Волки (СИ) - Токтаев Евгений Игоревич "Инженер" - Страница 74

Двое суток, прежде чем смог встать и броситься по следам. Он нашёл их быстро и, увидев, остолбенел от открывшегося зрелища — три десятка женщин и детей, совершенно измученных, тащили несколько волокуш, на которых лежали нехожалые.

Среди них был Дида, ещё живой.

Дардиолай сразу вспомнил несколько холмиков, что видел по пути, недалеко от следов. Не придал значения. Теперь понял, что это.

Всего двое суток, но обессилевшим от голода и холода людям хватило сполна. У них не нашлось почти никаких припасов. Женщины из кастелла бежали в чём были, а женам селян попросту и брать-то нечего. Обессилев, они останавливались, и после привала поднимались не все.

Того, что он взял с собой, немного проса, самую малость вяленого мяса, хватило только на то, чтобы накормить детей. Он велел женщинам ждать и отправился на охоту. У него не было ни лука, ни копья. Зверя требовалось добыть крупного, чтобы хватило на всех. Пришлось обернуться посреди бела дня. Это было очень тяжело. Ночь всегда помогала, даже если на небе не сияла полная луна. Днём — трудно. Даже для него, любимого сына Залдаса.

Всё же он справился. Притащил косулю.

И лишний раз убедился, что далеко не бог. Их путь до священной горы занял тринадцать дней. Дошли не все.

Раны ныли. Целительная сила крови в его жилах, благословлённая Владычицей Луны опять превозмогла людскую сталь, но на сей раз куда медленнее, чем он надеялся.

Однако, телесная боль казалась теперь пустяком. Душа терзалась куда как сильнее. А окружающая жизнь виделась наваждением, будто страшный сон, что приснился во время тяжёлой лихорадки.

Вот совсем юная женщина, да ещё и беременная, тащит хворост для костра. Одета она хорошо, в шерстяное платье и тёплый плащ с оторочкой из белого меха. Только платье истрепалось, покрылось грязью и сажей, прожжено в нескольких местах. Хворост у неё рассыпается. Видно, не привыкла к такой работе. Из знатных.

Дардиолай похромал к ней. Быстрее, чем следовало. Раненое бедро ещё сильнее заныло, отозвалось болью во всех мышцах. Пока помог дотащить хворост до костра, нога едва не отнялась. Возле костра хозяйничали две девчонки, хлопотали над котлом с какой-то похлёбкой. Збела замутило. На что он был умерен и неприхотлив в пище, а вот запаха каши из прогорклого зерна не выдержал. Пошёл дальше, шатаясь, как пьяный, спотыкаясь на каждом шагу.

Проковылял ещё немного и натолкнулся на детей. Трое мальчишек и пять девочек носились по поляне друг за другом, громко визжали, и даже пытались устроить потасовку. Но вроде не всерьёз.

Неужто играют? Это смотрелось до того дико, что он замер и завороженно глядел, как малышня бегает друг за другом с палками.

Вдруг они остановились. Старшая девочка, лет десяти на вид, замахала руками, и все остальные замерли, подчиняясь её приказу. Она подняла с земли выщербленную глиняную чашку и начала раздавать из неё что-то невидимое. Дети бережно брали в руки нечто воображаемое и проглатывали, словно настоящую еду. А потом дружно ложились на землю и закрывали глаза.

Дардиолай совсем разинул рот от удивления. Что за странные игры? И охота им лежать на мёрзлой земле, делая вид, что заснули?

И вдруг он понял, что здесь происходило. По спине пробежал холодок.

Ребятишки, самому младшему из которых было не больше пяти, разыграли гибель Сармизегетузы — отчаянную оборону города и самоубийство его защитников.

Перед глазами пелена поплыла. Мало ему боли, тут уже и голова закружилась. Он неловко переступил, щадя раненую ногу, и поскользнулся.

Взмахнул руками, удерживая равновесие и едва не сшиб девушку, которая несла полные корзины. Перед глазами у него мелькнул её плащ, вышитый красными и чёрными нитками. Должно быть, она из храма Владычицы. Младшая жрица или просто прислужница. Он посторонился, пропуская её вперёд.

Девушка подхватила корзины и пошла к костру. Дардиолай направился следом, заприметив там компанию своих. Он именно так и не иначе мысленно называл людей, что привёл сюда.

