Лёнька. Украденное детство - Астахов Павел Алексеевич - Страница 14

Он вспомнил, как уже на вторую ночь его терпеливость и скрытность была сполна вознаграждена. Здоровенный рыжий ворюга лис, чья шкура позже была аккуратно снята и выделана по отцовскому рецепту, стал отличным разменом на две новеньких отбитые и наточенные косы да казацкую плеть, которой сейчас и пороли его маму Акулину… Получалось, что орудие казни он сам, Лёнька, и принес в дом. От этих воспоминаний у мальчишки брызнули слезы, намочив руку тетки Фроськи. Она крепче прижала его к себе и тоже заплакала. От беспомощности, обиды и безысходности. Она, прожившая долгую трудную жизнь, потеряв всю семью, отчетливо понимала, что их страдания только начинаются.

Глава шестая

Пчелы

Середина лета – главная и поистине жаркая пора в жизни наиболее трудолюбивых созданий природы – обыкновенных пчел. Наполненные неповторимыми пьянящими ароматами цветущие луговые просторы с первым лучом зари призывают отряды крылатых тружеников к сбору самого легкого и душистого цветочного нектара, который стараниями проворных мохнатых кулинаров превращается в необыкновенно загадочный и столь же вкусный сладчайший и нежнейший янтарно-прозрачный мед.

До самого захода солнца без перерывов и обедов эти мудрые насекомые, преодолевая десятки километров, переносят и заливают в восковые ячейки драгоценные капельки райского нектара. Выстроенные в строго размеченные невидимым геометром шестиугольные ряды восковых сот слезинки этого прекрасного продукта ждут своего часа, когда, выложенные по кругу в дубовой бочке, они отдадут все свое нежное содержимое людям, чтобы те взамен весь год заботились о бескорыстных производителях, оберегали их от жестоких морозов, промозглых дождей, непрошеных гостей, незваных вторжений и смертельных пчелиных хворей. Дружба человека и пчелы зародилась с появлением первых людей на земле и продолжается вот уже многие тысячи лет.

Лёнькин отец Павел Степанович очень любил и уважал пчел. Во дворе и на огороде всегда стояли ульи, в которых весело и деловито жужжали большие и крепкие пчелиные семьи. Иногда он сам грузил пчелиные домики на телегу и увозил далеко в лес, выставляя там на девственных цветочных полянах. От этого мед, собранный в лесных угодьях деда Павлика, был особо душистым и целебным.

После внезапной смерти отца все заботы о пчелиных семьях легли на Лёньку. Он понимал серьезную ответственность за жизнь и здоровье этих маленьких работников и старался четко выполнять все процедуры, которым научил его при жизни батя. Последний год жизни отца был дождливым и малосолнечным, и он не успел разделить пчелиные семьи. В результате в наследство сыну осталось всего шесть рабочих семей. Парнишка в свои девять лет прекрасно обходился с беспокойным жужжащим хозяйством и уверенно выполнял все завещанные отцом необходимые действия. А пчелы словно чувствовали внимание маленького человека, его заботу и старались наполнить как можно полнее медом горшки, банки и бочонки, чтобы кормить, поить, лечить своих хозяев.

Мед был не только вкуснейшим и сытным лакомством – одного стакана воды с двумя ложками этого удивительного продукта, проглоченного с утра, вполне хватало Лёньке до вечера, – но и лучшей и легко конвертируемой натуральной ценностью. За литровую банку можно было выменять мешочек муки или десяток яиц. За бочонок в двадцать литров – козленка, ягненка, поросенка, а то и воз дров либо сена. По всем этим причинам и соображениям за пчелами тщательно ухаживали, их бережно сохраняли и внимательно заботились о них.

