навек, до могилы.

Мне запомнится песня, чья нежность сильнее любви.'

Глаза Фримана расширились от изумления.

— Йейтс! Не ожидал услышать ирландского барда в этой студии, — он перевел взгляд с О’Мэлли на меня. — Странная у вас компания, мистер Стерлинг. Финансист, играющий джаз, и громила, цитирующий поэзию.

— Я предпочитаю работать с людьми, которые глубже, чем кажутся на первый взгляд, — ответил я. — Как и вы, полагаю. Ведь ваша музыка тоже имеет множество слоев, от развлекательной внешней оболочки до сложной гармонической структуры внутри.

Фриман медленно кивнул, затем решительно протянул мне руку:

— Хорошо, Стерлинг. Вы меня убедили. Я согласен на ваше предложение.

Мы пожали руки, и Фриман продолжил:

— Но у меня есть еще одно условие.

Я терпеливо ждал.

— Я хочу, чтобы вы сыграли со мной и моим оркестром на открытии магазина. Одну композицию. Я напишу нечто специальное, назовем это «Тема молодого маклера». — Он усмехнулся. — Согласны?

Это было неожиданно, но отказываться не стоило.

— Буду считать за честь, мистер Фриман.

— Тогда решено! — воскликнул дирижер. Он повернулся к столу, взял бутылку и три бокала. — Давайте скрепим нашу договоренность. Это отличный бурбон из Кентукки, контрабандный, разумеется.

Он налил по глотку в каждый бокал, и мы подняли их в молчаливом тосте.

— К плодотворному сотрудничеству, — провозгласил Фриман. — И к лучшей рекламной кампании, которую когда-либо видел этот город!

Мы выпили. Бурбон обжег горло, оставив приятное тепло.

Фриман поставил бокал и деловито потер руки:

— Теперь давайте обсудим детали. У меня уже есть идеи для этой «Торговой симфонии»…

Следующий час мы провели за обсуждением музыкальных тем, визуальных образов рекламной кампании и технических деталей фотосессии. Фриман, к моему удивлению, оказался не только эгоцентричным артистом, но и практичным бизнесменом, задававшим точные вопросы по бюджету и техническим ограничениям.

К концу встречи он полностью загорелся идеей.

— Знаете, Стерлинг, — сказал он, провожая нас к выходу, — поначалу я думал, что это будет очередной скучный рекламный контракт. Но вы превратили его в нечто большее. В творческий проект. — Он сделал паузу. — Я ценю это.

— В этом вся суть нашего подхода, мистер Фриман, — ответил я. — Мы не просто продаем товары. Мы создаем новый опыт.

— Да, да, — он махнул рукой. — Берегите эти высокие фразы для ваших инвесторов. Мне достаточно того, что вы понимаете музыку. — Он повернулся к О’Мэлли: — И поэзию.

Мы пожали руки, договорившись о следующей встрече, когда будут готовы первые наброски музыкальной композиции.

Когда мы с О’Мэлли вышли из здания на залитый полуденным солнцем Бродвей, ирландец тихо присвистнул:

— Сыграли как по нотам, босс. Буквально.

Я усмехнулся:

— Да, все прошло лучше, чем я ожидал. Хотя твое знание Йейтса тоже здорово помогло нам.

О’Мэлли пожал могучими плечами:

— Каждый ирландец в душе немного поэт. Особенно если вырос, слушая стихи от матери каждый вечер.

Мы поймали такси, и когда устроились на заднем сиденье, я позволил себе удовлетворенно вздохнуть.

Теперь у нас есть все три знаменитости для кампании Фуллертона. Финальный элемент головоломки. Грета Ларсен, Честер «Профессор» Рейн и Лестер Фриман. С такой звездной командой универмаг должен привлечь огромное внимание.

Но это лишь маленькая победа в гораздо более масштабной игре. Впереди нас ждали куда более серьезные вызовы.

— В офис? — спросил О’Мэлли.

— Нет, — я взглянул на часы. — Сначала нам нужно посетить еще одно место. Помнишь те документы, которые я получил вчера от Тейлора?

О’Мэлли кивнул.

— Самое время их изучить. Но не в офисе и не дома, — я наклонился к водителю. — На Пятую авеню, пожалуйста. Библиотеку Моргана.

Наш путь лежал к следующему акту в этой сложной пьесе, где ставки были несравнимо выше, чем рекламный контракт, даже со звездой джаза.

Библиотека Моргана встретила нас прохладой и тишиной. Величественные своды, запах старых книг и полированного дерева, приглушенный свет настольных ламп, все создавало атмосферу, отрезанную от суеты Манхэттена.

Я выбрал уединенный стол в дальнем углу читального зала, откуда хорошо просматривались все входы и выходы. О’Мэлли занял позицию за соседним столом, делая вид, что изучает какой-то журнал, но держа в поле зрения пространство вокруг нас.

Осторожно достав документы, полученные от Тейлора, я начал методично просматривать содержимое. С каждой страницей брови мои поднимались все выше.

Здесь были копии банковских выписок, показывающие серию подозрительных переводов между личными счетами Харрисона и офшорными компаниями. Даты совпадали с крупными сделками клиентов фирмы.

Особенно интересными оказались документы по транзакциям с компанией Western Amalgamated. Судя по записям, Харрисон сначала рекомендовал своим клиентам активно покупать эти акции, а затем, когда цена достигла пика, тайно продал собственную позицию за день до того, как компания объявила о неожиданном снижении прибыли. Цена рухнула, клиенты потеряли огромные деньги, а Харрисон, судя по банковским выпискам, получил значительную прибыль.

Еще более компрометирующим было письмо от некоего Джеймса Уоллера, члена совета директоров Ohio Railways, с недвусмысленными намеками на передачу инсайдерской информации в обмен на «благодарность».

Да, это настоящая бомба. Достаточно материала, чтобы всерьез подорвать репутацию Харрисона, а возможно, и поставить под угрозу существование всей фирмы «Харрисон Партнеры». Если только это настоящие документы.

Я тщательно законспектировал ключевые факты в блокнот, используя свою простую, но эффективную систему шифрования, смесь инициалов, дат и кодовых слов, которая выглядела как обычные финансовые заметки для постороннего взгляда.