Во главе сидела Гергана. Бабка, на удивление, чуть ли не быстрее всех оправилась от отчаянного похода. Двужильная она, будто прожила крестьянскую жизнь, а не почивала на перинах в бурионах.

Она и сейчас сидела со столь невозмутимым видом, словно всё ещё находилась там, в богатых хоромах, а не на заснеженной, продуваемой ветрами горе среди несчастных изгнанников.

Возле Герганы, согнувшись примостилась Яла. Она положила на колени кусок кожи, и что-то писала на нём, царапая острым шилом. Дардиолай прищурился — буквы были греческими.

Напротив сидел Дида. Старик каким-то чудом пережил дорогу, дотянул до горы. Здесь после жреческих снадобий ему стало легче, и сейчас он не походил на умирающего. Хотя и здоровья в его глазах не видать. Только боль. Оно и понятно — и жену похоронить не довелось и многих родичей не уберёг.

Время от времени он подбрасывал хворост в костёр, да спрашивал у Герганы, не мешает ли дым ей. Спокойно обращался к бабке, знатнее которой в Дакии ныне сложно сыскать. Без подобострастия. Как к равной. А она отвечала ему так же.

Ещё вокруг костра сидели с десяток детей, видно, что друг другу они не родня, больно уж непохожие у них лица.

Тут уж нельзя было не подойти, пусть Залдас подождёт, к нему не опоздаешь.

Девушка из храма Бендиды поставила на землю корзины и принялась доставать из них лепёшки. С почтением протянула хлеб Гергане. Старушка благодарно кивнула.

— Отдохнула бы ты, дочка, — обратился к ней Дида, — вот уже второй день на ногах, и ни разу не присела. Всю гору небось, обошла, всем помогаешь.

Голос его был слаб, говорил старик медленно.

— Некогда мне отдыхать, — отмахнулась она, — вся Дакия отдыхала, когда царь с римлянами мир заключил и крепости разрушил. Думали, обойдётся как-то, само собой сделается, без нас. А враги не отдыхали, они к войне готовились.

— Это верно, — согласился дед, — были бы все в Дакии такими, как ты, что себя не жалеют, да разве мы бы сидели здесь…

Ни Дардиолай, ни Гергана не стали возражать этим словам, хотя знали — Децебал не обманывался миром. Но сам себя вокруг пальца обвёл уверенностью, будто всё успел и сил подготовил достаточно. Что сейчас об этом говорить…

Дардиолай подошёл к костру, поклонился Гергане. Яла только глазами на него зыркнула, и снова согнулась над письмом. Суровая бабка тут же принялась бранить её:

— Что же ты дурёха безграмотная наделала! Да лучше бы уж я сама на ощупь писала. С тобой только хуже вышло! Вот это чего ты накорябала?

— Эпсилон, — едва слышно прошептала Яла.

— Где же там эпсилон? Как слышишь, так и пишешь! Дай погляжу!

Гергана отобрала у неё письмо, отставила от лица как можно дальше, прищурила больные глаза и стала читать:

— «Здравый будь, сын мой, на долгие лета». Ох, в каждом слове по ошибке сделала! Разве такую сигму в конце ставят? Я думала, с тобой быстрее выйдет, а сейчас вижу, что до ночи будем возиться. Всё, теперь буду по буквам диктовать!

— Бабушка царица, а ты научишь нас писать? — обратилась к Гергане одна из девочек.

— Научу, — пообещала Гергана, — с письмом закончим, и вас примусь учить. И не царица я.

Она усмехнулась и добавила:

— А могли бы и за старого пердуна Диурпанея выдать. Ну то есть, это он теперь мохом зарос, как я. По молодости был смазлив. Умом только обижен, что тогда, что сейчас. А я могла бы и правда царицей стать. Поучила бы муженька-дурака.

— Чему-же, бабушка? — спросила другая девочка.

— Чтобы не посягал на чужое. Труса не праздновал и о народе думал.

— Он и думал, — подал голос Дида, — когда Децебалу царство уступил.

— Ты считаешь, это от великого ума? — прищурилась Гергана, — да просто в штаны дурак ссыкливый наложил, как увидел, чем его дурь аукнулась.

— Иной бы до последнего за насест царский жопой держался, — сказал Дида.

— Много ты в царях понимаешь.

— То да, — согласился Дида, — не понимаю. Мне за всю жизнь никого из царей даже на большие праздники увидеть не пришлось.