Немцы стояли в деревне уже неделю. Передовые части уходили все дальше в глубь страны навстречу столице и ее стойким защитникам, а им на смену приходили странные и очень пестрые команды, состоявшие из финнов, мадьяр, хорватов и даже румын. У жителей деревушки появилось новое развлечение – угадывать звания, рода войск и национальную принадлежность вновь прибывающих оккупантов. Недавно Лёнька и его мама «познакомились» с мадьярами – карателями Королевской венгерской армии. Из-за их внезапного исчезновения были подняты по тревоге все дежурные части недавно расквартированных по соседним деревням и селам оккупационных частей. Найти их так и не смогли, потому что к тому моменту они уже лежали глубоко под темной мутной поверхностью загадочного Бездона в обнимку с мельничными жерновами, куда их отправили кузнецовские бабы, умевшие постоять за себя и свою семью. Сам кузнец Лаврен с первых дней войны ушел на фронт, а сейчас и всем его женщинам с детишками пришлось спешно собраться и через лес, болото вокруг Бездона пробираться в соседний район к родственникам. Подальше от греха и расспросов по поводу зашедших к ним в дом и внезапно исчезнувших мадьяр. Недолгие поиски и допросы привели карателей к их опустевшему дому, который и был без промедления предан огню. На том следопыты и успокоились. О мадьярах никто не жалел, а исчезновение целой деревенской семьи и сожжение их жилья ставили точку в расследовании.

Сегодня же на улице появились чудные зеленые танкетки с надписями NordOst-SS[44], из которых высыпали высокие, худые, как на подбор, и все как один светловолосые парни. Трое из них сразу же направились к уличному общественному колодцу и, зачерпнув ведро холодной воды, принялись весело плескаться. Еще двое зашли во двор Акулининого хозяйства. Сорвав с грядки по колючему и сочному огурцу, они громко захрустели, остановившись подле улья с пчелами.

Занявшие Лёнькин дом немцы с утра пораньше выехали по какому-то заданию в райцентр и, по расчетам, должны были вернуться лишь к вечеру. Поэтому сын с матерью сегодня могли заняться своими делами и не дрожать от постоянного страха быть расстрелянными или избитыми. Входить в дом после публичного суда и порки матери им было строго воспрещено под страхом расстрела, но жизнь в сарае постепенно налаживалась, хотя никак не могла бы считаться вполне человеческой. Однако в сравнении с теткой Фроськой, избитой и изгнанной из своей просторной хаты, Акулине с сыном, можно сказать, даже повезло. Сарай был крепкий, а огород по-прежнему оставался в их ведении, потому что немцев не привлекали ни грядки, ни ягодные кусты, ни даже пчелы. Тем более что по личному указанию обершарфюрера Хайзе Лёньке приходилось каждый вечер исполнять штрафную обязанность – после захода солнца, когда пчелы укладывались на ночлег, аккуратно доставать рамку, полную меда, и относить фашисту к его чаепитию. Мальчишка очень переживал, что эти ненасытные оккупанты, готовые сожрать не только их кур, поросят и корову, покушались на беззащитных пчел. Хотя, как показали дальнейшие события, не таких уж и беззащитных.

Увлеченные плановой работой, усердные насекомые не обращали внимания на пришельцев до тех пор, пока один из них нахально не сдвинул крышку их пчелиного дома и не потянул рамку с сотами вверх. Он совершил непростительную ошибку, вторгаясь на неизвестную ему строго охраняемую пчелиную территорию. И тут же поплатился за свои невежество и наглость. Передовой отряд рабочих пчел стремительно бросился на защиту своих владений, и уже через мгновение как минимум три жала были всажены в худосочное тело агрессора.

– Mitä sinä teet?! Kimppuuni hyökättiin![45] – закричал финский солдат, ужаленный пчелами. Он попытался отмахнуться от продолжавших атаковать насекомых, но лишь разозлил их и привлек внимание остальных членов дружного пчелиного хозяйства.

Увидав, как их товарищ нелепо размахивает руками и кричит о каком-то нападении, остальные солдаты сперва бросились к нему на помощь, восприняв призывы серьезно, но, разглядев атакующих его «врагов», страшно развеселились и стали его подбадривать дружными воплями: